Никелевая гора. Королевский гамбит. Рассказы - Джон Гарднер

— Я к вечеру съезжу в город и сделаю все, что нужно, — сказал он.

Саймон продолжал плакать, но без единого звука, вытирая кулаками глаза.

Джимми, начисто забыв о нем, сказал:

— Я тоже с папой в магазин!

— Тс-с, — сказал Генри. — Никто не едет в магазин.

Кэлли сказала:

— Саймон, вам, наверное, уже пора поужинать, пойдемте в зал.

Саймон ничего ей не ответил, только смущенно крутнул головой, не то отказываясь, не то соглашаясь. Кэлли подошла и встала рядом, но к нему не прикоснулась. Увидев, что он полез в карман за носовым платком, она быстро отошла к подвесному шкафчику над мойкой, вынула бумажную салфетку и подала ему. Саймон высморкался.

Генри вышел с доком Кейзи на крыльцо и затворил за собой дверь. Док Кейзи постоял немного, вынул карманные часы, открыл крышку и дольше, чем требовалось, смотрел на циферблат. Наконец он сказал:

— Чудные, дьявол их возьми, людишки, — и покачал головой.

Стоя сзади него, Генри смотрел на закусочную и на долину, и на горы за долиной, но ничего этого не видел. А видел он сейчас Саймона Бейла на той самой скамейке, где он, как в трансе, просидел чуть ли не целый день, и Джимми, который копошился на земле у его ног. Генри спустился вместе с доком Кейзи по ступенькам и неторопливо прошел по посыпанной гравием дорожке, которая, огибая закусочную, вела к въезду, где док оставил машину. Наконец он спросил:

— Вы теперь уже не считаете, что он сам поджег свой дом?

— Как знать, — сказал док Кейзи. — Пожалуй, уже нет.

— Если бы вы видели его сегодня утром, вы бы сразу от этой мысли отказались, — сказал Генри. Он открыл дверцу, и док Кейзи медленно-медленно, уцепившись за баранку одной рукой, а другой упираясь в спинку сиденья, влез в машину, закрыл за собой дверцу и стал выуживать из кармана ключи.

— Возможно, — наконец сказал док Кейзи. Затем он на минуту перестал искать ключи и задумался. Он слегка наклонил голову и посмотрел на Генри поверх очков. — Будь осторожней, — сказал он. Не то чтобы он знал что-то, о чем предпочел умолчать. И дурного предчувствия у него тоже не было. Просто старый человек, жалкий и даже отталкивающий в своей немощи, делал вид, будто с годами приобрел мудрость и спешил заранее предупредить на случай, если выйдет что-нибудь нехорошее, хотя ни малейшего понятия не имел, как все это кончится на самом деле.

— Э, не беспокойтесь, док, — ответил Генри. Он похлопал старика по плечу.

Док Кейзи снова принялся разыскивать ключи, наконец нашел их, включил зажигание, завел машину. Снизу вырвался столб дыма, словно автомобиль загорелся. Генри стоял, скрестив на груди руки, и смотрел вслед старику. Потом задумчиво побрел обратно. Не успел он затворить за собой дверь, как раздался звонок — кто-то заехал заправиться бензином.

После шести Генри поехал в Слейтер в больницу. Он вел машину медленно, как всегда грузно возвышаясь за рулем, упирающимся ему в живот и, поворачивая по извилистой дороге то вправо, то влево, все время думал, что же ему сделать, черт возьми? Ведь нельзя же допустить, чтобы эту женщину, как нищенку, закопали в безымянную могилу, тотчас о ней позабыв; тогда уж просто свалить ее, как дохлую корову, на навозоразбрасыватель и скинуть в овраг. Накануне он спросил тещу:

— Как ты считаешь? Церковь отпустит на это деньги?

— Баптистская церковь? — спросила она.

Генри поджал губы и забарабанил пальцами по столу.

— Да, пожалуй, не отпустит, — сказал он.

— Сотни покойников хоронят за счет округа, — сказала Элли. — В наше время не стыдятся таких вещей. Похороны стали настолько дорогостоящей процедурой, что о бесплатном погребении теперь ходатайствуют даже те, кто в общем-то и не нуждается. Некоторые считают, деньги надо тратить не на мертвых, а на живых. Ты бы послушал, что говорит на эту тему Фрэнк!

Генри кивнул. Он и так уже слышал. В их краях не было такого человека, который не слыхал бы, что говорит о похоронах Фрэнк Уэлс. Но можно прозакладывать последний доллар: сам Фрэнк отбудет к праотцам чин по чину, уж супруга позаботится ему назло.

