Железо и кровь. Франко-германская война - Бодров Андрей

КАРТА 4. Сражение при Шпихерне 6 августа 1870 г.

Источник: Мольтке. История германо-французской войны 1870–1871 гг. Схемы. М., 1937.

Первые атаки VII корпуса пруссаков были отражены. Там, где немцам удавалось продвинуться вперед, французы отбрасывали их контрударами. Застров бросил в бой 13-ю дивизию, но и это не изменило ситуацию всерьез. VII корпус спасло твердо усвоенное немцами правило маршировать на шум боя, даже если у них не имелось соответствующего приказа. После полудня на поле сражения стали появляться части VIII корпуса, а затем и передовые подразделения III корпуса из состава 2-й армии. Тем не менее, они вступали в бой разрозненно и не смогли добиться серьезных успехов. Единое руководство сражением с германской стороны практически отсутствовало, пока его явочным порядком не взял на себя командир III корпуса генерал Альвенслебен. После трех часов дня немцам удалось ввести в бой значительные силы артиллерии, превосходство которой становилось все более ощутимым. К пяти часам вечера им удалось выбить французов с передовых позиций, однако главная линия обороны противника все еще оставалась неприступной.

Если бы на помощь Фроссару подошли подкрепления, неизвестно, каким оказался бы итог дня. Как он подчеркивал в своем отчете о бое при Шпихерне (во французской традиции — при Форбаше), «до четырех часов дня преимущество было на нашей стороне» и в случае подхода подкреплений можно было рассчитывать на блестящий успех[262]. Однако Базен не спешил поддержать коллегу; он опасался, что в районе Шпихерна действует лишь часть германских сил и еще один удар будет нанесен на участке 3-го корпуса. Кроме того, он полагал, что 2-й корпус будет отступать, и видел свою задачу в том, чтобы прикрыть его отход, а не двигаться ему на помощь.

Тем временем солнце клонилось к закату, Фроссар бросил в бой все свои резервы, а появление частей немецкой 13-й дивизии на левом фланге заставило его опасаться окружения. С наступлением темноты французы начали отход, который осуществлялся организованно и без серьезных помех со стороны противника. Противнику не было оставлено ни единого орудия. Германские потери составили около 5 тысяч человек, французские — около 2 тысяч убитыми и ранеными и столько же пленными[263].

Как справедливо отмечал К. М. Войде, «бездействие французских начальников спасло пруссаков от неминуемого поражения»[264]. Если бы части 3-го корпуса своевременно подошли на поле боя и действовали активно, авангарды 1-й и 2-й немецких армий потерпели бы весьма чувствительное поражение. Победа при Шпихерне, впрочем, не имела для немцев большого стратегического смысла; нельзя, однако, недооценивать влияние очередного поражения на настроение в Париже и в императорской главной квартире.

После сражений при Вёрте и Шпихерне Наполеоном III было принято решение об эвакуации на левый берег Мозеля. Генералы убеждали его дать сражение на хорошей позиции под Мерси-ле-О и не оставлять Лотарингию без боя, но император считал невозможным сражаться, имея за спиной реку[265]. Резервный 6-й корпус под началом маршала Канробера был срочно вызван из Шалонского лагеря в Мец, но в неполном составе из-за спешки и проблем с логистикой.

Итог дебюта был не слишком вдохновляющим для обеих сторон. Маневр Штайнмеца полностью перечеркнул надежды Мольтке на генеральное сражение в непосредственной близости от границы. Поражения при Шпихерне удалось избежать только благодаря инертности французского руководства. Победы в приграничных сражениях достигались за счет серьезного численного превосходства и сопровождались весьма значительными потерями. Однако ситуация с французской стороны выглядела еще печальнее: ни одна из имевшихся возможностей нанести немцам ощутимый урон реализована не была. Французская армия оказалась рассечена на две группы, по сути изолированные друг от друга. Надежды на помощь со стороны потенциальных союзников рухнули. И, что было хуже всего, и без того непрочный политический фундамент, на котором была основана власть Бонапарта, после первых поражений угрожающе зашатался.

