Никелевая гора. Королевский гамбит. Рассказы - Джон Гарднер

В середине дня, когда они с Кэлли остались с глазу на глаз, она спросила:

— Интересно, где это Генри с ним познакомился? — Будто ей только сейчас пришло в голову об этом справиться.

— С кем познакомился, мама? — спросила Кэлли. (Кэлли вечно так, скрытничает, когда ее что-то тревожит. Поэтому с ней трудно говорить, так было даже в детстве. С ней постоянно чувствуешь себя виноватой, хотя ей же желаешь добра.)

— Да с вашим гостем, — отозвалась Элли, несколько менее беспечно, чем ей бы хотелось.

(«Оставь ты их в покое, Элли, черт бы тебя взял, — сказал ей Фрэнк. — Не суй нос не в свое дело, слышишь?» — Он ударил себя кулаком по колену, как рассерженный мальчишка. Легко сказать, конечно, «не суй нос не в свое дело». Сам он вот уже пятьдесят лет не сует нос в чужие дела, даже когда Кэлли попала в беду и ее единственным защитником оказался Генри Сомс. «Они как дети, — сказала она… — разговор был как раз нынче утром, перед тем, как ей выйти из дому. — Они ведь не знают этих людей». «А ты знаешь?» — спросил Фрэнк. — Ну, хорошо, пусть и она тоже не знает, и только попусту суетится, допустим и так, но что ей делать, если Генри Сомс — сама простота, а Кэлли и того хуже? Очень трудно помогать таким людям. Отчего так получается? Они бы ей должны быть благодарны.)

— Ах, так ты о Саймоне Бейле, — сказала Кэлли. — Саймон наш старинный друг. Он у нас часто гостит.

Элли Уэлс слегка нагнула голову, притворяясь, будто верит. Она переложила на витрине сладкие пироги, отряхнула руки и пошла заправлять сахарные автоматы. Пятнадцать долларов готова прозакладывать, что этот человек попал сюда впервые в жизни. Элли прищелкнула языком.

— Такой ужас на него обрушился, — сказала Кэлли. Мать уловила в ее голосе упрек. — Ты ведь знаешь, у него сгорел дом и там погибла его жена. Ну разве это не ужасно?

— Бедняга, — сказала Элли. Вот вам, пожалуйста, она снова виновата. Но ведь она не отрицала, что это ужасно.

— А ты разве не знала? — спросила Кэлли. Она смотрела на мать в упор — под таким взглядом соврать трудно.

— Нет, — сказала Элли. — Я об этом не слыхала. — Ей ведь жаль его, действительно жаль, только как ей может нравиться, что он тут оказался? Такие люди мало ли что способны натворить. Чего только не слышишь кругом. Она спросила: — Он долго у вас пробудет?

— День-другой, я думаю, — сказала Кэлли и прикусила губу — она хотела бы проглотить это свое «я думаю».

Элли встретилась с дочерью взглядом и не отводила его ровно столько, чтобы дать почувствовать: она осталась при своем собственном мнении. Потом сказала:

— Жаль его. — Потом: — И Генри очень жаль. Он такой добрый. — Она обронила эту фразу как бы невзначай (смысл ее, говоря по правде, и самой Элли был не вполне ясен). К тому времени она уже поснимала крышки со всех сахарных автоматов. Пошла на кухню за банкой с сахаром и снова горестно прищелкнула языком.

Немного погодя вошел док Кейзи и спросил, где Саймон Бейл (прямо с этого и начал, как всегда, без всяких там «здравствуйте» или «славная нынче погодка»). Элли показала в окно на скамью, док кивнул, насупился и вышел. Когда Элли снова глянула в окно, ни дока Кейзи, ни Саймона, ни Джимми не было видно. Они, скорее всего, вошли в дом. Интересно, с какой целью док сюда пожаловал — едва ли с доброй, надо полагать, — Элли так усиленно старалась догадаться, что забылась чуть ли не на целых пять минут и перестала улыбаться посетителям. Из-за той же забывчивости она перестала прислушиваться к их разговорам, пока наконец до нее не дошло, что все они, во всяком случае живущие неподалеку, судачат о пожаре. Кто-то сказал: — Говорят, он сам поджег. — Элли так перепугалась, что чуть не уронила поднос с солонками. «А ведь может быть», — подумала она, и ей показалось, будто она давно уже сама об этом думала: и правда, может быть. Ей внезапно сделалось так страшно, что пришлось на минуту присесть и перевести дыхание.

Первым об устройстве похорон разговор завел док Кейзи. Закончив осматривать Саймона, он уселся напротив него, опершись о колени ладонями и с сердитым видом глядя в пол поверх очков, которые сползли на самый кончик его острого, как клюв, носа (Кэлли, скрестив руки, стояла у окна; Генри прислонился к холодильнику; маленький Джимми играл на полу, ничего вокруг не замечая). Док сказал:

— А вы уже думали насчет похорон, Саймон?

