Специальный агент преисподней - Алексей Зубко

На лбу начала набухать шишка, да и подбитый глаз затянуло.

– Совершенно бесплатно,- млея от собственной щедрости, барским жестом отмахнулся трактирщик. И, склонившись к самому моему уху, прошептал:

– Я видел, как вы изволили обратить внимание на Фроську…

– На кого?

– На сиротку.- Он кивнул в сторону конопатой девчушки-служанки, интересующейся богатырями.

– Милое дитя,- не понимая, куда он клонит, ответил я.

– Конечно-конечно,- мелко закивал целовальник.- Послушная… так изволите… я пришлю?

– Что? – Наверное, удар негативно повлиял на мысленные процессы, протекающие в моей голове, поскольку я никак не мог вникнуть – что он там лепечет?

– Прислать на ночь Фроську?

– Зачем?

– Оно очень послушная. Сделает все, что велите.

– И что же я могу ей повелеть?

– То дело не моего разумения. У вас, богатых господ, свои пристрастия.

– Но она еще девочка! – возмутился я.

– К сожалению, нет.-Целовальник шумно вздохнул.- В этом случае ей цена была бы в целый золотой.

От человеческой мерзости и подлости в моей душе вспыхнула ярость.

– Сколько?

– Всего одну маленькую серебряную монетку… это ведь не много за полную ночь удовольствий?

– А если не за ночь? Если ты больше ее никогда не увидишь?

– Но… если труп… все знают…

– Сколько?! – сдерживаясь из последних сил, прорычал я.

– Три! Три золотых монеты.

Расплатившись, я поманил девчушку пальцем:

– Ты пойдешь со мной?

– Да,-отвечает она, бледнея.-Я сделаю все, что велите.

– Что здесь происходит? – вклинилась Леля.

– Кажется, вакансия в его постели на эту ночь уже занята,- сделала вывод из увиденного и услышанного Ламиира.

– Но… но она ребенок.- Ливия с надеждой заглянула мне в глаза.

Словно не слыша их, я улыбнулся перепуганной сиротке:

– Моим девушкам нужна помощница, думаю, ты прекрасно справишься.

Фрося обернулась к трактирщику, который недоуменно вытаращился на меня.

– Он больше тебе не хозяин. Идите.

– Прекрасно! – Подхватив под руку бывшую служанку, сориентировавшаяся в ситуации Ламиира проследовала к дверям – Мне всегда так нравилось, когда

кто-то расчесывает по утрам мои волосы. Ты ведь умеешь?

– Да,- неуверенно ответила Фрося, послушно следуя за длинноногой блондинкой.

– Мы подождем тебя на улице,- сказала Леля.

Ливия немного задержалась у двери, достала из-за спины тяжелую кружку и поставила ее на стол.

– Извини,- одними губами прошептала она и вышла, притворив за собой дверь.

Что она собиралась с ней делать? Я обращаю взгляд на трактирщика и вижу, как в его глазах вспыхивает страх.

– Пощадите. – Он падает на колени.

– Встань!

– Не убивайте…

– Встань!

Он, жалобно скуля, поднимается, ноги его дрожат.

Почему я такой жестокосердный? Почему мне не жалко его?

Его жирные губы лопнули под моим кулаком, корявые зубы пропороли кожу на моих костяшках.

Стряхнув с кулака гнилую кровь, я вышел на улицу, оставив за спиной воющего подлеца, одной рукой прижимающего к груди три золотые монетки, а второй размазывающего кровавые сопли.

ГЛАВА 11 По долинам и по взгорьям

Любая дорога начинается с шага через порог, а любая жизнь – с первого возмущенного крика «У-ваа!!!». Так чему удивляться, что по жизни мы идем, спотыкаясь и ругаясь?

Утро, как говорится, не задалось.

Не дав выспаться, ни свет ни заря меня разбудил чумазый чертенок, категорически потребовавший доклада о ходе операции. Трясет рогами, а сам при этом подозрительно косится на мою многоцветно разукрашенную физиономию. Я хотел с ним по-хорошему. Но после того как он не внял разумному предложению проведать свою маму, я, схватив его за хвост, пристроил на подоконнике в известную не рыбную и не мясную позицию и перекрестил. Его как ветром сдуло.

Потом появились Леля, Ливия и Ламиира, пришедшие справиться о моем самочувствии, и надежда отоспаться так и осталась в области мечтаний. Поскольку поступить с ними так, как с чертом… Весьма заманчивая идея. По крайней мере, первая ее часть…

Посматривая одним глазом на еще серый, с рыжеватым налетом мир, я поморщился от боли. Возможно, это последствия вчерашнего удара по голове, но я вспомнил, что не люблю вино именно вот за такую головную боль по утрам. Воспоминания по капле, но начинают накапливаться. Надеюсь, этот процесс пойдет по нарастающей.

Скрипнув половицами, вошел вернувшийся из конюшни Добрыня.

Вздохнув, я притронулся к набрякшему под глазом синяку – больно!

Судя по количеству сваливающихся на мою голову неприятностей, с леди Фортуной у меня напряженные отношения. Скажем так, она мне не благоволит. Удивительно, как я дожил до своего возраста? Наверное, все же не всегда капризная хозяйка удачи дефилировала спиной ко мне.

А тут еще я посмотрелся в отполированную до зеркального блеска бронзовую тарелку, непонятно для каких целей оставленную на столе…

Что и говорить, женская душа – сплошная тайна. Да я при виде подобной рожи бежал бы не оглядываясь, а уж подумать о чем-то большем… Тут я, наверное, себе безбожно льщу, и прелестницы ни о чем таком и не думают.

А зрелище действительно не для слабонервных. Торчащие во все стороны волосы, неравномерно обгоревшие, успели позабыть, что такое расческа. Над правой бровью сизый разбухший рубец, глаз заплыл, щека опухла. И ко всему этому – безобразная щетина, которую при самом богатом воображении не примешь за легкую небритость.

– Больно? – сочувственно поинтересовалась Ливия, коснувшись рукой синяка.

– Ау!!!

– Извини-извини. Дай я тебя поцелую.

Охотно подставляю щеку под мягкие губы.

Леля и Ламиира заговорщицки переглянулись.

– У вас, случайно, нет сковороды? – елейным голосом обратилась к Добрыне блондинка.

– У меня есть,- просунув в приоткрытую дверь голову, похвалился Санчо Панса.- А вам зачем?

– И правда,- поддержал я его.- Зачем?

– А я сейчас тебя с ее помощью так отделаю, чтоместа живого не останется.

– Она шутит,- не очень уверенно заявила Ливия.- Наверное…

– Зачем? – Я, как ни крути, тут самое заинтересованное лицо. И если принимать угрозы всерьез, то не только лицо.

– Не зачем, а для чего,- поправила меня длинноногая красавица.

– И для чего?

– А я тебя тоже потом расцелую. В качестве компенсации. Везде… – томно добавила она.

Санчо счел за лучшее ретироваться, Добрыня покраснел, видимо, уловив в ее словах какую-то фривольную двусмысленность. Я же заметил: