Сашенька - Саймон Монтефиоре

А когда он поцеловал ее в губы, у него задрожали руки. Ее яростный отказ ответить на поцелуй ясно показал ему, какое острое, всепоглощающее наслаждение этот поцелуй ей доставил. Или ему только показалось? — задавался он вопросом. Мужчина под сорок часто теряет голову, когда ощущает такую кожу, такие губы, слышит хорошо знакомый голос, ставший хриплым от волнения. Он закинул за голову руки и подумал, что мог бы молиться на запах ее кожи, шеи…

Однако она оставалась его агентом. Служба царю и Отечеству — прежде всего. Шла непримиримая борьба между добром и злом, и Сашенька находилась на другой стороне. Если бы ему пришлось… он надеялся, что до этого не дойдет. Охранное отделение — совсем особый мир.

Его битва за сохранение Российской империи — это война сугубо тайная. Как говаривал сослуживец Сагана, генерал Батюшин, «честь и хвала тому, кто опозорит свое имя и свершит порученное дело в безвестности, которая станет ему единственной наградой». Он взял щепоть лекарства доктора Гемпа и втер его в ноздри и десны, тихонько посмеиваясь про себя.

Двери распахнулись. Появились сначала красный нос и рыжие усы, затем — необъятное чрево, и наконец весь начальник станции оказался внутри.

— Вы что-то говорили, ваше благородие? — спросил он. — Чем могу? Записочка моему начальству была бы кстати. Премного благодарствуйте…

— Почему бы и нет?

— Мы надеемся, вы сокрушите наших врагов — немецких агентов и жидомасонов! — Начальник станции потер руки.

— Несомненно! Когда следующий поезд на Финляндский вокзал? Мне нужно отправить донесение…

— Через пять минут, ваше благородие. Боже, царя храни!

«Мерседес» великого князя уже стоял среди экипажей у стен Радзивилловского дворца на Фонтанке, когда во двор въехал «делоне» с Пантелеймоном за рулем. На колесах — цепи, чтобы не скользили по гололеду.

Самуил и Ариадна Цейтлины ожидали своей очереди, пока «рено» французского посольства покидали посол с супругой.

Измайловские гвардейцы в красивых зеленых мундирах, жандармы в киверах и казаки в кожаных штанах и бурках, размахивая толстыми хлыстами, разбили лагеря на площадях и охраняли перекрестки.

В воздухе пахло конским потом и навозом; слышался цокот тысяч копыт по мостовой, грохот повозок с гаубицами, щелчки ружейных прикладов, бряцание конской упряжи.

Звуки вальса и смех неслись вниз по мраморным ступеням дворца. Поднявшись по лестнице, Цейтлины раскланялись с послом и его супругой, и все было согласились, что сейчас в городе спокойно, как вдруг над крышами домов эхом разнесся выстрел. Собаки завыли, заревели гудки где-то там, на Выборгской стороне, сам город, казалось, громко зарычал.

— Как вы, любезный барон? Вам уже лучше, баронесса? — поклонился посол Франции. Он бегло говорил по-русски. Намного лучше, благодарю. Вы слышали? — спросила Ариадна. — Фейерверк!

— Боюсь, это выстрелы, баронесса, — ответил посол в безукоризненном черном пальто, цилиндре и белом галстуке. — Сотни тысяч рабочих-металлистов идут с Петроградской и Выборгской стороны, от Нарвской заставы.

Ариадна вздрогнула.

— Я замерзла.

— Пойдемте внутрь, — предложила француженка, беря Ариадну за руку. Жена посла и Ариадна, обе в длинных шубах: одна в горностаевой, другая в котиковой, — вошли внутрь, сбросили свои меха на руки прислуге. Ариадна, бледная, в сверкающем розовато-лиловом парчовом платье, расшитом бриллиантами, с небольшим декольте и низким вырезом на спине, напоминала ангела, вышедшего из ручья. Она обнялась с самой богатой парой в Литве — князем и княгиней Радзивиллами.

— Мне приятно, Ариадна, что в такую ночь вы все же пришли, и вы тоже, мадам Палеолог. Мы думали, не отменить ли торжества, но милейший великий князь Василий категорически запретил. Он сказал, что это наш долг, да, наш долг. Мы говорили с генералом Кабаловым, и он уверял…

Еще выстрелы. Цейтлин с послом остановились на ступеньках лестницы, вглядываясь в ночь.

На медленно едущих лимузинах и санях все прибывали и прибывали гости.

У женщин в ушах сверкали похожие на капли росы бриллианты и изумруды, а сами дамы в лоснящихся шубах напоминали животных. Несмотря на морозный воздух, от запаха духов было не продохнуть.

Цейтлин закурил сигару и угостил посла.

Они оба молчали. Посол знал, как взлетели цены, знал предупреждение тайной полиции о надвигающихся беспорядках, и был удивлен, увидев сегодня министров и великих князей за игрой в карты.

