Люби себя, как я тебя (сборник) - Юлия Добровольская

На следующий день его разыскивает тесть, делает суровое ата-та и предлагает замять его мальчишескую выходку раскаянием, прошением прощения и проч. Попутно с распеканием он приводит в пример себя: свое умение не путать божий дар с яичницей и жить не то чтобы двойной, а тройной жизнью. Веня гордо отказывается вернуться на стезю лжи и через неделю скатывается с той самой лестницы, на которой то тут, то там он оставлял клочья своей души. Поскольку безработных в Стране Советов не бывает, ему дают возможность вспомнить то, чем он занимался двадцать один год тому назад.

Не успев приступить к своим новым обязанностям, он узнает, что тесть его в чем-то там разоблачен, с треском снят со своего поста и лежит с инсультом.

Подлая составляющая Вениной натуры, так долго находившая себе приют в его нутре, начинает глодать кишки: что же ты наделал…(непечатное), не мог подождать еще две недели… (непечатное), пока тесть не слетит со своих вершин и ты станешь недосягаемым для него… честной жизни ему захотелось… был бы сейчас министром и кумом королю… тихо развелся бы со своей женой, а любимую сделал бы министершей!.. И в том же духе. Но у Вени было испытанное средство. Сперва оно помогало глушить этот гадкий голос, но —

Поняв, что приносит боль и мучение любимой женщине своими запоями, и не в силах с ними бороться, Веня уезжает в немилую Сибирь и, не доехав до родных мест с полтыщи верст, вербуется по случаю в геологоразведочную экспедицию разнорабочим — катать круглое и таскать плоское от забора до заката.

Жестокий сухой закон не дает ему съехать с катушек по три-четыре месяца. Потом месяц на Большой земле он отдается той отраде, которую приносит ему горячительная жидкость.

Проскитавшись так года два, дед Бен — опять же по случаю, ступив после очередной вахты на Большую землю и не успев еще прикоснуться к горлышку бутылки с замурованным в ней зеленым змием, — попадает на некое собрание, где выступают некие миссионеры, несущие по всему лицу земли некую благую весть, и уходит оттуда с маленькой синенькой книжицей, крепко зажатой в его трудовой ладони, и с проветренными мозгами (утверждает, что во второй раз в жизни взлетел над землей и услышал ангелов). Тут же, в своем перевалочном общежитии, он пишет письмо любимой, по старому адресу, не зная, где она и что с ней.

Опуская его в ящик, дед Бен говорит Кому-то, Кого еще не очень хорошо знает: «Если Ты есть, принеси это письмо в ее руки, а все написанное мной — вложи в ее сердце. За карьеру я заплатил жизнью — и не только своей, скажи мне, чем я могу заплатить за счастье моих любимых?»

Тем же вечером, раскрыв книжицу наугад, он читает: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными». Тогда дед Бен открывает первую страницу и читает, читает, читает.

Любимая ответила, что любит и ждет. Дед Бен дорабатывает вахту и собирается в дальний путь.

В тот вечер Лера прочитала оба Послания, коринфянам, но поняла только про любовь и дала себе слово систематически читать Библию. Для начала она положила ее на кресло рядом с дорожной сумкой и вещами, которые готовила, чтобы взять с собой в Палангу.

Гарри предложил ехать машиной. У него был почти новый, добротный «форд», который с честью выдержал несколько долгих путешествий. Лера была не против.

Они проехали через Таллин и Ригу, проведя день в каждом из этих красивых городов, в которых Лера прежде не бывала. Она с удовольствием слушала рассказы Гарри об их богатой истории и наслаждалась экзотическими видами.

Иногда он спрашивал ее: «Вы не устали меня слушать?»

Нет, напротив, с ним Лера исполнялась сил и нового интереса к жизни.

На подъезде к Паланге, когда дорога вышла к морю, Гарри остановил машину.

— Я всегда волнуюсь, подъезжая к дому. Притом что я не могу назвать себя сентиментальным… — Он замолчал, но Лера поняла, что он хочет сказать что-то еще, что-то важное. — Можно я закурю?

Она всего несколько раз видела его с сигаретой.

— Конечно.

Гарри затянулся. Он смотрел прямо перед собой, на полосатое серо-сине-бежевое море.

— Каждый раз у меня возникает чувство, что то мое детство… реальное, которое было у меня, оно не мое… Я не знаю, как это объяснить… Что это нечто вроде фильма, виденного мной давным-давно… А мое — это мама и папа, которые любили и лелеяли меня… Что они выйдут навстречу, будут наперебой обнимать, целовать… — Лера услышала в голосе Гарри сдавленные слезы. Он откашлялся. — И что я буду жить в своей комнате, где все осталось так, как было в детстве… А у меня не было такой комнаты в родительском доме. У родителей было по спальне, а я спал и делал уроки внизу, в проходной гостиной… когда не жил у бабушки… Потом они переехали в бабушкин дом и мою комнату в нем ликвидировали…

Лера закрыла лицо и заплакала. Гарри даже испугался.

— Что с вами? Лера… Лера…

Он отстегнул ремни и положил ее голову к себе на плечо. Он гладил ее по волосам и спине и приговаривал:

— Ну не надо… Простите… Я не хотел вас расстроить…

Но от его нежности, от его тихого голоса и теплых больших рук она совсем разошлась. Она рыдала и не могла остановиться, как когда-то в Катькиной комнате.

В последний раз ее обнимали вот такие же крепкие руки, когда ей было двадцать лет. Это папа поздравлял ее с днем рождения. А потом его арестовали и осудили, и больше никогда не довелось ей испытать подобного сладостного чувства нежности и защищенности. И любви.

Ну как родители могут не любить своих детей?.. Этого не может быть! Не может быть!.. Любите, сказал Гарри… Гарик, любите — это единственное, что имеет смысл. Бедный, бедный Гарик. Бедный его отец — этот большой и сильный мужчина, достигший таких вершин… но не знавший ласки матери… нежности женщины — любящей женщины… отдающей, а не требующей…

Когда Лера успокоилась и привела себя в порядок, она спросила:

— А вы не пробовали первым сделать шаг навстречу?

Гарри задумался.

Они брели по песку, оставив машину на дороге.

— Не пробовал… А как вы себе это представляете?

— Ну, я не знаю… Как происходит ваша встреча?

— Мы с отцом пожимаем руки, с матерью приветствуем друг друга словами…

— А вы подойдите и обнимите маму, поцелуйте ее… и папу…

— Да это невозможно! — Он усмехнулся. — Не станете же вы обнимать фонарный столб!..

— Неправда! Они — не фонарный столб! Они — люди! У них есть душа! Ее не может не быть! Как бы глубоко она ни была спрятана! И любовь к вам в них есть!.. — Лера опомнилась и сбавила тон. — Ну попробуйте…