Саймон побледнел, и его руки, суетливо застегивающие рубашку, замерли. На среднем пальце у него была бородавка, и Кэлли невольно подумала, не оттого ли она появилась, что Саймон никогда не моется. На его лице промелькнула перепуганная улыбка, и он ответил:

— Господь позаботится.

— Черта с два он позаботится, — сказал док Кейзи.

— Док, — сказал Генри.

— Не век же ей лежать в больничном морге, — отозвался док. — Так ли, эдак ли, но ее следует похоронить. Как у вас обычно происходит погребение покойников?

Саймон пустыми глазами взглянул на него.

— Господь… — начал он. Потом сказал, вдруг на мгновение очнувшись: — Все наши деньги до единого цента… — Он метнул панический взгляд на Кэлли, перевел его на Генри.

— То есть, у вас там все сгорело дотла? — спросил док. Его лицо потемнело от гнева, и он тряхнул головой. Он нервно теребил прицепленную к жилету кнопку слухового аппарата.

— Саймон, у вас нет каких-нибудь друзей, к которым вы могли бы обратиться? — сказала Кэлли.

Генри показалось, Саймон стал сейчас еще меньше, чем обычно. Как сурок, окруженный собаками. Он сложил руки и то ли думал, то ли грезил наяву, и на лице его мерцала, вспыхивая и угасая, улыбка. Наконец он сказал, и уж на этот раз — сомнений не было — он знал, что говорит:

— Господь позаботится.

— Вздор, — сказал док Кейзи. Он нагнулся к чемоданчику, стоящему у его ног.

Но тут Саймон на него взглянул, приоткрыв рот, приподняв немного скрещенные кисти рук, как арестант в наручниках, и его глаза так ярко заблестели на перекошенном от напряжения лице, что док Кейзи сморщился, промолчал и дал ему высказаться.

— Доколе не порвалась серебряная цепочка, и не разорвалась золотая повязка, и не разбился кувшин у источника, и не обрушилось колесо над колодезем. И возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к богу, который дал его.

Док Кейзи покосился на него с каким-то злобным торжеством.

— Избыток учености изнуряет плоть, — сказал он. — Кто будет платить гробовщику?

— Это несущественно, — сказал Саймон. — Прах во прах.

— Что? — переспросил док. Он наклонился к Саймону поближе, нацелившись на него слуховым аппаратом.

Они сидели друг против друга, два низеньких старичка, коленка к коленке, словно две старые ведьмы, и глаза у них блестели, как у ястребов. Док Кейзи сказал:

— Вы ее, наверное, просто сбросите в канаву и пусть валяется!

— Перестаньте! — испуганно вскрикнула Кэлли.

Но док Кейзи все правильно понял.

— Живая собака лучше мертвого льва, — сказал Саймон, — ибо живущим ведомо, что они умрут; мертвым же ничего не ведомо, и воздаяние не ждет их более, ибо предана забвению память о них.

— Ну, Саймон, вы просто сами не знаете, что говорите, — сказал Генри, и Кэлли вспыхнула от удовольствия, будто он вступился за нее.

Но док Кейзи остановил его движением руки.

— Все он знает, — сказал док и в первый раз взглянул на Саймона так, словно усмотрел в нем некие черты, свойственные человеку, не в полном смысле слова человеческому существу, но, возможно, родственному людям. — Он говорит, что тело, лежащее в морге, не имеет ничего общего с его женой, и потому пусть о нем позаботятся местные власти. Тут он, возможно, прав.

— Но так не поступают, — сказал Генри, а Кэлли возразила:

— Если так хочет Саймон…

Саймон сказал:

— Восторжествую, разделю Сихем и долину Сокхоф размерю. — Тут внезапно, словно они давно уж накопились и дожидались лишь магического слова «Сокхоф», из глаз Саймона хлынули слезы, как накануне утром, правда на сей раз не так бурно. Джимми не прислушивался к разговору, но едва Саймон заплакал, он тотчас к нему повернулся.

— Кто-то должен все же распорядиться этим делом, — сказал док Кейзи. Он встал.

Огорченный, обескураженный, Генри не поднимал от пола глаз.

— Я к вечеру съезжу в город и сделаю все, что нужно, — сказал он.

Саймон продолжал плакать, но без единого звука, вытирая кулаками глаза.

Джимми, начисто забыв о нем, сказал:

— Я тоже с папой в магазин!

— Тс-с, — сказал Генри. — Никто не едет в магазин.

Кэлли сказала:

— Саймон, вам, наверное, уже пора поужинать, пойдемте в зал.

Саймон ничего ей не ответил, только смущенно крутнул головой, не то отказываясь, не то соглашаясь. Кэлли подошла и встала рядом, но к нему не прикоснулась. Увидев, что он полез в карман за носовым платком, она быстро отошла к подвесному шкафчику над мойкой, вынула бумажную салфетку и подала ему. Саймон высморкался.