Штрафной батальон - Евгений Погребов

— Ну, ты это брось! Говорить — говори, да не заговаривайся! Такими вещами, знаешь, попусту не бросаются.

— А это так командир пятой роты Доценко своим солдатам популярно объяснил. В назидание, так сказать…

— Ну и что с того? Мало ли чего по запальчивости да по глупости ляпнуть можно. Своя голова для чего на плечах — только продолжением шеи, что ли, служит?

— Да кому она нужна, штрафная кровь?! Кто ее, скажи, жалеет? — ожесточаясь, возразил Курбатов. — Плевать на нее хотели — бесценок!

— Брось, Глеб, горячку ведь несешь. И сам не хуже меня это знаешь. Закусил удила и городишь черт-те что. Как это, кровь — бесценок? Соображаешь, что говоришь?

— А иди ты знаешь куда?! Поучи свою бабушку, а меня не надо.

Курбатов сердито замолчал, Павел тоже. Акимов и Бадаев в спор не вмешивались, держались позади. Так и разошлись по взводам: первые двое — насупленные, непримиренные, вторые — смущенные таким непростым разговором.

Сигнал тревоги врасплох не застал. Накануне беспроволочный солдатский телеграф известил точно: в ночь батальон выступает на передовую. Устраиваясь на ночлег, заранее собрали и увязали вещмешки, порядком сложили обувь в проход, чтобы все было под рукой.

Вынырнув, как и положено взводному, первым из сутолочной бранящейся тесноты землянки, Павел торопил людей в строй. Не дождавшись вечно последнего Яффу, бросился с докладом к Суркевичу.

На огромном, поглощенном непроглядной тьмой пространстве, пришедшем в движение, слышались требовательные командирские голоса, шум тяжелой беспорядочной беготни и суматохи. Всюду, где во мраке угадывалась колыхавшаяся масса солдатского строя, запаленно сипели и откашливались люди, ярились на отставших.

В глубине слившейся с землей черноты, там, где пролегал проселок, приглушенно урчали моторы грузовиков, тускло посвечивали затемненные фары. В направлении к ним удалялись шагавшие на посадку солдаты.

Суркевич приказал выводить взвод на дорогу, к машинам. Павел слышал, как подгонял и распекал он затем Акимова, прибывшего с докладом позже остальных взводных.

Второй роте выделили под погрузку четыре «Студебеккера», по одному на взвод. Тесновато, но терпимо. В кабине первой машины поместился старший лейтенант Суркевич, во второй обосновалась ротный санинструктор старшина Малинина, в третьей и четвертой — Акимов и Курбатов. Павел предпочел ехать наверху, с товарищами.

Кузов грузовика взяли штурмом: наградой за расторопность служило место на откидных сиденьях. Проследив за погрузкой, Павел полез через борт последним. Не успел распрямиться, как со всех сторон послышалось:

— Давай до кучи, взводный! Потеснимся малость…

— Притуляйся до нас, Колычев, бронь приберегли!.. Малое дело — место в машине. — Павел мог бы своей властью освободить для себя любое, но все-таки приятно, когда люди сами, по своей охоте о тебе заботятся.

Разглядев Махтурова, протиснулся к самой кабине, вклинился между ним и Кусковым. Можно было ехать. Но приказа на отправку колонны почему-то не поступало. Судя по усилившемуся шуму голосов в хвосте колонны, посадка солдат там застопорилась.

Прислушавшись, Павел разобрал словесную перепалку, вспыхнувшую между начальником штаба батальона капитаном Соболевским и вконец издерганным командиром транспортной роты.

— Где, я вас спрашиваю, еще четыре машины? — наседал на автомобилиста Соболевский. — Вы же докладывали, что все в порядке!

— Так точно, товарищ капитан. В пути поотстали. Должно, подойдут скоро.

— Отстали? Что вы мне голову морочите, старший лейтенант? Так надо было сразу и доложить, а не молчать до последней минуты.

— Не хотел беспокоить раньше времени. Должны подойти, всяко случается…

— Мне не объяснения ваши нужны, а машины. Понимаете — машины! Что прикажете теперь делать с десятой ротой? На головах размещать?..

