Черный пудель, рыжий кот, или Свадьба с препятствиями - Елена Михалкова

«Ангельская птица!» – ворковала Алла Игнатьевна, рассыпая крошки вокруг себя.

Ангельская птица клевала крошки и щедро опорожнялась на зеленую траву. Надо добавить, что зеленая трава росла перед домом Пудовкиной. Алла Игнатьевна не очень любила, когда птички какают в ее собственном дворе. К тому же в этом случае никто не смог бы оценить, как умильно она выглядит в окружении чудных тварей божьих.

– Ступай ко мне, Лизонька! – воззвала румяная Алла Игнатьевна, обращаясь к открытому окну Пудовкиной. – Это такое счастье, такое наслаждение!

Тут-то на крыльце и появилась Елизавета Архиповна с ружьем в руках.

– Первый предупредительный! – пронзительно заорала она.

И действительно нажала на курок.

Уже позже, когда полиция выясняла, откуда у старухи Пудовкиной взялся карабин, оказалось, что домик Елизаветы Архиповны просто нафарширован оружием. Как если бы кум Тыква собирался вести небольшую партизанскую войну против классово чуждого синьора Помидора.

– Тебе, бабка, зачем столько огнестрела? – поинтересовался новый участковый.

– А от воров, – прищурилась Елизавета.

– Да что у тебя, гробница египетская? Кто к тебе полезет?!

– Гробница не гробница, – огрызнулась Елизавета Архиповна, – а твои мозги смогу через нос крючком вынуть! Ежели найдется что вынимать.

И так зыркнула, что участковый смылся от греха подальше.

Тем более что придраться было не к чему. Старуха исправно продлевала разрешения, проходила все положенные комиссии, а зоркость демонстрировала такую, что впору позавидовать.

Но это было несколько часов спустя. А сразу после выстрела огромная голубиная стая в панике взметнулась с лужайки, оглушительно хлопая крыльями.

На этом Елизавета не угомонилась.

– За умышленное распространение опасной инфекции в местах большого скопления людей, – раздельно проорала она, – подсудимая Алла Повышева приговаривается к высшей мере наказания!

– Ты что, ты что… – забормотала Алла Игнатьевна, пятясь по лужайке. – Лизонька! Окстись!

– Вижу цель! – каркнула Лизонька. – Готовлюсь к исполнению…

К чему готовится обезумевшая ведьма, Алла так и не узнала. Как кролик перед призраком кастрюльки с рагу, рванула она прочь, петляя по дороге, и вслед ей летел хриплый злобный хохот старой карги.

При таком отношении к животным и людям неудивительно, что большинство тварей божьих, кроме клопов, обходили дом Елизаветы стороной.

Откуда взялся пудель, никто так и не узнал. Был он стар, болен, труслив и измучен скитаниями. В грязно-ржавых колтунах с трудом угадывался первоначальный черный цвет шерсти. Глаза слезились. Пудель жался к заборам и шарахался, когда на него гавкали дворовые собаки.

В конце концов он прибился к магазинчику на краю города. Сердобольные продавщицы выносили ему еду, однако даже за корм пудель отказывался подходить: нервно хватал беззубой пастью содержимое миски и отбегал в сторону. Он боялся всех: людей, кошек, воробьев, машин, боялся велосипедов и пакетов, стариковских клюк и детских вертушек, и было непонятно, как такая жалкая тварь, передвигающаяся исключительно на полусогнутых ногах, до сих пор не скончалась от разрыва сердца.

Увидев его первый раз, Елизавета предложила пристрелить, чтобы не мучился. В хвосте пуделя возмущенно забегали блохи и грозно замахали в сторону Елизаветы Архиповны кулаками. Сам пудель сидел неподвижно, смотрел перед собой бессмысленно-стариковским взглядом.

На второй раз Елизавета донесла до продавщиц, что ей неприятно видеть этот ходячий полутруп, когда она спешит с утра за свежим батоном.

Пудовкину неожиданно поддержала Алла Игнатьевна, покупавшая тут же сметану на развес. «Напишу заявление! – пообещала она. – В эту, как ее… Службу по отлову. Нечего ему тут делать. Раз такие жалостливые, забирайте себе!»

Забрать пса было никак не возможно. Обе продавщицы это понимали.

– Жалуйтесь, – равнодушно сказала одна.

– Не идет он к нам, – с ненавистью процедила вторая. – А то забрали бы.

– Что значит «не идет»? – вмешалась Пудовкина. – Да кто его, сукина сына, спрашивает?

Она вышла из магазина, покрутила головой и, завидев пса, крикнула:

– Эй! Ты! А ну давай сюда живо! Ты, ты, я к тебе обращаюсь!

После чего направилась домой как ни в чем не бывало.

