Последний грех - Алексей Котрунцев

Стукнуть в брезент было непросто, а входить без стука — невежливо. Впрочем, вежливость на помойке была не в чести. Макс набрал в легкие воздуха и решительно откинул полог. В хибаре было темно, а уличный свет отодвигал темноту не больше метра. Что находилось внутри, было неизвестно. Так и не решившись сделать шаг, Макс крикнул в темноту: «Эй, есть кто?!» Ожидание, что куча видимого тряпья зашевелится и превратится в человека, не оправдалось. Тряпье лежало неподвижно. Щелкнув зажигалкой, Макс все-таки шагнул внутрь. Слабое пламя озаряло пространство вокруг себя и не более. Вздохнув, гость поморщился. Запашок в жилище был еще тот: кислый, прогорклый запах нечистот. Через пару шагов пламя позволило разглядеть лежанку с засохшими кусками хлеба и пустой бутылкой. Вперемешку попадались окурки, консервные банки и какие-то тряпки. Одушевленных предметов не было. Пригибаясь под сводами, Макс уже собрался выйти наружу, как брезентовый полог сам собой отвернулся, и снаружи на него что-то полетело. Удар, несомненно, достиг бы цели, если бы не высота проема. С глухим стуком дубина врезалась в крышу и, едва не проломив ее, отскочила назад. Адреналин сразу хлынул в кровь, а мышцы мгновенно затвердели.

С улицы донесся рванный хрип.

— Тварь! Ты что сюда забрался? Козел дранный, выходи быстро!

«Все-таки без предупреждения — входить не стоило!» Ноги в старых калошах, грязные штаны, распахнутые полы куртки — все, что он мог видеть. Макс ждал, что существо с дубиной попытается повторить попытку. Но там, похоже, тоже выжидали.

— Что притих? Вылазь!

Макс помедлил. Получать по шее без шанса быть выслушанным — та еще перспектива.

— Съебался отсюда, урод! — С силой, больше для эффекта, нежели эффективности Макс пнул по брезенту и резко выскочил на улицу. Низкорослое, со спутанными волосами существо, ощерив беззубый рот, держало дубину наготове.

— Ты чего полез сюда?! Зажигалкой туда-сюда, спалить нас хотел?! — На свету существо отдаленно напоминало женщину. — Хрен тебе! Я тебя за этот дом сама урою!

— Ты что, звезданулась?!

— Так и передай своим, что мы никуда отсюда не денемся! Никуда! Мы здесь останемся, хоть бульдозерами давите, хоть заживо жгите! Насмерть стоять будем! Понятно вам?!

В порыве запала бродяжка еще раз махнула палкой, но теперь так — не сильно, а больше для острастки. Макс перехватил ее на лету и резко дернул на себя. Рывок вкупе с силой земного притяжения оторвал бродяжку от земли и, та полетела вниз. От неожиданности или страха, она покатилась прочь и громко завопила: «А-а-а! Помогите — убивают!». Несмотря на шум бульдозеров, крик сразу же услышали. Копошившиеся дотоле люди прекратили свое занятие и уставились на кричавшую рядом с Максом бродяжку. От толпы отделился сгорбленный, бородатый, в лыжной шапочке бродяга и, с трудом передвигая ноги, направился в их сторону. Ничего хорошего его визит не сулил.

— Ты зачем женщину обижаешь?

Бродяга говорил почти шепотом. По крайней мере, Максу так показалось. Сиплый голос больше походил на трение шершавых досок — неразборчивый и отталкивающий. Зубов у мужчины не было, а растрескавшиеся губы едва угадывались под грязной бородой. Он смотрел на Макса: карие, с красными прожилками, глаза.

— Карпыч?!

Бродяга вздрогнул, но промолчал. Уже громче чужак повторил.

— Карпыч, ты что, меня не узнаешь?!

На морщинистом лице появился вопрос: «Кто это? Откуда он знает меня? Я его не помню».

— Чего-то не признаю, — Карпыч пожал плечами.

— В натуре! Вот ты даешь! Совсем башка у тебя, видать, варить перестала?! Своих и не узнаешь.

Карпыч осторожно улыбнулся. Парень, похоже, и вправду его знал. Да и базар у него был, как у своего. Только чистенький вид как-то не вписывался в его речь.

— Карпыч, хрен ли, ты стоишь?! — Притихшая было, бродяжка дала о себе знать. — Врежь ему! Он землянку нашу спалить хотел, зажигалкой там туда-сюда. А ты лыбишься! — Женщина отползла за ноги Карпыча и теперь тявкала, как моська, из-за укрытия.

— Да погоди ты! — Карпыч легко пнул ее. — Не видишь, знакомые мы.

Макс тоже улыбнулся.

— Да это ж — я! Максим! Максик! Ты, что — все забыл?! Забыл, как меня по адресам возил?! В аэропорт, к американцу?

Карпыч бессильно улыбнулся, медленно развел заскорузлыми руками и отрицательно покачал головой.

— Что-то не припоминаю. Давно это было.

