Телохранители для апостола - Максим Шахов

– Ваш протеже на фото опознан, – хмыкнул он. – Поздравляю, хорошую вы рыбу ведете. Только подсекайте осторожно. Не с таких крючков эта рыба срывалась.

– Давайте отойдем от рыболовной терминологии, – предложил Росляков. – А то она все равно скатывается на кулинарную. Все-таки в кафе сидим.

– Спасибо, Анечка, – поблагодарил Анохин подошедшую официантку и, дождавшись, когда она отойдет подальше, снова заговорил: – Имен у него много всяких было, но я вас загружать не буду сейчас историей. И не особенно это важно. Информация вот, на флешке. Дело в том, что он меняет имена как перчатки. Единственное, что неизменно, – это его кличка, псевдоним. Под ним его знают руководители абсолютно всех экстремистских группировок. Або!

– Або? – повторил Росляков.

– Доводилось слышать? Вполне могла просочиться информация. Этот тип привел к власти не одного лидера экстремистов, принимал участие в создании нескольких группировок. Мы подозреваем, что он причастен и к некоторым ликвидациям в их среде. Но это все вы найдете на флешке. Мы подготовили вам развернутую справку, есть и фотографии.

– Я так полагаю, что дело в чем-то другом? – с аппетитом хлебая щи со сметаной, спросил Росляков.

– Угу, – согласился Анохин, вяло помешивая содержимое в своей тарелке. – Это не просто очень опасный человек. Опасен он своей подготовкой, талантом. Если за столько лет выжил, не попался в руки спецслужб, своих же конкурентов и завистников, то талант его неоспорим. Но опасность его состоит еще и в том, что он не только борец за создание мифического мирового исламского государства. Он идеолог войны с христианством. И при этом не кабинетный теоретик, а активный идеолог, мгновенно претворяющий свои идеи в жизнь. Я бы назвал его талантливым партизаном, если бы не боялся осквернить память своих же сограждан и других патриотов Европы, боровшихся в свое время с нацизмом.

– Бессребреник, человек без слабостей?

– Точно. Все подчинено вынашиванию новых планов, постоянной борьбе. Нет у него друзей, нет любимой женщины, нет дома, нет детей.

– А почему? Боится, что кто-то использует все это для давления на него, что это помешает его борьбе?

– Нет. Этот Або как раз такой человек, который ради борьбы матери родной и детей не пожалеет. Для него это обуза, и она отвлекает.

– А друзья? – скептически спросил Росляков. – Друзья вроде никогда и никому обузой и помехой не были. Если это настоящие друзья.

– Это загадка, – согласился Анохин. – Наши психологи и аналитики пытались ее разгадать. Наиболее реальное объяснение звучит таким образом: Або нелюдим, имеет характер замкнутого человека. Возможно, сказывается психологическая травма, возможно, в подростковом возрасте. Кто-то его предал, предал дружбу, совершил в отношении его подлый поступок.

– Жалко, что вообще не убил, – проворчал Михаил Васильевич.

– Жалко. Но на его месте был бы сейчас другой вурдалак, и мы бы его обсуждали. Так что нет у него друзей, нет привязанностей. И жизнь человеческая для него ценности не представляет. И именно в свете пригодности этой жизни к его борьбе. Пригоден, он тебя приблизит, использует, доверит. Не пригоден – не заметит. Вреден для его борьбы – считай, что смертный приговор тебе выписан.

– Страшный человек, – вытирая губы салфеткой, ответил Росляков. – И страшен потому, что именно человеческого в нем мало. Ладно, разберемся.

– Теперь второе, что вам прислали из Центра. – Анохин положил ложку и чуть наклонился вперед. – Передаю дословно. Ваш Самсон вышел на связь с оперативным дежурным. По его докладу невозможно понять степень угрожающей ему опасности. Он требует связи. Встреча ежедневно в светлое время суток на площади Святого Петра у стелы. Самсон требует связного, которого он лично знает в лицо.

– Хорошо, понял, – кивнул Росляков, ничем не выдав своей радости.

– Еще какая-нибудь помощь нужна?

– Две, – кивнул полковник и улыбнулся. После получения сообщения о Демичеве у него появилось желание шутить. – Или два раза.

– Давайте, давайте, – поощрил Анохин. – Ваша тема на высоком уровне курируется. С меня шкуру спустят, если я вам квалифицированной помощи не окажу. Извините, но я только людьми вам не смогу помочь. Тут правила строгие, как законы. Не имею права светить. Запрос на помощников пошлю, если скажете. Подбросят вам оперсостав, стянут из соседних стран за несколько дней.

