Эммануэль. Мадам как яблоко и мед - Эммануэль Арсан

– Только не подумай, что мы тебя соблазнили исключительно ради чувственного удовольствия, которым ты могла нас осчастливить, – вмешалась Элен. – Сразу, как только мы встретились с тобой в консульстве, нам стало ясно, что ты сможешь войти в круг избранных.

– Помнишь ли ты первую ночь, что провела со мной? – вставила слово София. – Тот мужчина, что наблюдал за нами из укрытия, был Зевс. Мне надо было узнать, что он о тебе думает.

– Ну и как? – вызывающе спросила Аурелия.

Ей ответил сам Зевс:

– Только что, отказавшись в первый раз подчиниться желанию одного из нас, ты доказала нам, что достойна перейти на высший уровень.

– Тем не менее, – вмешалась Барбело, – ты должна будешь нам подчиняться до тех пор, пока мы сами не решим предоставить тебе свободу.

Аурелия вздрогнула при этих словах:

– Подождите… я что-то не понимаю. Вы поздравляете меня с тем, что я проявила независимость, и тут же говорите, что я обязана вам подчиняться!

– Тебе действительно придется слушаться нас, но по своей доброй воле, – разъяснил Фаусто. – Примерно так, как атлет слушается своего тренера или как музыкант – своего учителя.

– А если я не захочу подчиниться?

Зевс пропустил этот вопрос мимо ушей.

– Мы лучше знаем, что поможет тебе раскрыть твои способности. Подчинившись нашим правилам, ты научишься владеть своим телом, сможешь отточить ум и развить интеллект до такой степени, что преодолеешь границы собственной материальной оболочки.

Аурелия отступила на три шага к самой кромке бассейна и окинула взволнованным взглядом всех присутствующих.

– Вы так говорите обо всем этом, как будто речь идет о какой-то религии… или о секте!

Фаусто, находившийся к ней ближе всех, протянул ей руку:

– Vieni… vieni qu…

Видя, что женщина все еще находится в нерешительности, он поднялся со своего ложа, подошел к ней и по-дружески обнял за плечи. Обратившись к Зевсу, он произнес:

– Ты слишком торопишься с ней. Она испугана… – и, повернувшись к Аурелии, добавил: – Присядь, я тебе сейчас все объясню.

Чувственный голос итальянца произвел на девушку завораживающее воздействие. Успокоившись, она вместе с ним присела на диван. Фаусто наклонился к ней и прошептал:

– Ты вольна делать то, что ты хочешь, carina. Хочешь уйти? Иди. Хочешь остаться с нами? Оставайся. Мы можем научить тебя прекрасным вещам… Что до меня, я бы хотел провести с тобой долгие и очень приятные мгновенья… Не забудь, что все это – не более, чем giocco… чем игра… Следует подчиниться общим правилам, если хочешь принять в ней участие, но, пойми, мы играем ради удовольствия.

Он продолжал, еще более понизив голос, Аурелия едва слышала его слова:

– Они слишком серьезно к этому относятся, è vero. Но ты не обязана всему верить. Просто позволь ему объяснить, что лежит в основе нашей веры. Вот увидишь, тебе понравится, и, возможно, сердце твое смягчится.

Он протянул ей пирожное из фиников с фисташками, и Аурелия безропотно приняла угощение из его рук. Слова Фаусто ее успокоили, и она разомлела, ощутив своей голой кожей тепло, исходившее от его тела. Девушка прилегла, опершись спиной на его грудь, прижавшись ягодицами к его животу, с удовольствием уплетая лакомства, которыми он ее угощал, попивая вино из его бокала. Напряжение в зале сменилось благодушием, что было заметно по улыбкам, озарившим лица присутствующих. Фаусто кивнул головой Зевсу, приглашая его продолжить повествование.

– Теперь она готова тебя слушать.

– Задумывалась ли ты когда-нибудь о том, что в этом мире часто происходят страшные события, и это входит в противоречие с тем, что утверждает христианская вера? Как же так получается, что всемилостивейший Бог допускает все эти бесчинства: войны, болезни, человеческую жестокость? Все это подталкивает нас к мысли, что наш мир создан как-то не так, что он – лишь жалкое подобие того, каким он должен быть на самом деле. Но Бог сжалился над человеком и вселил в него частицу божественного света. Именно этот свет мы пытаемся отыскать, освободившись от тесной темницы духа, коей является наше бренное тело.

Аурелия старалась сосредоточиться, чтобы уловить ход мыслей Зевса, но какая-то невидимая сила заставила ее ерзать попой по животу Фаусто, и она почувствовала, как от ее непроизвольных движений твердеет его член.

