Конец пути - Джон Барт

— Точка зрения отсутствует, — сказал я, имея в виду множественность точек зрения.

— Чего сейчас никак нельзя делать, считает он, так это терять тебя из виду или дать тебе потерять из виду нас. Поэтому он меня сюда и привез. Отказ видеться с тобой — уход от темы.

— Что ж, я чертовски рад тебя видеть, но, должен сказать, я всей душой за то, чтобы вообще не затрагивать тем, которые, с одной стороны, причиняют боль, а с другой — рождают вопросы без ответов. А ты — нет?

Она — да, вся как есть, это было видно невооруженным глазом.

— Нет, — решительно сказала она. — Я целиком согласна с Джо.

— Ну, чем тогда займемся? Поговорим о философии?

Голова из стороны в сторону.

— Джейк, Христа ради, скажи мне честно, что ты думаешь о Джо.

— Я честно придерживаюсь целого ряда мнений, — улыбнулся я.

— Каких, например?

— Ну, во-первых — не по силе ощущения, — он само благородство.

Ренни разом засмеялась и заплакала.

— Он благороден, смел, силен, больше, чем кто бы то ни было, кого я знаю. А его несчастья — это несчастья рассудка, интеллекта и цивилизованности, потому что он квинтэссенция всех этих вещей. И во всех Соединенных Штатах равного ему не найти. Я серьезно.

Ренни настолько растаяла, что, будь у меня такое желание, я мог бы обнять ее сейчас без малейшего с ее стороны протеста.

— Во-вторых, — сказал я, — он нелеп просто донельзя. Ничтожество. Клоун, софист и невежа. Самонадеянный, мелочный, нетерпимый, не без жестокости и даже, прости, не без глупости. Он пользуется логикой и детской этой игрой в честно-благородно и как дубинкой, и как щитом одновременно. А можно смотреть на него просто как на помешанного, на маньяка, который вбил себе в голову не первой свежести сказку насчет интеллекта, каковой в состоянии решить все проблемы.

— Но ты же прекрасно знаешь, что он мог бы тебе на это ответить!

— Конечно, он может отстаивать свои позиции и свой метод, только вот разрешить с его помощью и ко всеобщей радости данную конкретную проблему не в состоянии. Но все эти картинки существовать могут только вместе, потому что они — крайности. И последняя из моих точек зрения, которой я придерживаюсь ничуть не в ущерб двум первым: он и из того и из другого теста, всего понемногу, а по большей части он просто обычный такой, ничем не примечательный сукин сын, и место ему скорее не в трагедии, а в фарсе, и там он более забавен, нежели жалок. Этакий слегка отдающий гротеском персонаж, не слишком щедро наделенный очарованием или даже просто привлекательностью. Дурковат и ужасно наивен. Таков наш Джозеф во всей красе и славе. Не тот человек, которого стоило бы принимать всерьез по той простой причине, что даже и позицию свою он представляет отнюдь не блестяще и не слишком последовательно. Хочу только добавить, что все это я вполне отношу и к собственной персоне, и много чего еще к ней отношу сверх сказанного.

— Джейк, ты же знаешь, он мог бы ответить на все твои обвинения.

— Не сомневаюсь. Но красота конструкции в том, что, мог бы или не мог, не играет роли. Это ведь не обвинения, Ренни, — точки зрения. И самое главное, не вздумай возводить на меня напраслину: мне ведь нравится Джо, честное слово.

— Ты так свысока о нем говоришь.

Я рассмеялся.

— Еще одно из моих мнений: я по большинству параметров куда ниже Джо, но при этом, по большинству же параметров, много выше. А теперь скажи мне прямо: что было у Джо на уме, когда он отправлял тебя ко мне?

— Нам пришлось признать, что, хотя именно ты все и закрутил, я могла бы не позволить тебе влиять на меня, если бы сама не хотела оказаться под твоим влиянием. Ты воспользовался моей слабостью, такой уж был момент, но ведь ты же меня не насиловал. Я не могу отрицать правоту Джо, когда он говорит: если ты оказалась с ним в конце концов в постели, значит, по большому счету, ты этого хотела, и не важно, что сейчас тебя воротит от одной даже мысли… Он спросил, как бы я отреагировала три недели назад, если бы он тогда предложил мне с тобой переспать, и мне пришлось сказать: «Я не знаю». Тогда он спросил, а как бы я отреагировала на то же предложение сейчас, и я сказала ему, что меня это пугает и противно. А он сказал, что подобных реакций нам следует опасаться, потому что они замутняют виденье проблемы. Мы должны быть максимально честными по отношению к тем вещам, в которые верим, и не смешивать их с тем, во что, как нам кажется, сейчас надежней или безопасней верить, и действовать мы должны исключительно в соответствии с истинными нашими постулатами, чтобы всегда знать, на чем мы стоим. И скорее всего — Джо так сказал, — я верю, что спать с другими мужчинами, или по крайней мере с тобой, правильно, хочу я это признавать или не хочу, раз уж я все равно так сделала.

