Пылающий берег - Уилбур Смит

Последовало несколько попыток расхохотаться, но глаза, смотревшие на Эндрю, были нервно прищурены; то здесь, то там слышалось шарканье ног, один из «стариков» хрустел пальцами, другой грыз ноготь на большом пальце руки, Майкл бессознательно дул на кончики своих пальцев — каждый знал, что этот клочок грубой желтой бумаги, которым перед ними размахивал Эндрю, мог стать для них распоряжением о приведении смертного приговора.

Эндрю, держа бумагу на расстоянии вытянутой руки, прочел:

«Из штаба дивизии, Аррас.

Командиру эскадрильи № 21 авиации сухопутных войск Великобритании, базирующейся близ Морт Омм. Начиная с 24 часов 4 апреля 1917 года вы должны любой ценой воспрепятствовать любому наблюдению противника с воздуха над указанным вам сектором до поступления другого приказа, отменяющего данный».

— Это все, джентльмены. Четыре строчки, сущая безделица, но позвольте мне подчеркнуть краткую фразу «любой ценой», не останавливаясь на ней подробно. — Эндрю сделал паузу и медленно оглядел столовую, наблюдая, как сказанное отражается на каждом напряженном и изможденном лице. «Боже мой, посмотри, как они постарели, — подумал не к месту. — Хэнк выглядит на пятьдесят лет, а Майкл…» Он бросил взгляд наверх, в зеркало над камином, и, увидев свое отражение, нервно провел рукой по лбу, на котором за последние несколько недель поубавилось рыжеватых волос и образовались две глубокие залысины, обнажившие розовую кожу, как отступившая с отливом вода оголяет берег. Неловко опустил руку и продолжил:

— Начиная с пяти утра завтра все пилоты будут совершать по четыре боевых вылета ежедневно до дальнейшего уведомления. На рассвете и перед наступлением темноты мы будем вести наши обычные действия по уничтожению выгодных целей и самолетов противника, но отныне — силами всей эскадрильи. — Эндрю оглянулся, ожидая вопросов, но их не было. — Затем каждое звено будет совершать по два дополнительных боевых вылета — час полета, два часа отдыха; или, как обычно говорят наши друзья в Королевском военно-морском флоте, команда делится на две половины и несет вахту по очереди. Таким образом, мы будем постоянно контролировать воздушное пространство над указанным эскадрилье районом.

Все снова зашевелились, и тогда головы повернулись в сторону Майкла, потому что он был старший и, естественно, выступал их представителем. Майкл подул на свои пальцы, а затем стал их скрупулезно изучать.

— Есть ко мне вопросы?

Хэнк откашлялся.

— Да? — Эндрю выжидательно повернулся к нему, но Хэнк снова затих в своем кресле.

— Давайте разберемся с этим, — наконец заговорил Майкл. — Все мы будем летать по два часа на патрулирование на рассвете и в сумерки, это — четыре часа, а затем еще дополнительные четыре часа в течение дня. Моя арифметика верна — получается восемь часов в воздухе да еще, может быть, с боем в день?

— Ну и голова наш капитан Кортни, — кивнул Эндрю.

— Моему профсоюзу это не понравится. — И все рассмеялись нервным, пронзительным хором, но быстро стихли. Восемь часов — это очень много, слишком много, ни один человек не смог бы проявить столько бдительности и затратить столько нервной энергии, необходимых для того, чтобы выдержать такой продолжительный боевой полет в течение одного дня. Их же призывали делать это день за днем без обещания передышки.

— Есть другие вопросы?

— А обслуживание и ремонт самолетов?

— Мак обещал мне, что сможет его выполнять, — ответил Хэнку Эндрю. — Что-нибудь еще? Нет? Хорошо, джентльмены, напитки — за мой счет.

Но паломничество к бару было жидким, и никто не обсуждал новые приказы. Пили тихо, но решительно, избегая смотреть друг другу в глаза. А что тут обсуждать?

Граф де Тири, имея в перспективе сорок тысяч гектаров пышных сельских земель, высказал восторженное одобрение свадьбе и так пожал руку Майклу, словно сворачивал шею страусу.

Анна прижала Сантен к своей груди.

— Моя малышка! — пропыхтела она, а крупные слезы медленно просачивались из морщин вокруг глаз и потом сбегали по лицу. — Ты собираешься покинуть Анну!

— Анна, не будь такой глупой, ты всегда будешь мне нужна. Ты можешь поехать со мной в Африку. — И тут Анна заплакала во весь голос.

— Африка! — И продолжала еще более скорбно: — Что же это будет за свадьба? Гостей нет, их не пригласить, Рауль, шеф-повар, в окопах сражается с бошами, о, моя детка, это будет позорная свадьба!

— Придет священник, и генерал, дядя Мишеля, обещал… и пилоты из эскадрильи. Это будет чудесная свадьба, — возражала ей Сантен.

— Ни хора, — всхлипывала Анна, — ни свадебного пира, ни подвенечного платья, ни медового месяца.

— Петь будет папа, у него чудесный голос, а мы с тобой испечем пирог и заколем одного из молочных поросят. Можно переделать мамино подвенечное платье, мы с Мишелем можем провести свой медовый месяц здесь, точно так же, как папа и мама.

— О, моя маленькая! — У Анны снова потекли слезы, их не так-то просто было осушить.

— Когда свадьба? — Граф все еще не оставлял руку Майкла. — Назовите день.

— В субботу, в восемь часов вечера.

— Так скоро! — застонала Анна. — Почему так скоро?

Граф ударил себя по бедру, так как его осенило вдохновение:

— Мы откроем бутылку самого лучшего шампанского и, возможно, даже бутылку коньяка «Наполеон»! Сантен, моя малышка, где ключи? — На этот раз она не могла ему отказать.

Они лежали в объятиях друг друга в своем гнездышке из одеял и соломы, и в сбивчивых фразах Майкл пытался объяснить ей новые приказы, данные эскадрилье. Она не могла до конца осознать их страшного смысла. Только поняла, что он подвергнется ужасной опасности, и старалась удержать его изо всех сил.

— Но ты ведь будешь на месте в день нашей свадьбы? Что бы ни случилось, ты придешь ко мне в день нашей свадьбы?

— Да, Сантен, я буду с тобой.

— Поклянись мне, Мишель.

— Я клянусь.

— Нет! Нет! Поклянись самой страшной клятвой, какую только можешь придумать.

— Клянусь своей жизнью и моей любовью к тебе.

— Ах, Мишель, — сказала она и прижалась к нему, наконец удовлетворенная. — Я буду высматривать тебя, когда ты будешь пролетать, каждым ранним утром и каждым вечером и буду видеться с тобой здесь каждую ночь.

Они любили друг друга неистово, с безумием в крови, словно пытались поглотить друг друга, ярость ласк истощила их, и они спали, обнявшись, пока Сантен не проснулась. Птицы в лесу вели перекличку, первый утренний свет просачивался в амбар.

— Мишель! Мишель! Уже почти половина пятого. — При свете лампы она сверилась с золотыми часами, приколотыми к жакету.

— О, Господи! — Майкл начал натягивать одежду, пошатываясь со сна. — Я опоздаю на утренний патруль…