Последний грех - Алексей Котрунцев

— Ты чего, урод, совсем охуел?! — Ромка скорчился от боли.

— А ты чего?! В пидорасы вписался?! — Ленька сжимал кулаки.

— Сам ты — пидорас! Кто у козла того, лысого в джипе отсасывал? Думаешь, никто не видел?

— А ты не отсасывал, да? Хочешь, я и тебе за щеку ввалю! На, отсоси!

В подтверждение, Ленька вытащил из плавок сморщенный пенис и потряс им в воздухе. Не ответить — означало проиграть. Смачно, со знанием дела Ромка прицелился и плюнул. Слюни попали точно в цель, ошметками повисли на члене и медленно потекли вниз. Зал взорвался хохотом.

К новой атаке Ромка готов не был. Жалящими осами на него обрушились маленькие кулачки Леньки. Разбили, смяли, оглушили. В спасении Ромка сложился в коробочку и закрыл голову руками. Зал еще больше забурлил. Крики поддержки заставляли Леньку усилить натиск, кулаками выбить сатисфакцию.

— В челюсть бей!

— Вломи ему!

— По яйцам вмажь!

— Сосун херов!

Пацаны болели за Леньку. И это было ожидаемо. Как и то, что Ромке было уготовлено не только побои, но и всеобщее презрение. Он перешел черту, нарушил табу и должен был понести наказание. Табу подземных рабов было несложным: выезды к клиенту — одна жизнь, родной подвал — другая. И мужским утехам здесь не место. Даже Карпыч, заметив однажды, совсем не дружеские ужимки пацанов, показал кулак и твердо отрезал: «Увижу, что голубиться начали, яйца оторву!». Проверять достоверность никто не рискнул. А Ромкина выходка была даже не ужимкой, это было почти, как там, на ночном выезде у клиента. И посягательство на равного себе могло запросто соединить два мира. Что, конечно же, сами пацаны ни в коем разе не желали. Поэтому, Ромка был обречен, и пока Ленька лупцевал его от души, пацаны не вмешивались. Хотя кричали до хрипоты и сами хотели накостылять отступнику.

— Вмажь ему, Леньчик! Сбоку! Так! Дай я звездану!

Но, когда, осознав, что терять ему нечего, Ромка попытался встать, из толпы посыпались удары. Ромку стали бить все, и продолжаться это могло бесконечно долго, но тут в зал вошел Марк.

— Что тут у вас?! А-ах! — Марк замер от ужаса. — Прекратить! Я вам приказываю, немедленно прекратить!

Гнусавый вопль потонул в громких криках. Марк уже и забыл, когда так сильно напрягал голосовые связки, но это не помогало — его никто не слышал. Он кричал, но дети не реагировали — его для них просто не было. Марк затрясся — то, что происходило, напоминало ему петушиный бой. Мальчики дрались. Его лапочки и молодцульки, дрессированные месяцами, мордовали друг друга до крови. «Боже мой! Они опять взялись за старое. Вспомнили уличные привычки и устроили зверское побоище. Или, может, опять — этот бешеный?!» Мимолетный взгляд узрел Пашку в углу. Мальчик даже не смотрел на драку: сидел и чему-то улыбался. Марк удивился еще больше: «Тогда кто?!».

Он подбежал к толпе и энергично принялся расталкивать пацанов. Болельщики расступались, но драчуны, как бультерьеры, отпускать друг друга не хотели. Поняв, что в одиночку ему не справиться, Марк кинулся в коридор, подбежал к лестнице и громко заорал.

— Карпыч! Карпыч, ты где?! Сюда быстрее! Они там, — Марк задыхался от охватившего возбуждения. — Они калечат друг друга!

Услышав вопли, подвальный комендант подскочил и, как двадцатилетний молодец, в мгновенье ока слетел по лестнице. Распахнув дверь, громко рявкнул: «Стоять!». Но и появление Цербера пацаны не заметили. Дерущийся ком из рук и ног по-прежнему извивался и издавал крики и вопли.

— А-а-а!

— Сука, пусти! Тварь, на!

Время на разговоры Карпыч тратить не стал. Резко дернул драчунов за конечности и, словно щенки, они покатились в разные стороны.

— Гондоны! Ублюдки! Я вам, бля, покажу!

Мальчишки сразу смолкли. Тяжелое дыхание Карпыча, его, налитый кровью, взгляд говорили красноречивее слов. «Косяк» был налицо, и кто-то должен был быть наказан. Только кто?! Зачинщики, еще не остыв, все еще сверлили друг друга волчьим взглядом и не думали об этом. Всех остальных охватил страх.

— Недоноски! — Марк истерично нагнетал обстановку. — Мужланы малолетние! Вы еще изуродуйте друг друга, тогда вас с кривыми фэйсами ни одна собака не заберет. Так и придется на органы пустить! Я… Я вам покажу!

Восстанавливая дыхание, Карпыч ждал указаний. Но танцор только вопил и, конца его истерике было не видно. Устав, надзиратель решил действовать сам: схватив драчунов за шеи, потащил их в коридор. Те не сопротивлялись, адреналин в крови уже растворился. Марк проводил Карпыча взглядом и закрыл за ним дверь.