И тут случилось чудо. Пудель тяжело встал со своего пригорка и поплелся за Елизаветой Архиповной. В некотором отдалении, но поплелся.

– На смерть пошел, – ахнула остолбеневшая продавщица.

– Не выдержал мучений… – прошептала вторая.

Известно было, что пудель зашел в калитку за Пудовкиной, и следующие две недели его никто не видел.

Общественность строила самые разные предположения насчет его кончины. Сварила ли Елизавета пса или съела живьем? Большинство сходилось на том, что прикончить бедолагу и впрямь было милосердным делом. А что уж там старуха будет творить с бренными останками, ее проблема.

Через две недели калитка распахнулась, и на лужайку выбежала очень маленькая собачка.

За ней вышла Елизавета.

– Лаврентий, тут не ссать, – недовольно потребовала она. – Под кустик иди.

Маленькая собачка, оглядываясь на старуху, задрала лапу на кустик.

– Соображаешь, когда хочешь, – одобрила Елизавета.

Случившаяся поблизости Алла Игнатьевна нацепила очки и воззрилась на животное.

Оно было меньше пуделя раза в три.

Оно было другого цвета: чисто черного, без всякой ржавчины.

В конце концов, оно было без шерсти!

На следующий день весь город знал, что ведьма Пудовкина завела пуделя и обрила несчастное животное налысо.

Пудель был стар и болен. Он пускал газы, мочился под себя, хромал и горбил спину. Его рвало на Елизаветины ковры. Его мучил понос.

Старуха притащила к себе ветеринара и четыре часа не выпускала из дома. Уже наблюдатели решили, что ведьма сожрала его, раз с пуделем не сложилось, но тут ветеринар выполз, качаясь, как былинка на ветру.

– Что там, что? – бросились к нему.

– Брокколи… – слабеющим языком выговорил ветеринар и упал лицом в траву.

– Прикинь, она целый огород для него вырастила. Диету, значит, подбирала.

– Собакам же нельзя брокколи, – перебил Илюшин.

– Если немножко, то можно. Оказалось, что этот ее Лаврентий за брокколи душу свою блохастую продаст. Ну и она и угощала его по чуть-чуть. Травки какие-то для него выращивала… Уколы делала. Заботилась, короче.

Илюшин помрачнел.

– Жалко пса. Только свезло бедному на старости лет.

– Ты не торопись его жалеть, – ухмыльнулся Сергей. – Я же тебе про наследство еще не досказал.

Макар вскинул бровь. Бабкин выдержал паузу и широким жестом открыл карты:

– Пудовкина оставила дом Григорию Лобанову с условием, что он будет заботиться о пуделе Лаврентии до конца его дней.

– Чьих дней?

– Кобеля. Но вопрос хороший, грамотный. Показывает, что ты понимаешь логику Пудовкиной. Потому что смерть Григория эта ведьма тоже обговорила.

– И кому тогда перейдет пудель? – с некоторой опаской поинтересовался Илюшин.

– Варианты?

– Жене его!

– Ничего подобного. Маргарите Сысоевой, дочери Нины.

– А дом?

– Вот про дом ничего не знаю, – покаялся Бабкин.

– Ты же понимаешь, что с точки зрения закона вся эта завещательная конструкция не просто шаткая, а разваливается на части? Вступит Григорий в права наследования, подсыпет утром псине крысиного яда – и все.

Бабкин кивнул.

– Может, да. Но ты учти, что это Шавлов. Все уже в курсе завещания. На Григория смотрят внимательнее, чем на Анджелину Джоли на красной дорожке. И если он обидит этого пуделя-страдальца, ему это потом припомнят. Не потому, что здесь пуделей любят. А просто провинциальный городок ошибок не прощает.

– Брось! Что ему, алкашу!

– За алкоголизм его никто не осудит. А за пуделя подвергнут этой, как ее…

Бабкин защелкал пальцами. Теперь настала очередь Илюшина взирать на него со злорадством.

– Инфекции? – с лицемерным сочувствием предложил Макар, глядя, как мучается приятель.

– Нет!

– Резекции?

– Да ну тебя!

– Овации?

– Иди к черту!

– Обструкции, – сжалился Макар.

– Точно! Обструкции!

Бабкин облегченно выдохнул.

Илюшин поднялся и отряхнул джинсы. Над его головой с негромким треском зажегся фонарь, и сразу стало видно, что вокруг стемнело. Какая-то мысль издалека царапнула Макара: словно кошка высунула лапу из-под дивана и сразу спряталась. «Стало видно, что стемнело, лишь когда включили фонарь…»

Но все мысли перебивал образ бритого налысо пуделя.

– Значит, дом наследует Григорий… – вслух подумал Илюшин. – Если он помрет после вступления в права наследования, то кому останется имущество? Очевидно, его жене.