Джентльмен-дьявол - Эшли Макнамара

– Нашли что-нибудь?

– Вообще ничего. – Рэвелстоук хлопнул его по плечу. – А ты?

Джордж помотал головой. Он не видел необходимости демонстрировать платок.

– Ничего не понимаю. Конечно, шестилетний ребенок еще маленький, но он не может просто так исчезнуть. Обязательно поднялся бы шум.

– Идешь осмотреть все еще раз?

– И разыскать миссис Миерс, – ответил Джордж и кивнул.

Рэвелстоук оглянулся на товарищей и понизил голос:

– Между вами есть что-нибудь, о чем мне следует знать?

– О чем тебе следует знать? – Джордж нахмурился. – Ничего между нами нет.

– Мне кажется, ты слишком волнуешься. А ведь вы только что познакомились.

Джордж оглядел группу помощников. Без сомнения, некоторые из них были бы рады узнать, что Изабелла готова принимать джентльменов. Слава Богу, что среди них нет Лича.

– Так и есть. Но согласись, она выглядит легкой добычей.

Он решил больше ничего не говорить, оставив при себе последние сплетни. Рэвелстоук и сам скоро узнает о родстве Изабеллы и Маршаллов, но Джордж предпочел при этом не присутствовать.

– О да, – ухмыльнулся Рэвелстоук. – И ты идешь ее утешать.

Джордж сжал кулаки.

– Твоя жена и ее сестра подумали так же. Считаю, сейчас не время об этом говорить.

Рэвелстоук, черт его подери, ухмыльнулся еще шире.

– Как хочешь. – Потом тон его стал серьезным: – Скажи ей, что завтра мы продолжим и будем искать, сколько понадобится.

– Получается, мы зря потратили целый день. Надо расширить зону поисков.

– Надо, значит, надо. Но успокой ее, скажи, что мы найдем мальчика.

Джордж снова пустился в путь. Конечно, ему хотелось заверить Изабеллу, что все будет хорошо, но он не мог давать никаких обещаний. Сейчас ребенок может быть уже на полпути в Йоркшир. Но почему его похитили? Как мог кто-то появиться из-за живой изгороди и отнять сына у матери? Может ли Рэддич быть как-то связан с этой историей? Ведь именно он мог придумать такую комбинацию. Но зачем? Через шесть лет…

Ребенок незаконнорожденный. Он никому не нужен. Дед Джека не должен предъявлять никаких прав на него. Если только Рэддич не решил наказать Изабеллу за ее позор. Но ведь ее и так изгнали из семьи. Зачем ждать шесть лет, чтобы снова покарать?

Ему могут понадобиться ответы на все эти вопросы, но искать их надо с большой осторожностью. Изабелла была потрясена похищением сына, а сцена в гостиной большого дома могла оказаться последней каплей. Судя по реакции матушки, мисс Маршалл устроила настоящий спектакль. Изабелла наверняка почувствовала себя униженной. Меньше всего Джордж хотел усугубить ее положение, извлекая на свет неприглядные аспекты жизни ее семьи. Сейчас он не желал копаться в себе и задумываться почему.

Остался еще один дом. Последний. Она проверит его и тогда впустит отчаяние в свое сердце. Перед ней высился дом викария, который был больше и наряднее большинства деревенских домов. Вдоль дорожки к крыльцу тянулись цветочные клумбы. Изабелла постучала в дверь и стала ожидать решения своей судьбы.

Миссис Уэстон открыла только после третьей попытки.

– О Боже. У служанки сегодня свободный вечер, а я только и делаю, что отвечаю на всякие вопросы. – День был не очень жаркий, но ее тускло-каштановые волосы висели липкими прядями вдоль блестящего от пота лица.

– Прошу прощения. – Изабелла в последний момент успела сдержаться и не сделать книксен, как прислуга. Смешно. – Я ищу Джека. Вы его не видели?

– Очень жаль, но не видела. Я так и сказала джентльменам, которые заходили ко мне. – Ну разумеется. В каждом доме ей говорили то же самое. Разница была лишь в степени холодности и подозрительности. Миссис Уэстон вела себя нейтрально и даже почти дружелюбно.

Из глубины дома раздался глухой стон. Миссис Уэстон оглянулась и побледнела.

– О, пожалуйста, мой мальчик.

– Ему по-прежнему плохо?

– Даже хуже.

Изабелла закусила губу. Неужели она ошиблась с лекарством? Или болезнь мальчика серьезнее, чем недомогание, вызванное слишком большим количеством сладостей? В голосе миссис Уэстон не слышалось обвинения, но скоро все может измениться. В любом случае, если супруге викария потребуется еще отвар, она может получить его у Бигглз.

– Насколько хуже?

– Взгляните сами. – Миссис Уэстон отступила в сторону и пригласила Изабеллу в дом. С тех пор как Изабелла поселилась в этой деревне, ее ни разу не приглашали ни в один дом, так сказать, со светским визитом. В лавках ее терпели, пока она делала заказы или продавала саше, но даже жена викария ни разу не предложила ей чашечку чаю.

Гостиная оказалась довольно убогой комнатой, отделанной поблекшей парчой и вытертым бархатом. Пахло кислятиной. Мальчик с бледным лицом лежал на тахте и прижимал руки к рыхлому животу. Щеки его повисли, на пухлых ручках виднелись ямочки. Он выглядел скорее как шестимесячный младенец, чем как мальчик шести лет.

– Мама, болит!

Миссис Уэстон погладила его по голове, смахнув со лба светлую челку.

– Я знаю, дорогой.

– Вы уверены, что не нужно позвать доктора?

При слове «доктор» Питер Уэстон тихонько взвизгнул.

– Не давай ему тыкать в меня.

Изабелла не знала, что на это сказать. Лекарства Бигглз явно не помогли мальчику.

– Что ты сегодня ел?

– О, почти ничего, – ответила за сына миссис Уэстон, – а обычно у него прекрасный аппетит. – На пирожные и печенье, если Изабелла правильно поняла хозяйку дома.

– Ему надо хорошенько промыть желудок, вот что, – говорила каждый раз Бигглз, когда миссис Уэстон просила у нее отвар для своего ребенка. – Если бы она заставила его есть как следует, ничего бы у него не болело. И пусть бы играл и бегал, как положено мальчишке. И рыхлый бы он такой не был.

Но Изабелла не могла повторить этого жене викария.

– Вы не пробовали кормить его тушеными фруктами?

Питер скорчил гримасу.

– Невкусно!

– Да, но если бы ты попробовал, ты чувствовал бы себя лучше. – Джек отнесся бы к такой пище как к лакомству, ведь Изабелла не могла покупать ему сладости. Но зато у него никогда не болел живот. – Может быть, я пошлю Бигглз принести вам еще отвару?

– О да, пожалуйста.

Выбравшись из душного помещения, Изабелла перешла дорогу и поплелась к дому. Бессонная ночь, утренние испытания почти добили ее, а потом ей пришлось бесконечно терпеть фальшивые слова сочувствия, видеть укоризненные взгляды, стоять перед дверями, которые так и не открылись.