Любимый бывший муж - Ивонн Линдсей

Но не успела она поднести ручку к бумаге, как раздался звонок в дверь. Раздраженно вздохнув, она пошла посмотреть, кто это. Увидев на пороге Ксандера, одетого в его старую университетскую толстовку и потрепанные джинсы и кроссовки, Оливия остолбенела. Сердце ее застучало сильнее, и, взглянув ему в лицо, она заметила странный блеск серых глаз и щетину, упрямо пробивающуюся на подбородке.

– Ты приехал за документами? – спросила она.

– Не совсем, – ответил Ксандер. – У меня кое-что есть для тебя, подарок на Рождество. Для тебя и малыша вообще-то.

– Для…

– Пойдем покажу.

Он повернулся и пошел по дорожке к воротам. Оливия увидела стоящий там большой внедорожник для всей семьи. Странно. Конечно, он уже в состоянии сесть за руль, но она знала, что такой машины у него раньше не было. Ксандер ездил на маленькой двухдверной спортивной иномарке. Может, это не его машина и он взял ее на пару дней? Наверное, подарок не влез в его маленький автомобиль.

– Ты идешь? – позвал он от ворот.

– Конечно, – ответила Оливия, спускаясь по ступенькам. – Это твоя машина? – спросила она, указывая на внедорожник.

– Да, я решил, что настало время оставить гоночные автомобили профессионалам и немного подрасти. Точнее, как следует подрасти.

Задняя дверь машины была открыта, и сквозь тонированное стекло сбоку Оливия увидела переносной контейнер для животных. Она резко остановилась и ахнула, увидев щенка борзой собаки внутри. Ксандер открыл контейнер, вытащил повизгивающего щенка и вручил его Оливии:

– С Рождеством, Ливви.

Щенок поднял голову и лизнул ее в подбородок, отчего она рассмеялась.

– Но почему вдруг?

– Каждому ребенку нужна собака, так ведь?

Он вытащил из машины сумку, набитую игрушками и собачьим кормом, а потом, подойдя к переднему сиденью, достал лежанку, на которой щенок мог бы спать.

– Ты не против, если я занесу все это в дом?

– О, конечно! – воскликнула Оливия. – Заходи – выпьем кофе. А как его зовут?

– Ее. И у нее пока нет имени, я думал, ты сама выберешь.

Они вошли в дом, и Ксандер тут же заметил на стенах в прихожей фотографии Паркера, которые Оливия вернула на свои места.

– Ты повесила их назад? – спросил он, останавливаясь у фото, на котором они были запечатлены все вместе – со счастливыми смеющимися лицами.

– Здесь их место. Я… не должна была их снимать и прятать. Это было неправильно и несправедливо – по отношению к нему… и к нам.

Ксандер ничего не ответил, лишь слегка кивнул. Оливии хотелось узнать, что он об этом думает, она надеялась, что он одобрит ее поступок, но он молчал. Когда они пришли на кухню, он заметил бумаги, над которыми так долго сидела Оливия.

– Ты собиралась подписать их сегодня? – спросил он.

– До сих пор не могу решиться, – призналась она, печально качая головой. – Но полагаю, раз уж ты здесь – можешь забрать их с собой.

Его лицо внезапно потемнело.

– Нам нужно поговорить, – произнес он взволнованно.

Оливия почувствовала, как все внутри у нее перевернулось. Щенок в это время вдруг заскулил и начал вырываться из ее рук.

– Может, сначала выпустим ее? – спросила она тихо.

Они вышли в сад, и щенок, выбежав на лужайку, принялся изучать новое место, нюхать цветы и кусты, а затем блаженно растянулся на траве.

– Она чудесная, Ксандер. Но почему вдруг ты купил ее? – спросила Оливия, не осмеливаясь посмотреть на мужчину, стоявшего так близко с ней.