— Прямо, триллер какой-то! Шок! Ну, я не знаю — не мальчики, а петухи! Ничего, сейчас он их воспитает! Мало не покажется! — Марк уже не кричал, а быстро-быстро говорил, успокаивая себя пустыми выражениями. — Ничего, ничего. И не таких. Кто ж думал-то?!

— Марк Сигизмундович! — Громко, чтобы его услышали, Максим прервал учителя. — А занятие сегодня будет?!

— Что?! Ах, да! А как же?! — Будто вспомнив, зачем он здесь, танцор замер. И сразу преобразился. — Конечно, Максимчик, ты же сам понимаешь, что война войной, а занятия по расписанию. И тебя это больше всех касается. Способности нужно тренировать.

— Тогда, давайте начнем, — Максим смущенно опустил глаза.

— Конечно. Конечно, мой мальчик. — Марк встал и решительно хлопнул в ладоши. — Ребята, встали. Позиция номер два.

Участь драчунов была предрешена. Не в глобальном, конечно, смысле, а в смысле наказания. Карпыч подтащил их к дальней двери и швырнул на пол. Вздохнул, вытер пот со лба, достал ключи. Пацаны не шевелились, страх взял власть и над ними. Со смиренностью святых они ждали. Что находилось за этой дверью, каждый прекрасно знал. Отстойник, карцер, изолятор — у комнаты было много названий, но суть ее от этого не менялась. Комната страха, боли и унижений, оказаться здесь никто не хотел.

— Заваливайте! — Карпыч распахнул дверь и выжидающе взглянул на драчунов. — На шконки, легли, быстро!

Пацаны поднялись и робко вошли в комнату. Тусклая лампочка под потолком. Пол в бурых пятнах. Набрызганные шубой стены. Вентиляции в команте не предусматривалось, отчего на бетонных стенах висели тонкие капли влаги. Воздух пах землей и кровью. Увидев на дужке кровати наручники, Ромка непроизвольно сжался.

— Ложитесь!

Пацаны в нерешительности переглянулись.

— Быстро! — Карпыч отвесил Ромке оплеуху. От удара пацан пролетел пару метров и врезался в кровать. — На шконку, сучок!

Ромка быстро лег.

— А ты, хули стоишь?!

Ленчик метнулся на кровать. Жесткая фанера вместо матраса кололась занозами, но сейчас их лучше было не замечать. Карпыч подошел и наручниками пристегнул Ленькины запястья к дужке. Потом, оттянув, окольцевал ноги. Растянутое на фанере тело напряглось и сразу заныло. Ленчик зажмурился, но промолчал.

Ромке пришлось еще хуже. С меньшим ростом, даже в струнке он не доставал до конца. Но Карпычу было все равно. Он дернул мальчика за ноги и защелкнул стальные браслеты. Ромка выпустил слезу, но также, как и Ленька, кричать не решился. Мучитель посмотрел на него, сплюнул и пошел на выход. Хлопнула входная дверь, в карцере воцарилась тишина. Но страх и боль все равно остались. Через минуту последний стал исчезать, а боль напротив — нарастала. Растянутое тело и деревянные иглы в нем — когтями они расцарапывали мозг. Не давали успокоиться и смириться со своим незавидным положением. Ленчик тихо прошептал.

— Все из-за тебя, козла!

— Я ж просто пошутил, а ты сразу с кулаками!

— Пошутил?! Совсем дебил?! Я такие шутки в гробу видал!

Слово за слово, диалог петушков быстро стал набирать обороты. Разделенные лишь метром, теперь мальчишки кидались оскорблениями. И боль нехотя, но притупилась. Мальчишки опять, пусть и словесно, но дрались.

Первым их услышал Марк. Слова русского мата всегда ассоциировались у него с видом грубого быдла, а те же слова, воспроизведенные мальчишеским фальцетом, и вовсе вызывали неприкрытое бешенство. Отчасти потому, что мальчики эти — были его учениками. Детьми, в воспитание которых он вкладывал свою душу, силы и кое-что еще. Проходя по коридору, танцор замер и выражение — «пошел ты на хуй» кайлом бухнуло в его рафинированное сознание.

— Карпыч! — Марк постучал в дверь у лестницы. — Карпыч, ты здесь?!

После недолгой паузы дверь отворилась. Карпыч вопросительно уставился на Марка.

— Карпыч, эти двое. Кажется, опять.

— Что опять?

— Опять нам мешают.

— Как это? Я ж их прицепил. На дыбе голубки.

— Вот тебе и голубки. Воркуют так, что уши вянут. Сам послушай, — Танцор уткнул руки в бока и ждал. — Слышишь?

— Не разберу только….

— Я так не могу! Заставь их замолчать! В конце концов, это — невыносимо!

— Ладно. — Карпыч устало вздохнул. — Сейчас, все решим.

Услышав скрежет дверного замка, пленники сразу притихли. Кто мог их посетить, оба прекрасно знали. Это мог быть только он. И ждать от этого визита чего-то хорошего не приходилось. Еще до того, как в комнате зажегся свет, в возникшем силуэте они увидели статную фигуру и кончики усов. Наихудшие опасения оправдывались. Ленчик заметил, что усач что-то держит в руках, но что именно разглядеть не удалось. Через секунду лампа на потоке вспыхнула, и пленники увидели в толстых руках Карпыча медицинский шприц.