Темный ангел - Салли Боумен

Гвен устыдилась такой мысли, но, однажды появившись, мысль не покидала ее. Если ее муж отойдет в мир иной, она станет богатой, действительно богатой – и этот факт может решительно изменить отношения Эдди к ней. Гвен гнала от себя эти размышления, но ведь Дентон куда старше ее. Он слишком много ест, он позволяет себе выпить. Он грузен, у него подагра, врачи не раз предупреждали, что такой холерический темперамент может представлять для него опасность. Он может умереть, он должен умереть… его может хватить удар, апоплексия…

Гвен не желала смерти Дентону, на деле даже мысли о его кончине расстраивали ее, ибо рядом с Дентоном Гвен чувствовала себя защищенной. Учитывая, что он был не лишен чувства юмора, существовать с ним было нетрудно. Он любил своих сыновей и откровенно гордился ими, он мог быть с Гвен вежливым и даже внимательным. Большей частью они ладили с мужем; Гвен была достаточно умна, чтобы понимать, насколько стабильность брака устраивает ее.

С другой стороны, существовал Эдди. С другой стороны, ей так хотелось обрести независимость… Она всегда стремилась к свободе как таковой. Но для того ли, чтобы соединить жизнь с Эдди? Нет! Шоукросс – изобретательный любовник, но Гвен далеко не была уверена в его качествах мужа.

А тем временем и там, и там все было как нельзя лучше: Дентон ничего не знал; Шоукросс ни на что не сетовал, а требования, которые он предъявлял к ней, – о, какие требования! Они возносили Гвен на вершину блаженства, хотя все имело свои пределы. «Не раскачивай лодку, Гвен», – как-то сказал он ей, и хотя ее обидело это замечание и она сочла его грубым, но позже признала, что в словах Эдди был смысл. Самое главное, что им ничего не угрожает.

Была ли в этом Гвен права? Увидим. Конечно, она была права, учитывая, как на нее смотрит старший сын. Мальчик, благородный, преданный матери и уважающий отца, не мог представить в роли любовников никого из своих родителей. Он не сомневался, что его отец и мать должны любить лишь друг друга, поскольку они муж и жена, а что же до Шоукросса, он хороший, верный и преданный друг. Мальчик не мог понять ни смысла его книг, ни его шуточек, они лишь заставляли его смущаться.

А теперь, расставив треножник, подкрутив последний винт, он видел перед собой лишь комнату, изображение которой должно порадовать отца: ни раньше, ни потом он не чувствовал никаких подводных течений. Это всего лишь спальня. Он оценил складки на покрывале ложа, тяжесть портьер, которые отделяли спальню от гардероба; нахмурившись, он посмотрел на тяжелые занавески на окнах и нервно отдернул их, чтобы впустить больше света. В комнате может что-то скрываться, подумал Мальчик, но тут ничего не увидеть – после чего сразу же забыл эту мысль, занявшись своей техникой.

В помещении, где нет яркого естественного света, надо поставить большую выдержку. Две минуты, решил Мальчик, надеясь, что никто не войдет и не помешает. Две минуты.

– Почему тебя называют Мальчиком?

Он удивленно оторвался от камеры. В комнате бесшумно оказалась девочка и, наверное, уже какое-то время наблюдала за ним. К счастью, снимки уже сделаны, и Мальчик, аккуратно собирая свой «Видекс», думал, что продолжает оставаться в одиночестве. Девочка стояла в комнате около дверей, и казалось, ее совершенно не интересует, что он ответит на ее вопрос, ибо она уже отвела от него глаза и слегка нахмурилась. Взгляд ее обвел комнату; он упал на королевские гербы, на пухлую кровать, на картину, на которой еле можно было разобрать шотландские владения Дентона, и на портьеры. Мальчик замялся, и она снова взглянула на него.

– Ты не мальчик. Ты – мужчина. Ты выглядишь как взрослый. Так почему тебя называют Мальчиком? – говорила она раздраженным, едва не обвинительным тоном. Мальчик, который вообще легко смущался, почувствовал, что краснеет. Он склонил голову, пытаясь скрыть это и надеясь, что девчонка уберется, не получив ответа.

Откровенно говоря, Мальчику не нравилась Констанца. Это заставило его устыдиться, ибо он был великодушен и понимал, что ведет себя неблагородно. Кроме того, Констанца была сиротой. Она даже не помнила свою мать Джессику, которая умерла от туберкулеза в швейцарском санатории, когда Констанце едва исполнилось два года.

Да, у Констанцы не было матери, а отец обращался с ней холодно, едва ли не жестоко. Мальчик, видя, как Шоукросс высмеивает дочь перед друзьями, говорил себе, что Констанца, должно быть, вызывает у него болезненные воспоминания, ибо напоминает о потере жены… Но даже если были основания для такого отношения, оно было недобрым, и Мальчик не сомневался, что Констанца чувствует себя очень одинокой. Он не должен относиться к ней с пренебрежением! Констанца достойна жалости. Кроме того, она не собирается надолго оставаться в Винтеркомбе. Так что, естественно, во время ее кратких визитов он должен относиться к ней дружелюбно.

С другой стороны, дружить с Констанцей было нелегко. Она упрямо сопротивлялась любому проявлению жалости к себе. Как только Мальчик начинал ощущать прилив сострадания, она, казалось, тут же догадывалась об этом и становилась невыносимой. Похоже, она с инстинктивной безошибочностью подмечала слабости окружающих и сразу же била в самое уязвимое место, а Мальчик никогда не мог сообразить, специально ли она так делает, или же это у нее такая манера поведения. Он убеждал себя в последнем: ведь Констанца не может вот так взять и изменить свой характер, просто дело в том, что ее никогда толком не воспитывали. Она должна была бы иметь няню или гувернантку, которые помогали бы ей, но в Винтеркомбе таковых рядом с ней никогда не видели, и скорее всего Эдди Шоукросс не мог позволить себе подобную роскошь.

Гувернантка, подумал Мальчик, глядя на маленькую фигурку перед собой, обязательно занялась бы внешним видом Констанцы. Волосы у нее вечно растрепаны, лицо, руки и ногти грязные, она носит дешевые уродливые мешковатые одеяния. Да, Констанца заслуживала доброго отношения; ее грубость объяснялась отсутствием воспитания, а не плохим характером. Кроме того, Констанце всего лишь десять лет от роду.

А теперь Констанца ожидала ответа – снова она попала в самое его больное место. Мальчик не знал, что ей сказать. Он терпеть не мог свое прозвище и хотел, чтобы его мать и все члены семьи забыли его раз и навсегда. И боялся, как выяснилось, совершенно справедливо, что этого не произойдет. Загнанный в угол, он должен был что-то ответить. Он пожал плечами.

– Да ничего оно не означает. Когда я был маленьким, так меня звала мама… Вот и осталось… У многих есть прозвища…

– Мне это не нравится. Это глупо! – Девочка помолчала, а потом твердо сказала: – Я буду звать тебя Френсис.