Признание моджахеда - Александр Тамоников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Комендант спросил:
— Людей собирать будем? Казнь проведем публичную?
Исмаил-Хан отрицательно покачал головой:
— Нет! Не своих показываем, так что публичность ни к чему. Охрану не убирай, пусть воины смотрят, как неверному будут отрезать башку, остальных, кроме оператора, начальника охраны и Мохаммеда, не оповещай!
— Извините, саиб! Вы не сказали, кого из троицы намереваетесь казнить?
Главарь банды ответил:
— Руководителя съемочной группы, трусливого режиссера. Как его, Сергинского?
— Да, фамилия старшего русских Сергинский.
— Вот ему и отрежем голову, а то он у нас от страха скоро сам подохнет.
— Понял. Еще вопрос: Мохаммеду быть в готовности убыть в Пакистан?
— Да! Задачу я ему поставлю сразу после казни.
— И еще, саиб! Во сколько проведем казнь?
— Как только ты все обеспечишь. Поэтому прекрати задавать вопросы и иди, работай!
Комендант поклонился:
— Слушаюсь, саиб!
Натанджар, покинув главный дом, выслал посыльного в кишлак Анденат, приказал доставить к нему видеооператора Маруха. К Натанджару подошел начальник охраны крепости, спросил коменданта:
— Что за беготня вокруг, Назим?
Натанджар сплюнул на пыльные камни:
— Видно, что-то не получилось у саиба в переговорах с отцом захваченной русской женщины. Исмаил-Хан пришел в ярость и приказал казнить одного из заложников, а именно руководителя съемочной группы неверных.
Маруз удивился не меньше, чем ранее сам комендант:
— Вот как? Да! Видимо, сильно задел хозяина нефтяной магнат. Значит, суета означает подготовку казни?
— Да!
— Публичной?
— Нет! Как я понял, Исмаил-Хан желает казнить журналиста без шума, для того, чтобы кадры казни выслать отцу женщины-заложницы.
— Абу что, вызвал Мохаммеда?
— Да, посыльный уже отправился за ним!
— Тогда ты, скорей всего, прав! Мохаммеда саиб использует по связям с Пакистаном. Но кто бы мог подумать, что обстановка так резко изменится? И не торопится ли Исмаил-Хан? Если похищение усилиями того же Туркина еще могли замять в России, отдав решение этой проблемы нефтемагнату, то казнь российского журналиста наверняка вызовет весьма негативную реакцию у спецслужб России. Последствия этой реакции могут быть непредсказуемыми. Русские оклемались на Кавказе и там сейчас громят формирования боевиков налево и направо. Их руководство заявляет, что готово бороться с терроризмом не только на территории России, еще угрожает нанесением ракетных ударов по лагерям подготовки наемников, в какой бы стране те ни находились. Как бы нам, Назим, вновь не увидеть в Афганистане русский спецназ. Признаюсь, у меня нет особого желания встречаться с ним.
— А у кого это желание есть? Но приказ хозяина мы выполнить должны? Должны! И потом, пока жива Туркина, что бы Абу ни делал с ее коллегами, русские спецслужбы вряд ли вмешаются в наши дела. Деньги нефтемагната не дадут. Отец журналистки не позволит подвергать риску жизнь своей дочери.
Маруз, соглашаясь, кивнул:
— Возможно! — И добавил: — При одном условии, Назим! Если спецслужбы послушают нефтемагната. По большому счету, кто он для них? Так, шелупонь, упакованная под завязку, как осел, долларами.
— Не забывай, что Туркин может кормить чиновников, которые решают, применять спецназ или нет! А он наверняка подкармливает нужных людей во власти. И фигур крупных, значимых.
— Да! Но все равно, не нравится мне то, как последнее время ведет себя саиб. Иногда кажется, что он на грани срыва.
— Думай, о чем говоришь. Так можно и собственной головы лишиться!
— Но ты-то не сдашь меня?
— Я не сдам. Другой сдаст. Лучше, Маруз, не перечить Исмаилу. Это опасно!
— Ты прав. Мы служим ему, а значит, должны повиноваться.
К ближайшим помощникам главаря бандформирований подошел невзрачный афганец, лет сорока с редкой, причем рыжей бородкой. Обратился к коменданту:
— Саиб Натанджар, вы хотели меня видеть?
В руках афганец держал дорогую профессиональную видеокамеру.
Комендант ответил:
— Да, Марух, ты мне нужен! Подожди.
Натанджар повернулся к начальнику охраны:
— Абдула! Обеспечь, чтобы во время казни в крепости было как можно меньше охранников.
— А смысл? Даже если один из них увидит казнь, то, будь спокоен, вечером о ней в подробностях будет знать весь Анденат.