– У меня никогда не было домашнего питомца. Мама всегда говорила, что ей и без того забот хватает, сколько бы я ни умолял, сколько бы ни обещал, что я буду о нем заботиться. Наверное, потом я забыл об этом и повел себя как мама, когда ты принесла Бозо.

Оливия, не удержавшись, положила руку на его плечо и поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать Ксандера в щеку. Внезапно он повернул голову, губы их встретились, и по венам Оливии тут же прокатился жар. Испуганная, она отошла.

– Спасибо, я уже люблю эту собаку. Она прекрасна.

– Нет, это ты прекрасна. Душой и телом. Я раньше, казалось, не ценил этого. Ливви, я много думал и понял, что раньше я смотрел на все поверхностно и убедил себя, что этого достаточно, что мы можем построить отношения на физическом притяжении, ведь мы так идеально подходили друг другу. Пока мы были вдвоем, я не мог заглянуть глубже в свои чувства. Я знал, что люблю тебя, но никогда не понимал, насколько сильно, и в общем-то не готов был делиться тобой с кем-то, будь то ребенок или даже собака.

Он наклонился и обхватил ее лицо ладонями.

– Ливви, прости меня, я был дураком! Я никогда не понимал, что такое любовь и куда она может привести человека, до тех пор, пока не встретил тебя. Я не заслужил ни тебя, ни Паркера. Если бы я был лучшим мужем и отцом, может быть, той трагедии и не случилось бы.

– Ксандер, нет. Ты был прекрасным отцом, и Паркер так тебя любил. Не принижай своих достоинств. Это я принимала важные жизненные решения, не посоветовавшись с тобой. Это я обвиняла тебя, не понимая, чья это вина на самом деле. Это все я.

Ксандер покачал головой:

– Я должен был уберечь его, это было моим долгом перед ним и перед тобой, а я не справился.

Сердце Оливии было готово разорваться на части, когда она увидела слезы в его глазах.

– Единственный, кто виноват, – тот парень, который вел машину. Если бы он смотрел на дорогу, а не писал эсэмэс, если бы он ехал медленнее по загородной дороге – тогда бы он увидел, как они выбежали на проезжую часть, и смог бы затормозить. Но нельзя все время говорить «Ах, если бы» и нельзя винить себя или друг друга в том, что произошло. Назад пути нет. Мы не можем повернуть время вспять, как бы нам этого ни хотелось. Я бы тоже могла много чего сделать иначе в тот день, но сейчас уже ничего не изменить. Ксандер, ты должен это понять и принять, чтобы жить дальше.

– Но легче от этого не становится, не так ли?

– А еще труднее справляться с этим в одиночку.

– Да, ты права. Я видел, как моя мать не принимала помощи ни от кого, включая меня, а ведь я мог ей помочь. Она сказала тебе, что отец съехал с катушек после смерти моего брата, так ведь?

– Да, верно. Раньше я не понимала, как тебе было тяжело в детстве или как трудно было твоей маме, да и папе, если уж на то пошло.

– Мне было не с чем сравнивать. Я, конечно, знал, как бывает в других семьях и что у нас все немного странно, – я, например, не мог приводить домой друзей, – но лишь после смерти Паркера я понял, через что прошел мой отец. Я не хотел упасть в эту черную дыру. Я сделал все, что мог, чтобы избежать этого. Никогда не показывал никому ни своего страха, ни горя. Я так старался не быть похожим на него. Моя мать уходила каждое утро на работу, а отец почти не выходил из своей комнаты. Порой он находил в себе силы собраться и встать с кровати, но все чаще, возвращаясь домой, я заставал его в том же состоянии, что и утром. Когда он умер, я почувствовал скорее облегчение, а не печаль – потому что в первый раз за много лет я знал, что он наконец обрел покой. Он не мог себя простить за смерть моего брата, не мог говорить об этом. Он зависел от мамы во всем. Я не мог позволить себе походить на него ни в чем.