Сашенька - Саймон Монтефиоре

— Петр! — окликнула Сашенька, подползая к нему.

Она коснулась ямочки у него на подбородке. Саган сел, смеясь, вытирая снег со своего продолговатого лица.

— Вы меня напугали, — призналась она.

— Я подумал, мы оба разбились, — засмеялся он в ответ, Сашенька тоже улыбнулась.

— Посмотрите на нас! — сказала она. — Мы до нитки промокли…

— …и замерзли, — подхватил он, ища взглядом сани. — Ну и напугался я, доложу вам!

Сашенька видела, как расширились его голубые глаза, он с волнением смотрел на место, где перевернулись сани. Она натянула ему на голову шапку, они смеялись как дети. Сидя в сугробе посреди заснеженных полей, вдалеке от жилья, от внезапно скрывшихся из глаз саней, он положил голову ей на плечо, Сашенька сделала то же самое, они стукнулись лбами, потом посмотрели друг на друга.

Не теряя времени даром, он поцеловал ее в губы.

Никто раньше не целовал ее в губы. Думая лишь о партии, смакуя свой успех, решив, что Мендель, вероятно, в конечном счете был прав — она нравится Сагану, — Сашенька позволила ему прильнуть к ее губам на целую минуту. Его язык пробрался в ее рот, облизал губы, зубы, язык. Ее губы затрепетали, она вся обмякла. На одно мгновение, лишь на мгновение она закрыла глаза и замерла, склонив голову ему на грудь. Сашенькина рука сделала то, что ей давно хотелось сделать: провела по волосам, напоминавшим ей сахарную вату. Они делились сокровенным — говорили о поэзии, о его браке, его головных болях, о ее семье, — но не сказали ни слова о «большой игре» конспираторов. Обмен рискованными сведениями стал кульминацией медленного чувственного танца на тончайшем льду. У Сашеньки кружилась голова, но тело охватило нервное возбуждение: ее накрыла волна ощущений.

— А вот и мы, барин! — заорал извозчик, чья борода превратилась в сплошную сосульку. Он поставил сани на полозья и направил тройку по большому кругу, чтобы забрать седоков. — Простите великодушно за то, что перевернул. Руки-ноги целы — здоровенькие, посмотреть любо-дорого!

Кожа у Сагана была теплая, колючая и обветренная на щеках и подбородке. Сашенька прямо обожглась об нее. Отшатнулась.

— Тпру-у-у! — Сани остановились перед Саганом с Сашенькой, обдав их грязным фонтаном ледяных осколков.

Саган помог Сашеньке встать, отряхнул от снега и усадил назад в сани. Руки и ноги у нее дрожали. Она отерла губы рукавом. Ее уверенность в себе была поколеблена, и это ее тревожило.

Через несколько минут они подъехали к избе и распахнули сбитую из досок дверь. Улыбающаяся розовощекая деваха в тулупе держала поднос с двумя стаканами гоголь-моголя. Раскаленное небо раскинуло над ними свое мягкое одеяло, от снега оно казалось темно-фиолетовым.

Вскоре они простились на вокзале.

У нее на подбородке появилась сыпь. Она коснулась ее кончиками пальцев, вспомнила губы Сагана, вся задрожала.

Ротмистр Саган смотрел, как Сашенькин поезд трогается и набирает скорость; пар из трубы паровоза напоминал белые плюмажи на киверах жандармов. Он прошел к начальнику станции, исполненному благодарности и восторга. Войдя в уютный кабинетик этого болвана, Саган согрелся у датской печки, плеснул себе коньяку и стал писать доклад начальству, генералу Глобачеву.

У Сагана заломило виски — начиналась нестерпимая головная боль. Он быстро втер в десны целебный порошок, потом сделал две понюшки. Дела шли совсем не так гладко. Положение в Петрограде тревожило и его самого, и его генерала куда больше, чем он признал в разговоре с Сашенькой. И Саган и генерал соглашались в одном — необходим роспуск Думы: пора, полагали они, пустить в ход казацкие нагайки. От кокаина тревога сменилась ощущением полного довольства — оно пульсировало в его висках.

Еще со дней учебы в Пажеском корпусе Саган всегда был первым, был он и лучшим во время двухлетнего обучения в школе сыщиков. Он набил руку на антропометрических таблицах Бертильона, автора системы приемов судебной идентификации; выиграл соревнования по стрельбе на занятиях по огневой подготовке и безупречно прошел практику у ротмистра Гласфедта; на «отлично» усвоил «Инструкции организованного управления внутренними агентами», которые он педантично применял к Сашеньке. Он назубок выучил вежливые рекомендации полковника Зубатова, гения охранки, который писал: «Вы должны рассматривать своего информанта как любовницу, с которой у вас случился роман».

