Специальный агент преисподней - Алексей Зубко

– А что мешает обойтись без жестокости?

– Я. И я,- резонно заметили две другие девушки.

– Может, позавтракаем? – дипломатично предложил Добрыня, спасая мою шкуру – ведь девушки могли сообразить и на троих.

– По дороге,- предложила Ливия.

Так оно даже сподручнее. Что-то мне не хочется посещать трактир после вчерашних посиделок. Наверное, боязно увидеть деяние своих рук. Да и вряд ли там будут мне рады.

Упаковав вещи, я кое-как залатал распоротую рубаху и вымылся в медном тазу.

Внизу уже ждали оседланные скакуны. Упаковав поклажу в седельные сумки, мы тронулись в путь.

Фрося дернулась было бежать за нами своим ходом, раз уж свободной лошади не отыскалось, но я пристроил ее позади Добрыни. Для его Гнедка дополнительные два пуда не вес.

Взяв по куску сыра и краснобокому яблоку, мы завели неспешный разговор ни о чем, приправляющий пресную пищу и вызывающий обильное выделение желудочного сока, коротая таким немудреным способом время.

– Совсем забыла рассказать,- встрепенулась Леля.- Бандитов сегодня рано поутру забрал княжий разъезд.

– Этих? – указав на правую половину моего лица, сообразил Добрыня Никитич.

Ливия густо покраснела.

– Если верить трактирщику, то нет.

– Это как? – удивился я.

– Бабы на базаре говорили, он в одиночку всех татей нощных повязал. Ему за это положенную награду дали – целый кошель серебра и грамотку княжью, от податей на год охраняющую. Вот такие дела.

– И ему поверили?

– Многие сомневались, но он говорит: «Да вы на мое лицо посмотрите!»

– Хм.- Судя по моим костяшкам, довод должен выглядеть весьма убедительно. Не один я сегодня проснулся такой красивый…

По местным меркам дорога, всеми своими лужами и колдобинами стелящаяся под копыта наших скакунов, прямоезжая и безопасная. Что обусловлено ее стратегическим расположением и соседством с несколькими крупными поселениями, между которыми идет непрерывная меновая торговля, да и княжеские закрома пополняются здешним зерном и рогатым скотом. Будущие окорока и колбасы до княжеского подворья путешествуют своим ходом. Вот и курсируют туда-сюда караваны, сопровождаемые конными дружинниками. А одинокие путники и обозы из одной-двух подвод пристраиваются к ним – вместе и веселее и безопаснее.

Только мы решили двигаться самостоятельно, не тратя времени на полусонную езду позади скрипучих телег.

Вокруг шумят леса, полные своей, часто невидимой постороннему взору жизни.

Медведь, обожравшись ворованного гороха, пристроился у дупла, из которого доносится возмущенное гудение диких пчел, и пытается выкурить их оттуда посредством травления природными газами особо едкого состава. Может, у них мед и неправильный да и они сами - того! – страх какие кусачие, но чтой-то его на сладенькое потянуло…

Взопревший в своих черных одеяниях Кощей сидит в засаде, желая изловить кукушку. Это у него такая новая жестокая забава. Изловит, принесет в свой мрачный готический дворец, посадит в клетку златую в подземелье темном и спросит голосом нежным: «Сколько мне жить осталось?» И идет себе спать. Вернется через день, а из-за дверей толстых да железом окованных слышится хриплое «Ку-ку-ку…». Содрогнутся стены от демонического смеха его. Так и ходит каждое утро, пока однажды не встретит его тишина. Тогда он огорчается – это плохая примета. Нет-нет, не за яйцо свое он тревожится – толку от него? Просто нынче трудно изловить кукушку взамен откуковавшей свой век… его-то не откукует. А в соседнем мрачном замке, в самом темном и глубоком подземелье, среди окованных стальными полосами сундуков, набитых под завязку золотом и каменьями драгоценными, сидит сгорбившись брат Кощеев – Кащей, тоже Бессмертный. Перебирает монетки и камешки да чахнет понемногу. Хотя, по сути, биологически он бессмертный, но уже на чучело огородное стал похож. Вот как золотая лихорадка зацепила!

Стремительно приближающаяся точка, трепеща крыльями и издавая протяжные крики, выросла до размеров откормленного индюка и, с треском проломив развесистую крону клена-великана, рухнула в терновый куст.

– Что это было?

– Заколдованная красавица,- предположил Дон Кихот, и раньше не сдерживавший полет своей буйной фантазии.

Из кустов высунулась вполне женская головка с парой черных кос и клювообразным носиком.

– Не разбилась,- удивленно заключила обладательница кукольного личика и взлетела на ближайшую ветвь.

Если не отвлекаться на вполне человеческую голову, в остальном – птица птицей. Черные как смоль крылья, острый подвижный хвост с белым окаемом. Загнутые коготки нервно перебирают ветку, на которой она сидит, а из выступающей килем белесой грудки доносится невнятное воркование.

– Это птица Гамаюн,- пояснила Леля.- Она вещая.

– Это я,- подтвердила птица с женской головой.

Что-то подобное ей рисуют иллюстраторы, пытаясь"изобразить сирен. Вот только у них граница слияния женщины и птицы проходит значительно ниже. Обусловлено это скорее эстетической гармоничностью некоторых деталей, чем их практической необходимостью для выживания данного вида существ.

– Фу,- скривилась Ливия.- Из одного только сострадания лучше освободить ее душу из богомерзкого обиталища.

– Может, ее речи и запутанны,- вступилась Леля за вещую птицу Гамаюн,- но они всегда, сбываются.

– Может, вы замолчите? – сердито говорит птичка-девица. Обидчивая, видать, как все женщины.- А то я могу и улететь, больно нужно время на вас тратить…

– Молчим,- пообещал я.

– С кого начать? – расправив крылья, птица-девица Гамаюн обвела нас внимательным взглядом немигающих глаз.

– С него.- Не сговариваясь, мы ткнули пальцами в рыцаря печального образа – благородного идальго Ламанчского.

– Хорошо. Слушай.- Сфокусировав на нем взгляд, она пропела:

Широка Русь-матушка от конца до края, Призванье свое найдешь, сам того не ожидая.

– Следующий.

– Это все? – удивился Дон Кихот, видимо предполагая, что сейчас потребуют позолотить ручку, то есть крылышко.

– Следующий,- настойчиво повторила птица Гамаюн, изображая вселенское терпение, которое на исходе. И все из-за нашей медлительности и нерешительности.

– А ты правда все-все знаешь? – спросил я.- Скажи, как меня зовут?

– Товарищ Бармалей.

– В самом деле? – удивился я.

– Сама слышала.

– А раньше? Меня ведь звали иначе…

– Слушай.

Широка Русь-матушка от конца до края,

Ты и раньше жил, настоящего имени не зная.

– Что значит – не зная?

– Следующий,- проигнорировала мой вопрос птица Гамаюн.