ПереКРЕСТок одиночества 4 - Руслан Алексеевич Михайлов

— «Я человечек маленький» — Евгений закончил свой долгий рассказ и затих на лавке, приникнув к краю кружки и допивая уже шестой стакан горячего чая.

Поняв, что его исповедь закончилась, я задумчиво хмыкнул и щелкнул зажигалкой, подкуривая первую за долгое время сигарету. Бросишь тут курить с такими рассказами… в душе словно мерзлый ком застыл. Глубоко затянувшись, я выпустил длинную струю дыма и кивнул, когда Евгеша робко потянулся к лежащим на столике сигаретам и зажигалке.

— Ты эту гниду еще и сигаретами угощаешь? — судя по осипшему дрожащему голосу, Сергей Блат пребывал в полном душевном раздрае и явно боролся с желанием дать исповедавшемуся Евгению в морду — Да эту тварь на мороз надо! Пинком! Поступить с ним также, как он с другими!

Посмотрев на лица остальных, я убедился, что они испытывают примерно те же эмоции что и Сергей. Затянувшись еще глубже, я глянул на скрючившегося рядом со мной кума Евгения, заметил его застывшие в спазме непослушания пальцы и помог ему подкурить. Когда он сделал первую крохотную затяжку, я перевел взгляд на Сергея и сказал:

— Собирайся. Наведаемся в померший бункер Старого Капитана…

— А этот?! — палец старика уперся в почти безучастного пленника.

— А он пусть курит и пьет чай — ровно ответил я, поднимаясь — Мы тут не судьи, Сергей. И не палачи.

— Ты нет… а я — легко! Выпну сволочь за дверь вмиг — ты только намек на кивок дай и все сделаю.

— Собирайся — повторил я — Филимон…

— Да?

— Когда Евгений докурит — покорми его супом, дай несколько глотков самогона и отправь спать. Пусть он в общем будет под твоим присмотром. Хорошо?

Старик с готовностью кивнул, избегая смотреть как на пленника, так и на кипящего злостью Сергея:

— Сделаю все в лучшем виде…

Глава 5

Я вошел в теперь уж точно окончательно вымерший бункер легко и буднично — все же сказывался уже приобретенный опыт, а после некоторых перенесенных испытаний разум несколько очерствел. Я перестал настолько живо реагировать на все необычное и даже страшное. А вот Сергей нервничал — внешне это выражалось в непрекращающемся потоке брани про Евгения, что по его не раз уже повторившемуся мнению достоин лишь удара ножом в живот.

Отперев внутреннюю дверь, я открыл ее и в лицо сразу ударил поток теплого и «живого» воздуха. Пахло недавно приготовленным и явно вкусным ужином. Что-то мясное и очень умело поджаренное — это я, в свое время избалованный хорошими стейк-хаусами, понял мгновенно. Заодно и мясо легко определил — жарили медвежатину. Сразу возник резонный вопросу — откуда? Евгений ни слова не обмолвился про охоту. Да и чтобы он… вот эта дрожащая человеческая размазня, взял оружие и пошел охотиться на огромного хищного зверя? Я себя храбрецом не считаю, но тут все же необходимо обладать определенным мужеством, а Евгений этого качества был лишен начисто.

— Нажарили — проворчал идущий за мной Сергей, напряженно крутя головой — Мясо жрали и причмокивали сладко, с-суки, пока ты там насмерть замерзал!

— Я не замерзал — хмыкнул я.

— Но они-то думали, что замерзал! — парировал старик и, кашлянув, ткнул меня легко в плечо сзади — Послушай, Охотник…

— М?

— Я понимаю, что ты рук марать не хочешь. В убийстве трусливого беспомощного старика доблести не сыскать. Но ты только намекни… и я с великой радостью раздавлю этого таракана. Выведу из вездехода, велю шагать к бункеру — отпускаем мол — а сам…

Я отрицательно качнул головой:

— Нет. Мы привезем его домой.

— Домой? А зачем?

Во время этого внезапно возникшего разговора я не двигался с места, старательно осматриваясь и не глядя на стоявшего позади сердитого старика.

— Зачем нам такое не побоюсь этого слова дерьмо? Опять же — он же преступник по всем законам!

— По каким законам? — поинтересовался я — В нашем инопланетном заполярье ввели уголовный кодекс?

— По человеческим законам! Он же убийца!

— Он просто не отпирал дверь — возразил я.

— Он отговаривал ту чертову старуху! Даже когда она сомневалась открывать или нет!

Я удивленно повернулся:

— Веришь, что она бы отперла дверь, скажи он, что впустить очередного бедолагу надо? Действительно веришь, что всесильная правительница кума Лизаветта хоть во что-то ставила мнение приблудного слезливого Евгения? О чем ты, Сергей? Ведь ясно, что он для нее стал тем самым подобием престарелого мужа, нужного лишь для того, чтобы было с кем поговорить. Чтобы не в одиночку век коротать. Опять же возраст — кто знает, когда болезнь свалит с ног и до стакана с водой не дотянешься. А Евгеша стаканчик принесет, полы вымоет, одеяльце подоткнет. И даже истово подыграет в очередном спектакле про стучащуюся во внешнюю дверь умирающую душу. «Не отпирай, кума Лизаветта! Нельзя тут доброту проявлять!».

Сергей скривился:

— Тьфу! Помогал ей с себя вину снимать! Я и говорю — преступник он.

— Он… — я пожал плечами — Он набитый гнилой соломой тюфяк. Никогда и ничего в своей жизни не решал. Так уж воспитали. Таким уж вырос.

Я уже шагнул было дальше, но Сергей цепко ухватил меня за плечо и заставил развернуться к себе:

— Погоди! Ты вот честно ответь — ты его оправдываешь что ли? Гниду эту?

— Нет — ответил я — Он как минимум из тех преступников, чья уголовная статья начинается со слов «своим бездействием поспособствовал» и так далее…

— Ну! И я о чем! Зачем его в Бункер к нам везти? Да еще чаем поить и сигаретками угощать по дороге! Даже в морду твари старой не дали!

— А пусть на него люди посмотрят — улыбнулся я.

— На кого? На эту сволочь? Чего на него смотреть?

Я пояснил:

— Мне его не жалко, Сергей. Пойми наконец — я таких как он никогда не жалел и жалеть не стану. Но я хочу получить с него максимум пользы. Для начала — он мог многое от нас утаить. Мы ведь с ним и не разговаривали толком. Уткнемся сейчас в дверь без замка — а спросить, как ее отпереть будет уже не у кого.

— К-хм… тут ты прав, конечно. Но шлепнуть гада можно и позднее…

— А еще мне надо громкое и не обязательное доброе событие — добавил я — Некая новость. Даже желательно, чтобы эта новость была плохой и как можно более мерзкой и душещипательной. Такой, чтобы слезы сами на глаза просились, а кулаки сжимались от ярости — вот как у тебя сейчас. Больше