— Матерь божья!

— Джейк… он послал меня сюда сделать это еще раз.

— Но ведь ты же с ним не согласна, правда?

Конечно, она была не согласна, как и с необходимостью ни в коем случае не уходить от темы, но уже заставила себя согласиться с ним в этом, а значит, и во всем остальном. Она помолчала чуть-чуть, потом ответила:

— Мне это совсем не нравится, Джейк! Во мне просто все переворачивается, как подумаю… Но это как с моим отношением к тебе. Никто не должен мне указывать. Джейк, я совсем потерялась! Я не такая сильная, как Джо, и даже не такая, как ты. Я не настолько сильная, чтобы со всем этим сладить!

Такие дела. Мне пришло на ум, что выбранная Джо позиция, хотя она и строилась против всякой логики (единственная измена Рении, ясное дело, отнюдь не обязательно означала принципиальную приемлемость для нее секса на стороне, будь то в принципе или в моем конкретном исполнении; в лучшем случае отсюда можно было сделать вывод, что ей захотелось этого по крайней мере один раз), давала мне шанс достать Ренни до самого донышка — при желании. Было большое такое искушение закруглить разговор и сказать: «Ну что ж, голубушка, вот тебе койка»; но я в тот день не был настроен мучить женщин вообще и Ренни в частности.

— Так ты хочешь спать со мной или не хочешь? — спросил я.

— Нет! Чего я точно не хочу, так это еще раз оказаться с тобой в постели!

— Джо просто чокнулся. Послушай, а он у нас часом не извращенец?

— Валяй, выдумывай. И не нужно будет напрягаться, чтобы его понять.

— Нет, мне положительно нравится твоя логика, — рассмеялся я. — Кто бы и что бы про него ни сказал, она все сведет на нет. Вот это самое и еще та твоя идея, мол, он настолько силен, что может себе позволить быть даже карикатурой на самого себя, — с такими оборонительными сооружениями ни до кого не доберешься.

— Но в его случае и то и другое верно, — очень настойчиво.

— Во сколько он за тобой заедет?

— Мы решили, что после ты сам отвезешь меня домой, — бойко сказала Ренни.

— После того как мы оба кончим?

— Перестань, пожалуйста!

— Ну что, тогда поехали? В смысле, домой?

Она посмотрела на меня в полной растерянности.

— Он же не будет тебе всякий раз учинять допрос с медосмотром, или как? — ухмыльнулся я. — Да и проверить ничего не сможет. Все, что тебе нужно сделать, это поклясться скаутской присягой, что мы честно исполнили свой долг.

Вот здесь-то она впервые по-настоящему разглядела дилемму, перед которой оказалась: или ей придется лечь со мной в постель, чего ей не хотелось, или соврать Джо, чего ей также совсем не хотелось; третья альтернатива-утвердить свою собственную позицию, просто-напросто отказавшись следовать в русле его большой политики, — была ей, очевидно, не по силам.

— Господи! А что бы ты сделал на моем месте, Джейк?

— Послал бы его к чертовой матери! — бодро сказал я. — Во-первых, я бы сюда не поехал. Но раз уж я здесь оказался, я бы на твоем месте, ни секунды не поколебавшись, наврал бы ему с три короба. И побольше кровавых деталей. Скажи, что мы пять раз душили друг друга в объятиях и еще два раза совершили грех содомский. Он сам напросился. Голову даю на отсечение, что больше он тебя ко мне не пошлет, если ты, конечно, распишешь ему небо звездами. Это же старый фокус — избавиться от дурного закона, доведя его до абсурда.

Ренни куснула костяшку кулака и коротко мотнула головой.

— Я не смогу ему солгать. И лечь с тобой в постель — тоже не смогу.

— Тогда пошли его к черту.

— Ты просто не понимаешь, как это все на него повлияло, Джейк. Он не сумасшедший; я даже и невротиком его назвать не могу. Мне кажется, он думает сейчас более ясно и напряженно, чем когда-либо. Но для него это вопрос жизни и смерти. Для нас обоих. Это наш самый серьезный кризис.

— Что он сделает, если ты скажешь, что не можешь с ним согласиться в одном-единственном данном конкретном случае?

— Что угодно. Он может просто встать и уйти — навсегда, а может застрелиться или перестрелять нас всех. Я даже могу себе представить, как он везет меня обратно к тебе, сразу же, и сам приходит вместе со мной, чтобы убедиться…