Цейтлин погрузился в собственные мысли. Он уже пережил забастовки, демонстрации, погромы, две войны, революцию 1905 года, становясь каждый раз богаче и сильнее. Дома вновь царит спокойствие; нехарактерная для него вспышка безумия и сомнения прошла.

Прописанные доктором Гемпом уколы опия поставили Ариадну на ноги; про развод забыли; Сашеньку записали к профессору Раеву; Лала выглядит спокойной, со всем согласной. Тревожил лишь Гидеон.

Где там этот бездельник, во что еще он вляпался?

Гидеон Цейтлин направлялся домой в большом прогулочном авто «Руссо-Балт», за рулем которого сидел дворецкий Леонид. В кармане у Гидеона было двести рублей.

Казаки и гвардейцы поставили караулы у Литейного моста, охраняя подступы к Главному штабу, военному министерству и Зимнему дворцу. Но когда Гидеон пересекал Невский, какие-то рабочие забросали его машину камнями.

— Грязные спекулянты! — кричали они. — Мы покажем вам, как грабить народ!

Камни посыпались на крышу автомобиля, но Гидеон, всегда немного на взводе, даже когда не пил, совсем не испугался.

— Я? Уж кто-кто, только не я! Дурачье, вам нужен мой братец! — проворчал он, ударяя себя по коленке. — Поехали, Леонид! Это же не наша машина! Ха-ха!

Дворецкому, который и в хорошие времена был весьма нервным водителем, сейчас стало и вовсе не до смеха.

Они остановились у десятого номера по Рождественской, узкой улочке, застроенной новыми большими домами. Гидеон выпрыгнул из машины, поплотнее запахивая шубу с бобровым воротником.

— Тогда я поехал? — уточнил Леонид.

— Ладно, — ответил Гидеон, пообещавший своей жене, детям и брату Самуилу больше времени проводить дома. Но сейчас он не сдержался: — Хотя лучше бы ты подождал меня.

— Извините, господин Цейтлин, я не могу долго здесь оставаться, — ответил дворецкий. — Барон сказал: «Отвезешь его домой — и возвращайся», а я ведь служу у барона. Кроме того, рабочие могут забросать машину камнями, а это прекрасный автомобиль, господин Цейтлин, многим лучше «делоне»

или…

— Покойной ночи, Леонид, счастливого пути!

Ободряюще кивнув привратнику (и подумав про себя:

«Ты работаешь на охранку, ничтожество!»), Гидеон прошел по отделанному мрамором коридору, открыл дверь лифта (каковой являл собою произведение ардеко из полированной бронзы и стали), нажал кнопку шестого этажа. От выпитого коньяка и шампанского у Гидеона в жилах бурлила кровь, в животе горело и кружилась голова. Его жена Вера, мать двоих его дочерей, опять была беременна, а он потратил все жалкие заработанные гроши на ужин в «Константе» и просадил остальное в рулетку. Какая трагедия: родиться богатым, а вырасти бедным! — засмеялся он про себя.

О, снова его выручил брат: открыл свою красивую тиковую шкатулку и вручил две хрустящих императорских банкноты. Но на этот раз барон заверил, что больше денег не даст.

— О, вот и он! — сказала Вера, стоявшая у плиты в потрепанном халате и домашних тапочках.

— Какая радушная встреча для блудного транжиры, — заметил Гидеон, целуя ее в болезненного цвета щеку. — Неужто и вправду это ты меня так встречаешь?

Гидеона, несмотря на его ужасное поведение, всегда поражало отношение к нему окружающих. Он положил огромную волосатую руку жене на живот.

— Как дела, главнокомандующий?

Вера смягчилась.

— Рада видеть тебя, дорогой.

— А я тебя! И тебя!

Потом ее усталое лицо посуровело.

— Будешь с нами ужинать? Надолго ваша милость снизошла к нам? А, Гидеон?

— Я пришел к тебе и детям, — ответил Гидеон так радостно, что любой, кто не знал его хорошо, подумал бы, что он лучший в Питере муж и отец. Дома никто не помог ему снять пальто и галоши. В квартире царил беспорядок, пахло подсолнечным маслом и капустой, как в простой крестьянской избе. Как и большинство неорганизованных людей, которые никогда ничего не кладут на место, Гидеон ненавидел беспорядок — он с яростью посмотрел на немытые тарелки, неубранные постели с желтыми простынями, на гору обуви, следы на ковре, крошки на кухонном столе. Это была хорошенькая квартирка, выкрашенная в белый цвет, с простой мебелью из финской березы, лишь на стенах не были развешаны картины.

— Наша квартира — помойка, Вера! Настоящая помойка! Гидеон! У нас нет ни копейки. Мы должны вернуть мяснику двадцать рублей, иначе потеряем кредит. Привратнику мы задолжали восемь рублей, а…