— Ты прав! И все же сократи количество охраны, а тех, кто останется, предупреди, чтобы держали языки за зубами, если не хотят лишиться их.
— Хорошо!
Абдула Маруз отошел к воротам забора крепости Хандар.
Комендант развернулся к оператору:
— Я вызвал тебя для того, чтобы передать приказ саиба провести съемку казни одного из заложников, которая состоится в ближайшие часы.
— Но, господин комендант, я не смогу это сделать!
— Это еще почему?
— Моя камера вышла из строя. Недавно я случайно уронил ее и что-то повредил. Пробовал снимать, вроде все работает, а изображение на пленку не ложится.
— Ты понимаешь, ишак беременный, что натворил? И каково может быть наказание хозяина за допущенную беспечность и халатность в обращении с дорогостоящей, а главное, такой нужной сегодня видеокамерой? Ведь Исмаил-Хан может расценить поступок как преднамеренное повреждение камеры.
— Но… я не хотел… клянусь!
Натанджар закричал на оператора:
— Да мне плевать, хотел ты или нет. Чем будем снимать казнь? Вторая камера в машине Хадрияра, когда он вернется из поездки по заданию Исмаил-Хана, неизвестно. Третьей у нас нет. Что прикажешь делать, бестолковый осел?
Афганец засуетился:
— Подождите, не гневайтесь. У нас нет третьей камеры, но есть видеокамера самих русских. И она работоспособна.
Комендант облегченно вздохнул:
— Фу! Я совсем забыл об этом. Забыл об операторе неверных. Его мы и привлечем к работе. А ты, чтобы не потерять голову, исчезни в Анденат. Дома ляг в постель и прикинься больным. Посади возле себя жену. А перед этим пусть она пустит слух по кишлаку о твоей болезни. О том, что ты из-за высокой температуры встать не можешь.
Оператор закивал:
— Сделаю, господин комендант, все сделаю, как вы сказали. Благодарю вас!
— Отблагодаришь позже! Ночью пришлешь ко мне свою наложницу.
— Но она не наложница, я собираюсь сделать Лейлу второй женой!
— Ты хочешь оставить семью без кормильца? Я могу это устроить!
Оператор поник:
— Хорошо, господин Натанджар, Лейла ночью будет у вас!
— Ты не добавил — и исполнит все мои желания.
— И исполнит все ваши желания!
— Проваливай! Да быстрей, пока тебя не увидел саиб.
Афганец побежал к воротам.
Комендант усмехнулся вслед незадачливому оператору. Не будет у тебя второй жены, Марух. Лейла, этот прекрасный, юный цветок, как придет ко мне, так у меня и останется. А ты будешь спать со своей тощей ведьмой. До конца недолгих дней своих.
Натанджар увидел вошедшего во двор крепости Мохаммеда, человека, исполнявшего особые поручения Исмаил-Хана, в основном в Пакистане, где имел неплохие связи благодаря богатому и влиятельному в Исламабаде близкому родственнику.
Комендант поприветствовал порученца или, точнее, курьера хозяина:
— Ассолом аллейкум, Мохаммед! Как твои дела?
— Ва аллейкум ассолом, Назим, у меня все, слава Всевышнему, хорошо. Как ты?
— Тоже в порядке!
— Мне предстоит путь в Пакистан?
— Не знаю! Об этом тебе скажет сам саиб.
— Исмаил-Хан в доме?
— Да. У себя в комнате. По крайней мере, недавно был там.
— Мне пройти к нему или дождаться здесь?
— Пройди! Абу вызывал тебя, значит, ждет!
— Ты хитрый человек, Натанджар!
Комендант изобразил удивление:
— Почему?
— Ведь знаешь, для чего меня вызвал хозяин!
— Пусть так! Тебе от этого легче? Ведь в любом случае задание будешь получать от саиба!
— Ладно! Пройду в дом!
— Иди, Мохаммед! Удачи тебе!
— Тебе того же! Один совет.
— Да?
— Не перехитри как-нибудь самого себя. Это плохо кончится!
— За меня не волнуйся, Мохаммед, о себе думай!
— Тоже верно!
Мохаммед вошел в дом. Поднялся в главную комнату, где и застал стоявшего у окна-бойницы главаря местной банды. Поздоровался:
— Салам, Исмаил-Хан!
— Салам, Мохаммед!
— Надо ехать в Пакистан?
— Да! Но не сейчас, не немедленно, а часа через два-три.
— Что-то должно произойти за это время?
— Ничего особенного. Казнь одного из заложников.
— Казнь? У тебя не пошли переговоры о выкупе?
— А вот это тебя, Мохаммед, при всем уважении, не касается.
— Ты прав.
Исмаил-Хан спросил:
— Сколько понадобится времени, чтобы добраться до Исламабада, выехав отсюда, скажем, часа в три пополудни?