Земля и море - Вилис Лацис

— Потом… я хочу выбраться отсюда и никогда больше сюда не возвращаться.

— Тогда наши желания совпадают. Это все?

— Об остальном вы узнаете, когда придет время.

— Буду ждать. Значит, вы все-таки любите меня?

— Об этом узнаете, когда настанет время. А пока… пока будем жить так, как будто ничто не изменилось. Вон уже виднеется дорога, не ходите дальше. Дайте мне корзинку.

— Знаете что… Если вы мне верите, — Лаурис с волнением схватил ее руки, — и если я для вас действительно что-то значу… — он приблизился к ней вплотную и ждал, не спуская глаз с лица Аустры.

Несколько мгновений Аустра пытливо вглядывалась в его глаза, затем молча склонилась к нему. Он поцеловал ее. Аустра ушла не оглядываясь. Лаурис тоже пошел домой, затаптывая тяжелыми сапогами маленькие следы, оставленные на снегу Аустрой. Но это была излишняя предосторожность: к ночи опять пошел снег.

«Теперь я виновата, я провинилась перед мужем… — подумала Аустра. — Он бы имел право судить меня, если бы знал. Но почему мне не страшно? Почему молчит голос совести? Или мне больше не жаль Алексиса? А он хоть раз пожалел меня?..»

И все же по мере приближения к дому ей становилось все тревожнее. «Как посмотрю ему в глаза?»

В кухне никого не было. Алексис хмуро взглянул на жену из угла комнаты.

— Здесь газета, Алекси… — сказала Аустра, положив газету на стол. — Ты поужинал?

— Ты принесла табак? — сурово прервал он ее.

— Табак?.. Разве…

Он только сплюнул и швырнул коклюшку.

— Ну ничего в голове не держится! А о глупостях думает весь день.

— Что с тобой, Алекси?

— Я с самого полудня не курил!

— Ты мог сказать об этом более спокойно. Не случилось ничего страшного, чтобы так кричать.

— Уж не знаю, как тогда и разговаривать. Целый день вам нечего делать, и ты не могла заметить, что у меня нет табаку, и я должен молчать… Не зажужжала ли опять у тебя в голове оса? Старик целых три дня напевал да бормотал, теперь у тебя только Эзериеши на уме.

— А при чем тут табак?

— Ох, оставь меня в покое!

Таким грубым он еще никогда не был. Слушая его, Аустра чувствовала, как она постепенно освобождается от какой-то тяжести: этот человек заслужил, чтобы с ним поступали так, как поступила она. После минутного замешательства она молча завязала платок, который собиралась было снять, и направилась к двери.

— Куда? — крикнул Алексис.

— В магазин. А то мне сегодня житья не будет.

— Ты идешь назло мне? — он вскочил, загородив ей дорогу. — Я из тебя выгоню эту дурь.

— Через полчаса магазин закроется, — спокойно проговорила Аустра. — И ты до утра останешься без табаку.

— Никуда не пойдешь! — Алексис оттолкнул ее от двери. — И хватит об этом! Ни слова больше.

Аустра уставилась на него гневными глазами, затем тихо прошла в комнату и сняла пальто. «Вот когда он открыл свое настоящее лицо! Уже сейчас он такой. Каким же он будет через несколько лет, когда почувствует полную власть надо мной? Нет, этого не будет. Нечего его жалеть. То, что я собираюсь делать, правильно. И я сделаю это».

Несмотря на эту ссору, у Аустры в тот вечер было легко на душе: она больше не чувствовала себя виноватой. А когда Алексис, кончив починку сетей, собрался спать, кровать оказалась пустой: Аустра постелила себе на диване. Это его взбесило еще больше.

— Ты эти капризы брось, — прошипел он вполголоса, чтобы не услышала Рудите. Взяв Аустру за плечи, он хотел поднять ее, но она резко повернулась к нему лицом и так сильно толкнула его, что он отпрянул.

— Не прикасайся ко мне, я закричу, — предупредила Аустра.

Тогда он ударил ее. Она не заплакала.

И все случилось только потому, что на море начался шторм и моторка сбилась с курса: утомленный человек зол и несправедлив. Если ему не угождают, он озлобляется.

4

Прошло несколько недель. После Нового года установилась тихая морозная погода, и море почти до самого горизонта быстро затянуло льдом. Рыбаки вытащили на берег лодки и убрали в сараи сети, теперь о ловле рыбы нечего было и думать до тех пор, пока штормом не разобьет лед или он не сделается настолько толстым, что можно будет начать подледный лов. Лаурис на всякий случай держал наготове салачный невод, и в артели заранее было условлено, кто из рыбаков пойдет на лов, когда это будет необходимо.

