Берова тропа - Марианна Красовская

тот оценит, Ольг знал это точно. Из рук жены он примет даже камень, а уж то, что она позаботилась о пище для мужа, для него, конечно, невероятно важно.

Женщина сдула с потного лба светлую прядь коротких волос и вопросительно уставилась на пришельца.

— Мне, наверное, Баяр нужен, — довольно нерешительно, что было для него совершенно нехарактерно, произнес Ольг.

Дженна с удивлением разглядывала друга. Она-то не видела его несколько лет, и перемены были разительные. Уезжал из Коха худой вихрастый мальчишка, а в гости приехал мужчина. Нет, даже мужик. Выше ее на две головы, с широченными плечами и светлыми кудрями, собранными на затылке в хвост. Страшные красные (совсем свежие) шрамы на лице. Только улыбка была прежней — мальчишечьей, беззаботно-широкой. Но сейчас, пожалуй, фальшивой донельзя. Что у тебя случилось, княжич? Кто тебя обидел? Что привело тебя сюда, к людям, которые любят тебя просто за то, что ты есть? Которые — твоя семья?

Женька все же была уже не девчонкой, которая сначала хватает лук и нож, а потом лениво пинает тело и задает бессмысленные вопросы. Она — ханша. Повзрослела, поумнела, научилась у своего мудрого мужа тонкостям общения с волчатами. Ольг для нее снова стал младшим приятелем, почти братом, а значит, и вести себя нужно было с ним соответствующе.

— Вот что, Бурый, — подумав, спокойно сказала Дженна, сунув младенца в руки мужчины. — Баяр на дальних пастбищах с объездом, будет к ночи. Ты садись, я сейчас сделаю тебе чаю и велю Илгыз напечь лепешек. И поболтаем немного. Такой путь проделал, устал, наверное.

Ошеломленный мор разглядывал ребенка, невесть как оказавшегося в его руках, такого маленького и хрупкого — как котенка. Покорно опустился возле костра, стараясь даже не шевелиться. Детей так близко он не видел ни разу. Невольно даже мысль пришла в голову, что когда-то и у него… Бр-р-р, какой ужас! Как просто было с Варькой: ему ее выдали сразу готовую, уже умеющую ходить, разговаривать и управляться с ложкой.

Предательница Дженна куда-то сбежала, а Ольг, едва дыша, с ужасом чувствовал, как рубашечка младенца становится мокрой. Он не мог винить девчонку (а то, что это была девочка, было понятно) — у самого спина взмокла. Да лучше сто раз сразиться с войском угуров, чем один раз стать отцом!

И когда коварная ханша вернулась, приведя с собой как всегда недовольную (и как всегда очень красивую) родственницу свою Илгыз, Ольг шепотом сказал:

— Смерти моей желаешь, женщина? Забери свою дочь, она обмочилась!

Дженна фыркнула весело:

— Что ж теперь, бывает, привыкай, славный воин. Сейчас чаю сварю и заберу. Ну, или на землю положи. Маруська у меня спокойная, в папу. даже орать не будет.

— Ты, Дженна, не мать, а шакалиха, — сквозь зубы процедила Илгыз, чьи красивые смуглые руки мелькали над костром, ловко снимая тонкие, как пергамент, лепешки со сковороды. — И зачем тебе предки столько детей даруют?

— Это не предки, это я отвары пить забываю вечно, — беззаботно и совершенно без обиды ответила ханша (а Ольг бы за такие слова и придушить мог бы). — А детей предки Баяру даруют, видимо, потому, что он — хороший вождь.

Илгыз только фыркнула, ставя перед Ольгом миску с горячими лепешками, забирая у него ребенка и словно невзначай касаясь плеча мора высокой мягкой грудью. Быстрый взгляд из-под черных как ночь ресниц, дрогнувшие губы, мазнувшая по лицу толстая коса — и Ольг понял, не мог не понять: в шатре этой женщины ему ночью будут рады. В другое время он бы обрадовался и возгордился, но сейчас только досадливо скрипнул зубами: женщины! Одни проблемы от них!

Дженна протянула гостю чай, и чашу он у нее взял без опасений. Чай она всегда заваривала великолепный. Пожалуй, это единственное безопасное блюдо, которое она умела делать. Усмехнулся, невольно ей любуясь: загорелая дочерна, со светлыми волосами и ярко-голубыми, под цвет неба, глазами, изящная, сильная, гибкая, как хороший лук или молодая кобылка. Не удержался, вспоминая:

— Знаешь, а я был в тебя раньше влюблен по уши.

17-2

Дженна вскинула светлые брови насмешливо и промолчала. Этому она тоже научилась у мужа — знать, когда вопросы задавать не нужно, собеседник и без подсказок расскажет все сам. Так и случилось: Ольг молчать не умел. Недаром он был учеником Нарана, самого главного “болтуна”, то есть посла народа кохтэ.

— Ты была совсем другая, особенная. Иштырки, они все мелкие, чернявые, крикливые. Не женщины, а галки. Вечно шумят, ругаются, что-то делят, о чем-то спорят. Вон, как Илгыз твоя — с такими же вечно недовольными рожами.

Дженна фыркнула, с удовольствием понимая, что родственница ее сегодня в своем шатре красивого большого мора не дождется. Красивого даже со шрамами — кохтэ считали их знаками доблести, гордились. Разумеется, от внимательного взгляда ханши не ускользнули маневры “сестрицы”, но увы, она потерпела поражение. Так ей и надо, гордячке!

— Морки другие, да? — невинно заметила Дженна, ловко цапнув лепешку.

— Совершенно! — жарко воскликнул Ольг. — Они такие… мягкие, плавные. Полные достоинства, пожалуй.

Да, он был в восторге от моревских женщин. Во-первых, они умели молчать и слушать. Во-вторых — почти все блондинки, как Дженна. С круглыми лицами, с румяными щеками, со светлыми большими глазами. Красавицы все как одна! Статные, округлые — подержаться есть за что. До Дженны ему было не дотянуться, куда там. Такая звезда только хану принадлежать может. А вот, к примеру, Велеслава, горничная княгини Вольской, очень даже доступной была. А еще мягкой, щедрой на ласку и заботливой. Эх, славное было время!

— Вот ты же женщина, Дженна, да? Ну, с духом воина в груди, но женщина ведь?

— Детей рожаю, значит, женщина, — философски ответила ханша, жмурясь.

— Так как вас, женщин, понять, а? Что вам вообще нужно от нас?

Хм, так вот что ты ищешь, княжич. Вот почему ты так спокойно, мимолетом, говоришь о былых чувствах! Женщина — твой нынешний демон, которым ты одержим. Это хорошо, это правильно. За каждым сильным мужчиной должна стоять верная подруга. Нехорошо человеку быть одному.

— Рассказать тебе сказку, Ольг? — Дженне было, что поведать другу. — Старая сказка из моего народа.

— Расскажи, я люблю сказки.

— Слушай, значит. Жил-был царевич. И умен, и пригож, и смел. Ездил он по своему царству, творил правду, искал истину. И