Макс все понял. В этом «не припоминаю» правды было больше, если бы тот просто сказал «нет, не помню». Карпыч, действительно, не помнил его. Да и кем Макс был для него?! Один из десятков, ничем не примечательный раб, бесправный житель подземелья. Вряд ли кем-то большим. Помнить пацанов, чьи судьбы он ломал тогда еще могучими руками, Карпыч был не обязан. Он и не помнил. Сейчас эти руки, красные и распухшие, тряслись мелкой дрожью и были покрыты язвами. Да и сам Карпыч выглядел не лучше. Объемное пузо его куда-то исчезло, будто выгнулось в обратную сторону. Плечи, выпирая костьми, казались прямоугольными. А золотые зубы, некогда блестевшие в самодовольной улыбке, исчезли в небытие, будто провалились внутрь. Перед Максом стояло бледное подобие прежнего Карпыча — Цербера, державшего в напряжении всех жителей подземного царства. Время не пощадило его.

— Ты что, его знаешь?! — Бродяжка удивленно переводила взгляд с Карпыча на Макса.

— Конечно. Он же раньше меня по всей Москве катал. Да, Карпыч?

Карпыч молчал. Обрывки воспоминаний пытались достигнуть поверхности, но прорваться сквозь толстую корку лишений никак не могли.

— Угу! — Карпыч решил не противиться: раз парень говорит, наверное, и впрямь знает.

— Да-а! Вижу не угу, а ни хрена ты не помнишь! Я тебе тут для оживления памяти кое-что принес. Так что — накрывай стол.

Макс вытащил из пакета бутылку и засветил ее прозрачное брюхо. Реакция соответствовала ожиданиям. Глаза у Карпыча заблестели, а появившееся беспокойство переросло в звуковые колебания.

— Хм. Дык, это … конечно. Мы завсегда рады. Заходи. Только у нас не прибрано, тут.

— Да ничего. Перетерплю как-нибудь.

— Мань, приберись там по-быстрому. Видишь, человек пришел, надо уважить.

— Так он бы сразу сказал, что в гости. А то пришел и давай с зажигалкой рыскать. Откуда ж я знала? — Женщине стало неловко, что она едва не прибила гостя. — Чего, сразу что-ли сказать не мог?! А то — зажигалка, зажигалка!

В хибаре Карпыча был даже свет. Конечно, не электрический — откуда ж ему взяться в горах вонючего мусора, но все-таки — свет. Старая керосиновая лампа под потолком — тускло и убого, но куда лучше непролазных потемок. Макс уселся на пластиковый ящик и принялся доставать продукты: колбасу, водку, батон. Настороженная реакция хозяев говорила сама за себя: продукты для них были роскошью.

— Можно?! — Карпыч робко кивнул на, порезанную Максом, колбасу.

— Конечно. Для этого и принес.

Ухватив колбасную шкурку, бродяга поднес ее к носу. Запах пьянил, щекотал ноздри и напоминал о другой, человеческой и, как ни горько это было осознавать, навсегда ушедшей жизни. Жизни, где он был человеком, а не жалким червем, ползавшим в горах мусора. Воспоминания, навеянные колбасным ароматом, кололи мозг и давили на психику. Теперь, чтобы остудить эту боль — Карпычу нужно было выпить, плеснуть в себя привычную дозу и скрыться в хмельном угаре от ужаса повседневной реальности.

— Мань, стаканы давай. Только поживее.

Как гостю, Максу дали граненый, с немного отбившимся горлышком, стакан. Карпыч и его подруга довольствовались пластиковыми, одноразовыми. Хотя, судя по виду, количество их использований многократно превысило лимит. Говорить тосты бомжи считали лишним. Как только Макс разлил водку, грязные руки Мани потянули стакан ко рту, но Карпыч, хоть и жаждал водки не меньше ее, решил не падать в глазах визитера.

— Дура, подожди! Человек, может, сказать что-то хочет, а ты сразу тянешь.

Говорить Макс не хотел, но после такого предисловия не сказать уже было нельзя. Налив себе полстакана, он поднял его над столом и коротко отрезал: «За встречу». Бомжи согласно кивнули.

Вылив водку в рот, Маня зажмурилась, втянула в себя воздух и с придыханьем прошептала: «Хорошо пошла». Карпыч напротив, недоуменно опустив стаканчик, посмотрел на его дно: «Что-то слабовата. Разучились делать что-ли?!» Но слабоватая водка дала о себе знать уже через полчаса. Осилив три розлива, Маня встала в уборную, но поскользнувшись у входа, упала навзничь и, раскидав короткие ноги в калошах, вставать более не хотела. Карпыч нагнулся над ней и потормошил за плечи.

— Мань, ты чего?!

Что-то буркнув, бродяжка оттолкнула сожителя рукой и закрыла глаза. Пришлось отпустить ее, отчего она опять повалилась на пол.

— А! Ну, ее! К завтрему очухается. Давай еще.

Пить Макс больше не хотел. Но шибанув по мозгам, водка, как стружку, сняла скованность и позволила общаться на равных — на языке дна. И для продолжения диалога нужно было пить еще.