Тем временем в ожидании благоприятного ветра и появления косяков рыбы, люди спешили управиться с домашними делами. Алексис заготовлял лес для стройки. Другие рыбаки разбирали и чистили моторы, конопатили лодки, чинили старые сети и вязали новые.

Во дворе Дейниса Бумбуля одиноко стоял каркас начатой лодки. В холодную погоду, особенно если шел дождь или снег, мастер не любил мерзнуть на открытом воздухе.

Ссылаясь на застарелый ревматизм, он в такие дни предпочитал дома курить трубку, постукивая долотом или орудуя скобелем, а то и просто, сидя у печи, болтать с Байбой. Вдоволь наработавшись летом, он мог позволить себе этот отдых, да и Байба, в свою очередь, тоже была не прочь побеседовать с мужем.

Однажды в субботу они вот так сидели вдвоем в кухне. Байба, поставив на огонь котел с путрой,[5] изредка помешивала ее деревянной лопаточкой, а Дейнис, сидя у плиты, от нечего делать вырезал черпак для лодки. Их подхватила мощная волна фантазии.

— Так ты говоришь, что Пиладзис приобрел богатство нечестным путем? — спросила Байба.

— Ну, утверждать, что совсем нечестным, пожалуй, нельзя, — ответил Дейнис. — Просто он был немного колдуном и умел находить спрятанные клады. Однажды я сам видел (тогда я еще маленьким мальчиком был), как отрыли бочонок со шведскими талерами. Сколько до этого ни искали, как ни вынюхивали везде, все было напрасно. Пиладзис взял в руки тоненький прутик и обошел вокруг поля. Как он это учуял, не знаю, но вдруг остановился и говорит: «Копайте, здесь должно быть». Тогда у него никакого богатства не было, ходил штурманом на дровянике. Потом приобрел парусник, за ним — другой и построил себе самый большой дом в приходе. Перед японской войной у него было уже восемь судов, три дома и большой капитал в банке. Он еще много раз находил спрятанные клады. Государство разрешило ему заниматься этим, потому что он платил проценты. А когда Пиладзис умер, то в день его похорон разыгралась такая вьюга, что небо с землей смешалось.

— Значит, он был колдуном, — решила Байба.

— Кажется, путра пригорает… — напомнил Дейнис. — Да, одно время он даже считал меня за приемного сына, ведь у него были только дочери. Старик очень хотел, чтобы я женился на средней. Обещал дать в приданое самый большой дом и два корабля. Он сам проводил меня на конфирмацию и подарил золотые часы.

— Куда же ты их дел?

— Подарил сиротам и нищим.

— Совсем спятил! Зачем же нужно было отдавать чужим?

— Погоди, сейчас поймешь. Как я уже говорил тебе, в день похорон разыгралась ужасная вьюга. Через несколько недель пришло известие, что в тот самый день пошли ко дну два корабля Пиладзиса с людьми. На одном из них капитаном был сын Пиладзиса.

— Сын?! Ты же говорил, что у него были только дочери?

— Ну да, дочери. Разве я сказал, что это был его родной сын? Племянник. Он только называл его сыном. Да, так все они пошли ко дну. До весны потонули еще два корабля, сгорел дом. А дочери заболели чахоткой, и им ничего не могло помочь — ни лекарства, ни пластыри. И вот я чувствую, что и у меня с легкими не совсем ладно. Ночью вижу сон. Кто-то в черном подходит к моей кровати и говорит: «Дейнис, если хочешь остаться в живых, разделывайся с часами, которые тебе дал Пиладзис. Нечестно приобретенное имущество погубит тебя». На другой же день я пошел в волостной суд и пожертвовал часы бедным. Это меня и спасло. А семейство Пиладзиса и его богатство за два года развеялись без остатка. Все корабли затонули, скот передох, а после смерти последней дочери дом продали с молотка.

— Тебе ничего не досталось?

— Ну как же, старик в завещании указал, что судостроительная верфь и часть находящегося в банке капитала передается мне. Никто не мог понять, почему я отказался от всего этого.

— Как знать, нужно ли было тебе так поступать. Теперь был бы ты богатым…

— Ты думаешь, что и тогда ты заполучила бы меня в мужья? Да я бы давно лежал в сырой земельке. А теперь, как там ни говори, у меня кое-что есть — собственный дом, жена…

— И сын… — с гордостью заметила Байба. — Наверно, все-таки ты прав: нечестно нажитое богатство впрок нейдет. Потому-то и я не вышла замуж за трактирщика Звирбулиса. Он был моложе тебя и образованный человек. До войны сам барон останавливался в трактире, и они вдвоем ездили на охоту.

— Неужели?

— Я своими глазами видела. Два года жила хозяйкой в трактире. Между ними из-за меня даже вражда началась.