Справа от него волнистой чередой пробегали белые дорожные столбы, и вся долина открывалась перед его взглядом, подобно написанной маслом картине, — река, тихая и гладкая, как ртуть, и отраженные в ней деревья. Между дорогой и деревьями — равнина, поля озимой пшеницы, гороха, скошенного сена и участки свежевспаханной земли. В золотистом предвечернем свете это словно сад: в точности так должен выглядеть рай; слышен гул трактора, а вот и сам он где-то далеко внизу, крохотный, а за рулем мальчишка в широкополой соломенной шляпе; чуть в стороне от трактора рыжие и белые коровы неспешно бредут к большому серому хлеву, а углы и наличники у хлева выкрашены свежей белой краской. Еще чуть-чуть фантазии, и можно вообразить ангелов в небе, как на картинке из Библии, и огромные золотые облака. Хотя вечность — это что-то совсем другое. Тракторов там, во всяком случае, не будет, и деревьев тоже, и полей. Дух велик — кто спорит? — но и вещественной стороне мира нужно отдать должное — серебряным цепям, золотым повязкам и тому подобному. Внезапно ему вспомнилось старое сельское кладбище за его домом на склоне горы, где похоронены отец и мать. Лет двадцать — двадцать пять назад туда вела дорога, но теперь шоссе проходит в другом месте, и до кладбища на машине не доберешься — надо ехать через луг по заросшему ухабистому проселку. Теперь Генри видел кладбище только изредка, сверху, отправляясь охотиться в горы, и каждый раз — особенно под вечер, когда освещение вот так вдруг менялось, — ему чудилось: он открыл его впервые — существовавший многие тысячи лет дикий сад. Вдруг он испуганно подумал: «А почему бы мне?..» И тут же множество весомых «потому» обрушились на него августовским ливнем, и он выбросил абсурдную идею из головы и, ни разу не вернувшись к ней, вступил в выложенный кафелем холл подвального этажа больницы Энлоу, где от запаха формалина его чуть не вывернуло наизнанку и стоявшая рядом с ним девушка в белом и голубом — лет семнадцати, не больше, совсем ребенок — сказала:

— Вам, кажется, тут нехорошо, посмотрели бы вы на вскрытие! Бр-р-р!

Генри бросил на нее встревоженный взгляд.

— Вы присутствовали на вскрытии? — спросил он.

Она передернула плечами.

— Десятки раз. Пропиливают вот здесь… — Она провела пальцем вдоль лба черту от уха до уха, — и снимают верхнюю часть головы, как крышечку с бутылки.

Ему показали тело. Генри Сомс, огромный, мешковатый, с посеревшим лицом, недоверчиво воззрился на покойницу, пораженный жалкой неприкрытостью ее наготы. Обгорелое тело пахло копытной гнилью. Сидевший за конторкой доктор, а может быть служитель (пойди их разбери), спросил:

— Кто займется организацией похорон?

— Похоронное бюро Уигертов, — ответил Генри. Его голос прозвучал спокойно, монотонно, а сердце неистово колотилось, затылок жгло огнем.

— Вы родственник? — спросил тот.

— Нет, просто друг, — ответил Генри. — Но я взял на себя хлопоты по этому делу.

Человек, сидевший за конторкой, достал бумаги, и Генри снова с ужасом подумал о Кэлли, и с еще большим — о ее матери и, закрыв глаза, вознес краткую проникновенную молитву тому, кто там наверху оберегает детей и дураков.

Только встретившись лицом к лицу с женою спустя два часа, — по дороге домой он еще заезжал к Уигертам — Генри полностью осознал, что он натворил.

— Кэлли, — храбро выпалил он сразу же, но тут у него задрожали поджилки, и он спросил лишь: — Ну, как он там?

— Да как будто ничего, — ответила она. — Точно не знаю.

Кэлли шила, сидя в столовой. Весь пол усеивали лоскутки.

— Они с Джимми просто неразлучны, надо отдать ему должное. — Кэлли нажала на педаль, машина зажужжала, и Генри подождал, пока наступит тишина.

— Что ты имеешь в виду?

— Да понимаешь, — сказала Кэлли, — Джимми сразу так к нему привязался. Теперь не надо беспокоиться, где он. Саймон — все равно что круглосуточная няня.

Генри принужденно засмеялся: опять екнуло сердце при мысли о деньгах, которые, как думает Кэлли, тихо-мирно лежат себе в банке. Он глотнул.

Она продолжала:

— Правда, не могу сказать, чтобы мама так уж всем этим была довольна.

Генри вдруг с волнением подумал, что еще не поздно аннулировать чек. Или по крайней мере оформить плату в рассрочку. Он покрылся испариной.

— Что ж, хорошо, — пробормотал он. И улыбнулся бледными губами.

— Что хорошо? — Кэлли обернулась к нему. — Что мама недовольна?

Генри вытирал о брюки вспотевшие ладони.

— Я о другом, — ответил он.

Кэлли пристально посмотрела на мужа, но допытываться не стала. Она уже привыкла, что он всегда все понимает по-своему, к тому же тут едва ли стоило выяснять, что к чему.