– Оперсостав у нас и свой есть, а вот нескольких дней не имеется. Сейчас не количество людей решает дело. Первая просьба: надо спрятать человека. Очень важный свидетель, ценный информатор, но может сбежать.

– Так, понял, – сосредоточился Анохин и почесал кончик носа. – Сейчас придумаю вам нору. Еще что?

– Мне нужно, чтобы доверенное лицо, не вызывая подозрений к себе и к другому человеку, передало приглашение на встречу. Этот другой человек сейчас квартирует в Ватикане.

– Эк… Ну, вы даете! – рассмеялся Анохин. – Так, в Ватикане… Ладно, сделаем, не проблема. Кто адресат?

– Отец Лонгин, игумен одного из Смоленских монастырей. С официальным визитом в Ватикане от патриарха Кирилла.

– Та-ак, – покачал Анохин сокрушенно головой. – Уши оторву! Мимо меня посланец прошел, мимо…

Глава 9

Максим, как они и договаривались, шел в нескольких шагах от Рослякова. На всякий случай он прикрывал своего командира, а заодно и проверял на наличие возможных наблюдателей. Приятное с полезным, как выразился Михаил Васильевич, не получалось. Андрея они не видели, да и он, если был здесь, то признаков своего присутствия не выдавал.

Потом появился отец Лонгин. Росляков двинулся по крутой дуге к точке, где намеревался встретиться со священником. Максим отстал и пошел параллельным курсом. Однако все ухищрения были напрасными. Никаких признаков слежки или просто чьего-то пристального внимания.

Росляков обменялся со священником несколькими словами, и они разошлись как незнакомые люди. И только через час полковник подвел Максима к неприметной двери на фасаде собора Святого Петра. Их ждали.

Обходились с визитерами без излишней вежливости и предупредительности. Двое крепких парней в хороших костюмах, а отнюдь не в монашеском одеянии, долго водили по телам визитеров металлодетекторами. Потом потребовали поднять руки и ощупали. Затем провожатый, который появился из соседней комнаты, повел их в гостиницу Ватикана.

Поднимались они не по общей лестнице, а по служебной или запасной. Тут было не очень чисто, в одном месте попался оставленный кем-то уборочный инвентарь, о чем провожатый тут же сообщил по коммуникатору. Открылась глухая дверь, и гостей провели до нужного номера. Провожатый постучал, вошел, переговорив с кем-то вполголоса, вышел и пригласил войти.

Отец Лонгин стоял спиной к окну, отчего выражения его лица различить было нельзя. Все же оттенки эмоций визитеров ему были видны превосходно. Древний способ, усмехнулся про себя Максим. Священник почти сразу пригласил гостей садиться, но руки не подал.

– Вас я помню, – сказал он Рослякову, – а вот молодого человека нет.

– Как помните? Нас, кажется, не представляли друг другу?

– Вы стояли за спинами, когда… ну неважно. А молодой человек, как я теперь припоминаю, летел со мной в одном самолете. Вы следили за мной?

– Охранял, – буркнул Максим.

– Ну? Так я вас слушаю.

– Отец Лонгин… – начал Росляков и замолчал.

– Не ломайте язык. Зовите меня Олег Геннадьевич. Как вас зовут, мне, разумеется, спрашивать не стоит.

– Вы знаете наши правила, – кивнул полковник. – Так вот, Олег Геннадьевич, мы присланы сюда как раз в связи с тем, что появилась угроза проведения террористического акта, направленного против глав религиозных конфессий и руководства Ватикана. Или, как у вас принято говорить, папского престола.

– Значит, серьезно к моим предупреждениям все же отнеслись, – с удовлетворением сказал священник. – Хорошо. Разбираться вам придется самим, потому что я не располагаю информацией в общем. У меня лишь крохи, которые я по своему разумению пытаюсь как-то связать.

– А может, будем судить не по своему разумению? – вдруг сказал Росляков. – Ни по-вашему, ни по-нашему, а по-государственному. Мы имеем дело с терроризмом, как страшным явлением современности. И спасения от него нет, если все люди не поймут реальность его угрозы. Вам ли ее не понимать, Олег Геннадьевич?

– Но агитировать меня не нужно, – сказал священник. – Я понимаю угрозу. И я, если коснется, жизни не пожалею ради ее предотвращения. Помимо долга священника есть еще и долг гражданина.

– Я бы не стал их разделять, – проворчал Росляков и покосился на Максима, который с большим интересом смотрел на собеседников.

– Разделять их все же надо, потому что у нас церковь отделена от государства. Поэтому у меня долг перед церковью, долг перед патриархом. А еще и мой гражданский, но его я выполнил много лет назад и с лихвой.