Zадача будет выполнена! Ни шагу назад - Николай Петрович Марчук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот и играют они со смертью, зная, что как только сделали первый выстрел, так тут же «засветили» себя и сейчас находятся под прицелом. И надо молиться, чтобы корректировка первого попадания пришла как можно быстрее, чтобы у противника возникли какие-то заминки и трудности, чтобы можно было отстреляться как можно быстрее и точнее, а потом прицепить родную гаубицу к грузовику да драпануть во все лопатки с «засвеченной» позиции.
А к этому еще надо добавить, что есть серьезные проблемы с артиллерией, минометами и РСЗО. Все они в лучшем случае 80-х годов выпуска. А попадаются, особенно среди 82-миллиметровых минометов, образцы выпуска сороковых, военных годов прошлого века.
Возникают вопросы по точности, и дело не в спутниках, помогающих в этом, а в отсутствии интегрированной с ними системы расчетов. К тому же если ствол уже отстрелял свой ресурс, то снаряд полетит непредсказуемо. Мне недавно ребята-наводчики рассказывали, что как-то они отстреливались по важной цели, и получилось это сделать с большой погрешностью. А все потому, что хоть самоходное орудие и 2019 года выпуска (свеженькое, получается), но ствол уже сделал 1800–2000 выстрелов, и его следует поменять, отвезти на поверку и так далее. Но приехал командир и своим приказом продлил ресурс работы ствола. Потому что другого орудия нет. Стреляй из того, что есть, другого не будет. А если это окончательно убьешь, то автомат в руки и переводись в пехоту.
Вот и получается, что ничего не получается. Впрочем, как всегда в России в самом начале войны. И пусть война идет уже второй год, но никто же не знает, сколько она продлится. Может, пять лет, может, десять. Так что второй год боевых действий вполне может быть и началом войны.
У нас на Руси всегда так: пока глаза продерем, пока сонно потянемся, позвонками хрустнем, пока с печи слезем, задницу почешем, яйца почешем, потом выглянем в замызганное окошко, а там – гля! – басурмане уже в огороде! Да как так?! Полдеревни уже захватили, вражины проклятые! Вот тогда русский мужик косоворотку свою нацепит, медведю пьяному, что спит под лавкой, пинка даст, выйдет во двор, выдернет оглоблю и давай гонять супостатов по деревне да в землю православную вколачивать по самые макушки.
А потому что злой мужик русский со вчерашнего-то, не проспался еще, не опохмелился. На хрена вы к нему, вражины, полезли? Предупреждали, говорите, вчера? По телевизору уже год вещаете о скором контрнаступлении? Из каждого утюга об этом трубили? Дык русский мужик и не слыхивал об этом, он с медведем бухал, споря о политике и о том, кто во всех бедах виноват.
Поэтому у нас зима с ее морозами и гололедом всегда приходит неожиданно – в декабре! Весна с ее распутицей и паводками всегда неожиданно приходит – в апреле! А вражеское наступление начинается ровно в тот момент, о котором предупреждали все мировые СМИ, наши военкоры, «говорящие головы» в телевизоре и бабки возле подъезда.
Но все равно вражеское наступление началось неожиданно и стремительно. Нас бросили заткнуть брешь в обороне, приказ был продержаться неделю. Надо было выиграть время, пока успеют соорудить линию укреплений в городской черте, эвакуировать всех гражданских из города и отвести войска за речку Токмачку.
Мы продержались две недели, причем практически без поддержки из тыла. Лимит на расход 122– и 152-миллиметровых снарядов, которыми нас прикрывали артиллеристы, был всего пятьдесят снарядов в сутки для нужд нашего батальона. Пятьдесят снарядов в сутки?! Серьезно?! Это просто капля в море!
Рыжик решил сэкономить и двое суток вообще не запрашивал огневую поддержку. Комбат надеялся, что спустя два дня, на третьи сутки, артиллеристы высадят по нашим разведанным координатам не пятьдесят, а сто пятьдесят снарядов, что позволит провести контратаку и отогнать противника подальше от наших позиций. Ага, щаз! Хрена лысого, а не сто пятьдесят снарядов. Здесь такая математика не работает. Не израсходовал свой лимит – считай, подарил его соседям. Вот и получается, что пятьдесят снарядов – это все, чем может помочь командование нашему 10-му ОДШБ.
Первое время работали по большей части своими минометами и гранатометами. Но этим врага на дальней дистанции не удержишь. Тут нужны крупнокалиберная артиллерия и приличный запас снарядов, который рассчитывается не десятками, а тысячами. Но, видимо, этого запаса снарядов у вышестоящего командования в резерве не было, или они были, но нам забыли или не посчитали нужным их дать.
Поэтому две недели противник утюжил наши позиции, вколачивая нас в землю все глубже и глубже. Получился какой-то бесконечный кровавый и грохочущий взрывами «день сурка». Противник методично обстреливал наши позиции, потом проводил короткую разведку боем, выгоняя на нас небольшие штурмовые группы численностью до взвода при поддержке танков и БМП. Мы в ответ активно огрызались, отгоняя вражеских штурмовиков. Если получалось, то жгли их технику.
После обстрелов и кровавых стычек мы оттаскивали в тыл, на эвакуационные пункты, наших раненых и убитых, пополняли БК и вновь возвращались на передовую. И так изо дня в день, изо дня в день! Монотонный, страшный, убивающий своим безразличием конвейер: БК – на передовую, «двухсотые» и «трехсотые» – в тыл. Туда – патроны и гранаты, оттуда – трупы!
А потом как-то вдруг выяснилось, что от 10-го ОДШБ осталось всего лишь десять процентов личного состава, а на эвакопунктах из БК – только патроны и ручные гранаты. ПТУ Ров нет, минометных мин нет, гранатометов – и тех нет. А есть только приказ: «Ни шагу назад, держать позиции!»
Потом, уже когда отходили в тыл, по дороге встретили брошенную «буханку», в салоне которой лежали двадцать РПГ-26 и десяток цинков с патронами. Парни тут же предложили забрать все это богачество и вернуться на передовую, чтобы отстреляться «мухами» по врагу. Рыжик пинками загонял бойцов обратно по санитарным машинам, запрещая возвращаться на передовую. Но разовые гранатометы и патроны мы все равно забрали с собой: нефиг добру пропадать.
– Так был же приказ, в соответствии с которым мы отошли назад, – удивленно моргая, возразил я.
– А ты видел этот приказ? – скривившись, как от зубной боли, спросил у меня
