Брадобрей для Старика Хоттабыча - Татьяна Игоревна Луганцева

трудом, не настолько тренированным оказался, — честно признался Мартин. — Я не помню, когда в последний раз пил водку. Да ещё с пивом.

— Понятно всё! — воскликнул режиссёр. — А теперь ты решил за собутыльника заступиться. Нажаловался он тебе?

— А ты что упёрся? Ну, оступился актёр разок, — сказал Мартин.

— Оступился актёр?! Разок?! Вы серьёзно?! — округлил глаза Наум Тихонович. — Я сам из провинции. Да что там говорить, я из того же города, что и ваш забулдыжный друг. Но совесть-то надо иметь! Или как? Как только я связался с местным ТЮЗом, у меня сразу образовалась куча проблем! Раньше я с такими колоритными кадрами не работал.

В Москве, в Питере люди тоже с разным темпераментом и разными биологическими часами, но они, тем не менее, исполнительные, дисциплину соблюдают. А тут… траченные молью старухи, и ничего им не скажи! Одна — заслуженный пень России, вторая — вечная принцесса…

— Я бы попросил — как тебя там? Наум или Умка? Всё-таки контролировать себя. В этом ТЮЗе работают люди, и люди заслуженные. Не ты давал им эти звания. И среди них мать Яны, не забывайся, дружок, — предупредил Мартин.

— За свою маму я и сама могу ему табло начистить, — почему-то перешла на шёпот Яна.

— Нет-нет, Яна, извини! Тётю Валю я обидеть не хотел! К ней никаких претензий! Господи, как мы все ее любили! В любое время дня и ночи можно было завалиться к вам домой, и тебе обеспечено внимание, вкусные конфеты, чай и порция хорошей музыки. Она сногсшибательная женщина, я преклоняюсь перед ней. Но ваш Иван Демидович — это, я извиняюсь, крепкий орешек! Человек ничего не понимает. На него жалуются все мои сотрудники и весь обслуживающий персонал. Не жалуются только актёры его труппы, видимо, они к нему привыкли. Он постоянно пьяный, постоянно! Трезвым его никто не видел. Орёт громогласно, ржёт на весь отель, лапает всех горничных, не пропускает ни одной юбки в театре, ладно бы среди персонала, так он умудряется приставать к зрительницам! Прямо со сцены строит глазки, отходит от текста, диктует свой телефон — и всё это на детском спектакле. А уж когда его вырвало в хрустальный гроб во время спектакля, на это я закрыть глаза не смог, — развёл руками Наум Тихонович.

— Я понимаю, что он виноват, я даже не знала обо всех его проделках, — занервничала Яна.

Мартин снял очки, и они встретились глазами. Теперь к ее нервному настроению добавилась еще и острая сердечная и дыхательная недостаточность.

— Я поговорю с ним, он больше так не будет. Верни его в спектакль. Ну, пожалуйста…

— Таких, как Иван Демидович, только могила исправит. И не говорите, что каждому провинившемуся надо дать шанс. Он все свои шансы уже использовал на сто лет вперёд. Каждый раз одно и то же. Витязь на спектакле вопрошает: «Ответь мне, Говорящая Голова, не знаешь ли ты, где моя царевна? А давайте, детишки, вместе спросим!» И бедные ребятишки стараются, кричат, волнуются. Но куда там! Говорящая Голова уже давно мирно спит, похрапывая, потому что влила в себя «волшебное зелье», пустая стеклянная тара из-под него валяется тут же, у подножия горы чудес. И что хочешь, то и делай с этой головой. Представляете положение витязя? И героя нашего не смущает присутствие детей, которые пришли с красивыми мамами на спектакль. Начинает прямо со сцены клянчить у женщин номер телефона, представляете? Ходит в шкуре Серого Волка и канючит: «Пусть эта тётя из зрительного зала даст мне номер своего телефона, я только ей расскажу куда дел козлёночка». Ужас! У вашего заслуженного артиста крыша уже давно в пути. Вместе с соломой. Психушка по нему плачет.

— А если он не занят на сцене, то совсем слетает с катушек и вовлекает Яну чёрт знает в какие истории, — сказал Мартин.

Режиссёр поднял брови.

— Да неужели? Насколько я знаю Яну, а я знаю ее с детства, госпожу Цветкову не нужно никуда специально вовлекать. Она сама с удовольствием вовлекается. Два сапога пара, — парировал Наум Тихонович.

— Так ты поможешь Головко? — настаивал Мартин.

— Или что? Ты будет говорить со мной иначе? Может, набьёшь мне лицо? — завёлся режиссёр.

— Очень надо. И не мечтай. Тебе мало, что два хороших человека, два твоих друга, пришли просить об очень приличном артисте? — улыбнулся Мартин, сохраняя спокойствие.

— Исключено.

— У тебя, насколько я слышал, сейчас не лучшие финансовые времена, — Мартин выразительно постучал себя по карману.

— Не твоя печаль. У меня выгодный контракт в русско-чешском центре, там очень недурно платят.

— И ты почувствовал себя там королём? — удивлённо спросила Яна. — Должность заведующей предлагали мне.

— Но ты не воспользовалась предложением, укатила за границу. Всех обвела вокруг пальца, Цветкова. Знаешь, Мартин, она мне всегда отказывала, и в юности, и вот недавно. Когда ее увидел, всколыхнулись прежние чувства. Так она опять отказала, сославшись на любовь к тебе. А уехала со своим князем. Вот это умора! Женская логика! Даже ты не ожидал, Мартин? — засмеялся Кульбак.

— Я уже понял, что женская логика — это никакой логики. Что ты мне хочешь сказать? — набычился Мартин. — Поясни.

— Да ничего. Респект тебе и уважуха! Ты-то не пропал. Ты в курсе, Цветкова, что он нашёл тебе замену? Недурна я бабёнка, скажу тебе. На личико красивее тебя будет, и уж прости — помоложе и посвежее. Смена, так сказать, поколений…

Не успел Кульбак договорить, как Мартин вскочил, схватил его за грудки и из-за всей силы тряхнул так, что у Наума Тихоновича лязгнули зубы.

— Слышишь, слизняк, заткнись! Я с тобой не шучу! Заткнись или ты выплюнешь свои искусственные зубы! Я тебе обещаю!

И тут