Приграничные сражения продемонстрировали ряд примечательных черт начавшейся войны. Во-первых, французская пехота не уступала по своему качеству немецкой. Победы доставались немцам в значительной степени за счет численного превосходства. Здесь самым фатальным образом сказывалось отсутствие у французов сколько-нибудь внятной стратегии. По сути, Наполеон III и его военный министр с самого начала передали инициативу в руки противника и в основном реагировали на действия немцев. Постоянно менявшаяся структура высшего командования и неясность его намерений приводили к тому, что командиры корпусов и дивизий смутно представляли себе свои задачи и либо пытались действовать по собственному усмотрению, либо пассивно ждали приказов. В результате отдельные французские корпуса терпели поражения поодиночке, не получая помощи от соседей. Стало очевидно и то, что во французской армии из рук вон плохо организованы марши крупных соединений, что приводило к постоянным задержкам и хаосу на дорогах.

Однако у и немцев не все было гладко. Прусскую систему, в которой каждому командиру предоставлялась высокая степень самостоятельности, впоследствии было принято восхвалять. На деле же, наряду с несомненными преимуществами, у нее была и оборотная сторона — нижестоящие военачальники нередко ломали планы верховного командования, действуя по собственному усмотрению. Правило «маршировать на шум боя» позволяло немцам сосредотачивать на поле сражения превосходящие силы, однако в результате соединения нередко вступали в бой разрозненно, без какого-либо единого плана, что значительно снижало их эффективность. Вскоре после Вёрта прусский кронпринц настоятельно потребовал от офицеров своей армии, командующих авангардами, больше не атаковать противника с ходу, а дожидаться развертывания главных сил[266]. Впрочем, стремление прусских солдат с ходу атаковать противника объяснялось не столько их боевым задором, сколько техническими моментами. Благодаря особенностям ведения боя французами огонь их винтовок на дальних дистанциях оказывался более убийственным, чем на ближних; это, а также малая дальность стрельбы игольчатых ружей буквально вынуждало прусских солдат искать скорейшего сближения с противником.

Контроль со стороны германского верховного командования осложнялся и тем обстоятельством, что Мольтке и его штаб находились сравнительно далеко от полей сражений. 7 августа главная квартира переместилась из Майнца в Хомбург, а 9-го — в Саарбрюккен; однако лишь несколько дней спустя верховное командование приблизилось к армиям на расстояние, позволявшее ему оперативно вмешиваться в боевые действия. До этого, несмотря на наличие телеграфной связи, скорость передачи информации оставляла желать лучшего, и поступавшие от Мольтке приказы часто устаревали. В пылу боя командные инстанции часто забывали докладывать о происходящем «наверх». Новость о сражении при Саарбрюккене 2 августа была получена в главной квартире благодаря тому, что один из телеграфистов Франкфурта-на-Майне решил непринужденно поболтать со своим саарбрюккенским коллегой; полученная в ходе этого частного разговора информация показалась ему настолько важной, что он поспешил передать ее военным. Донесений из 1-й армии, части которой участвовали в бою, в генеральном штабе так и не дождались[267]. 8 августа Мольтке был вынужден в достаточно жесткой форме напомнить штабам армий о необходимости оперативно докладывать о происходящем.

Верди рассказывал впоследствии о том, как среди ночи поступило донесение о сражении у Вёрта. Начальники отделений в ночных рубашках, захватив топографические карты, отправились к генерал-квартирмейстеру фон Подбельски, а затем вместе с ним — к Мольтке, который благополучно спал. «Когда мы вошли в спальню, зрелище, явившееся взору пробуждающегося, оказалось весьма своеобразным. Поднимаясь с кровати, он, видимо, сначала не мог понять, во сне все происходит или наяву. Впрочем, и вошедшим высокий тонкий силуэт в ночной одежде напоминал привидение, (…) когда ясный лунный свет сконцентрировался на его голове классической формы. В таком положении и в таких костюмах был сделан доклад»[268]. Вновь старая история — поздравления с победой, со всеми распоряжениями согласен, и даны хорошие советы, которые давно уже выполнены», — раздраженно писал в своем дневнике 8 августа начальник штаба 3-й армии Блументаль, получив очередное (и уже успевшее устареть) послание от Мольтке[269].