– Есть два способа освободиться, – продолжал Зевс. – Первый представляет собой строгий аскетизм. Но есть и другой, совершенно противоположный путь, тот, что мы выбрали для себя. Он состоит в том, чтобы отдать свое тело во власть того, что в христианской культуре принято называть грехом.

Ну вот, наконец-то становится интересно, подумала Аурелия, стараясь незаметно раздвинуть ягодицы, чтобы поместить между ними член Фаусто.

– Но мы полагаем, что греха не существует, поэтому ничто не может нас опорочить. Акт любви, в какой бы то ни было форме, даже в той, которую некоторые называют развратом, позволяет нам коснуться божественного света, поскольку так любовь разрушает барьеры, навязанные нам телесной оболочкой.

Пальцы Фаусто, раздвигая лепестки плоти Аурелии, проникли в ее чрево, а когда вслед за пальцами там оказалась твердая головка его члена, ей пришлось кусать себе губы, чтобы не стонать от удовольствия.

– Вот почему мы отвергаем постоянство в отношении партнеров, считая это противоестественным, так как через познание множества тел мы стремимся отыскать Высшее единство.

Член Фаусто плавно вошел в нее с таким утонченным изяществом, что она едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть.

– Именно поэтому мы также посвящаем много времени изучению наук об эротике и искусстве любви, так как они, каждое на свой лад, позволяют нам выйти за пределы телесного плена.

Аурелия встретилась взглядом с Софией. Та поглаживала тонкими пальчиками кожуру сочного финика.

– Наконец, по той же причине наши совместные трапезы всегда заканчиваются праздником, который непосвященные называют оргией, – заключил Зевс, откинув свою тунику с чресел, демонстрируя всем потрясающую эрекцию.

15

Девять утра: подъем, купание в море, на завтрак – фрукты, молочные продукты и хлеб.

Десять часов: урок философии.

Полдень: чтение в уединенном месте или в библиотеке.

Час дня: легкий обед всей компанией на террасе виллы Зевса.

С трех до пяти – сиеста.

Пять часов: вечернее купание в море.

Шесть часов вечера – практические занятия: по понедельникам и четвергам – по либертинизму, по вторникам и пятницам – по тантризму, по средам и субботам – по оккультизму; в воскресенье в это время – досуг, свободное времяпрепровождение, приятные развлечения.

Девять часов вечера: совместная трапеза в зале со звездным куполом.

Полночь: ночные забавы с теми, кто претендует на это, в произвольном порядке, без установленной очередности, но таким образом, чтобы никто не проводил ночь в одиночестве. Иначе говоря – свободное времяпрепровождение и приятные развлечения, как и по воскресеньям…

Но сейчас был всего лишь четверг, середина недели, до выходных еще далеко. Аурелия искусала себе все губы, чтобы не закричать. Пощечина была такой силы, что кожа на ее щеке, должно быть, треснула от крепкого удара, как кожура спелого финика от прикосновения ногтем.

Девять утра: подъем, купание в море…

Чтобы не думать о боли, Аурелия стала пересказывать самой себе обязательный распорядок дня, предписанный для нее на острове. После костюмированного бала у Анаис прошел уже месяц, но здесь время не исчислялось оторванными листками календаря. Один день от другого отличался лишь разным набором уроков и практических занятий.

Десять часов – урок философии…

Вдали от развлечений, она быстро усваивала науки. Мужчины поделили между собой занятия по философии, а когда речь шла о воплощении теоретических идей в жизнь, они лишь ассистировали женщинам, которые проводили практические занятия, тренируя тело ученицы.

Полдень…

В этот раз Аурелия не смогла удержаться и вскрикнула, хотя знала, что за каждую жалобу получит дополнительно пять ударов. «Тебе нужно научиться, – говорил ей Бутрос, – подчинять свое тело желаниям господина, убрать заслон, отделяющий удовольствие от страданий. Только так ты сможешь сделать из своей плоти послушный твоему разуму инструмент».

Час дня: обед…

Практические занятия по либертинизму поначалу не вызывали особых сложностей. Ей следовало всего лишь отказаться от своих вкусов и привычек. Но Элен убедила ее в том, что у нее пока нет устойчивых предпочтений, и потому следует воспользоваться тем, что предлагают ей учителя. Поначалу это даже было приятно. Как в детской игре «Я садовником родился…».

Три часа: сиеста…

Даже некоторые формы принуждения, к которым ее постепенно приучали, например, связанные за спиной руки, кляп, стояние на коленях, ей нравились и казались вполне чувственными, так как, лишенная собственной воли, она могла полностью отдаваться ласкам.