Вообще, невозможно завербовать революционерку в двойные агенты без применения в той или иной форме рыцарских законов. Хотя позволять глупым подросткам считать себя серьезными людьми, которые не приемлют и намека на флирт, однако при этом сами ведут себя невоздержанно в сексуальном плане — совсем не по-рыцарски. Саган следовал рекомендациям Зубатова с одной эсеркой и с большевичкой. Ни первая ни вторая не были красавицами, но дело разведки с лихвой компенсировало безрадостную эстетику.

Саган всегда тщательно готовился к своим встречам с Сашенькой: слушал ритмы последнего танго, разучил кучу виршей этого рифмоплета Маяковского, который вскружил ей голову.

Из-за ее преданности большевикам его задача оказалась детской забавой: людей, лишенных чувства юмора, расколоть проще простого. Как и многие революционеры, она была жидовкой — из числа тех вероотступников, которые или поддерживали безбожный марксизм, или служили германскому кайзеру. Он посмеивался над собственным либерализмом — он, так ревностно служивший вере, царю и Отечеству, преданный старому порядку.

Теперь, взяв на станции перо и чернила, он начал писать рапорт генералу:

«Ваше превосходительство, я весьма удовлетворен ходом дел с агентом 23Х (Песец) , работа с которым наконец начала приносить свои плоды. Как известно Вашему превосходительству, я тайно встречался с этим членом РСДРП(б) уже одиннадцать раз, включая первый допрос. Часы работы не были потрачены даром и вскоре дадут осязаемые результаты.

Отслеживая передвижения Песца посредством нашей службы наружного наблюдения, нам удалось арестовать трех большевиков, занимающих относительно высокое положение в партии, и установить новый адрес подпольной типографии.

Затраты на вербовку данного агента:

1) моральные — дали ей уверенность в моей симпатии к ее делу и к ней лично (мое участие в вызволении ее матери из апартаментов Черного было как нельзя кстати, я завоевал ее доверие);

2) тактические — выдача имени привратника, недавно принятого в партию, партийная кличка Конногвардеец, не стоила нашей службе ничего, поскольку нам все равно не удалось завербовать его в качестве платного агента, несмотря на обычное щедрое вознаграждение (100 руб. ежемесячно) согласно инструкции Столыпина «О порядке вербовки и использования платных агентов».

На сегодняшней встрече агент назвала имена двух революционеров: меньшевика и большевика, причем последнего уже давно разыскивают охранные отделения Баку, Москвы и Петрограда. Я организую наблюдение за ними согласно инструкции генерала Трусевича «О наружном наблюдении», а затем арестую. Прошу Вашего разрешения на дальнейшую работу с агентом Песец, поскольку полагаю, что она будет нам полезна только в том случае, если направлять ее буду лично я.

Существует вероятность того, что она сообщила нам указанные имена по распоряжению своего руководства, но я считаю, что угроза разоблачения в глазах товарищей заставит ее нам подчиняться.

Наше основное задание — арест Менделя Бармакида, ее дяди (партийные клички: Косолапый, товарищ Барамян, товарищ Горн и др. ) , и всего большевистского Петроградского комитета, но я абсолютно уверен, что данная организация полностью разгромлена и не представляет никакой угрозы в обозримом будущем…»

«Бедняжка Сашенька», — самодовольно подумал он. Однако в глубине души он понимал, что Сашенька — самая яркая звезда на его небосклоне.

Нельзя сказать, что он с нетерпением ожидал встречи с женой или с генералом Глобачевым. Будь его воля, он бы каждую ночь встречался с Сашенькой на конспиративной квартире.

Ее робость, подростковые сомнения, ее нелепая поза, ее манера одеваться в серую саржу, грубые шерстяные чулки, блузу на пуговицах, укладывать густые волосы в чопорный большевистский пучок, при этом ни намека на косметику, ни капли духов, — это все вначале раздражало его. В последние недели она все больше и больше нравилась ему, он с нетерпением мечтал о том, чтобы почувствовать запах ее кожи, ее роскошных волос, увидеть, как она сверлит его проницательным взглядом своих серых глаз, как дотрагивается пальцами до маленькой верхней губы, когда говорит о матери, увидеть приятные округлости ее тела, которые она презирает и всячески прячет. И ничто так не умиляло его, как ее желание скрыть смешливость и живой нрав — нахмуренные брови, стремление играть в непреклонную революционерку. Он смеялся над шутками Господа: какой бы взрослой она ни пыталась казаться, Всевышний наделил ее красотой — этими всегда полуоткрытыми губами, этими испепеляющими серыми глазами, этой роскошной грудью, которая, вопреки ее желанию, делала Сашеньку еще более привлекательной.