Конец ссоре положил властный голос комбата:

— Немедленно установите наличие солдат на каждой машине и рассредоточьте по ним роту. Через пятнадцать минут доложите о готовности к маршу. В случае неисполнения понесете строгие наказания!

Не ожидая ответа, комбат, сопровождаемый тенью следующим за ним ординарцем с автоматом на груди, удаляется в голову колонны, где стоит его «Додж». А вслед ему вдоль вытянувшихся вереницей «Студебеккеров» уже бежал дежурный по батальону, делая на ходу меловые отметки на кузовах, откуда выкрикивали цифру меньше тридцати.

Отправка задерживается, и Павел для страховки пересчитывает своих солдат дважды. Особое внимание Карзубому с дружками. Но поведение их беспокойства не вызывало. Карзубый, бесцеремонно согнавший с сиденья одного из молодых солдат, мирно подремывал, привалясь к стенке борта. Яффа пробрался к кабине и тоже неплохо устроился на полу, в затишке. Один Тихарь пока не определился: стоя у борта, все еще раздумывая, куда лучше податься, какое место занять.

Колонна продолжала стоять, и солдаты стали дружно подремывать, зарывшись носами в отвороты шинелей. Потянуло сквознячковым ветерком. Дорожную грязь прихватило морозцем. По колеям и обочинам, различимые в свете фар, побежали юркие белые змейки. Поземка, точно защищая дорогу от воздушного налета, прилежно затягивала ее, как маскировочной сетью, полосатым, извивистым узором.

Где-то далеко на юго-западе, где проходила линия фронта, полыхало зарево большого пожара. Багровые отсветы вставали над изломанной линией леса и, то опадая, то вспыхивая с новой силой, озаряли весь горизонт.

Наконец пришла долгожданная команда «Приготовиться к движению!». Громче заработали моторы, колонна тронулась. Время от времени узкие полоски света, залетая в кузов от сзади идущего «Студебеккера», подсвечивали лица нахохлившихся солдат, и Павел, успевая в эти короткие мгновения охватить всех взглядом, постепенно успокаивался.

На одном из ухабов сильно тряхнуло. Задремавший было цыган прикусил язык, взъярился и, не справляясь со злобой, набросился на сидевшего сбоку и что-то мычавшего под нос Шведова.

— А и смотри ты, еще один зануда объявился! Тенор — мать его в душу! Ему в курятнике кудахтать, и то петух заклюет. Шаляпин, как из блохи начальник!.. — кутаясь в поднятый воротник, бурчал он, пытаясь снова пристроиться поудобнее.

Кусков, давно нашедший в Туманове и Илюшине преданнейших слушателей, травил очередную байку. Яковенко и Рушечкин негромко спорили о предполагаемом направлении колонны. Большинство же солдат сонно клевали носами или покуривали украдкой в рукав.

По-прежнему было темно и сыро.

Глава вторая

Брезжил мутный, жиденький рассвет, когда колонна достигла ближних тылов передовой. Выгружались на территории бывшей машинно-тракторной мастерской, в уничтоженном, покинутом поселке. Кирпичное здание мастерской с наполовину обрушенной крышей и сорванными, валявшимися у входа железными створами ворот было, пожалуй, единственным более или менее сохранившимся строением во всей округе. Остальное лежало в развалинах.

Попрыгав на землю, солдаты, в особенности из необстрелянных, пугливо прислушивались и приглядывались к той неведомой стороне, откуда доносились отзвуки вялой, нечастой перестрелки, держались поближе к взводным. Взводные, не получив указаний от ротных, вызванных по прибытии в штаб, к комбату, не спешили строить людей, выжидали, строя догадки, какой поступит приказ — на марш или на дневку. Занятый этими мыслями, Павел проследил появление Суркевича, услышал только его голос:

— Командиры взводов — ко мне!

Оклик был недовольный. Командира роты следовало заметить пораньше. Сведя брови к переносице, Суркевич насупленно ожидал, когда будет выполнено его распоряжение. Сказал, не скрывая своего раздражения:

— Батальон располагается на дневку. Приказываю построить и провести проверку личного состава. Третьему взводу готовиться в караул, четвертому — выделить наряд на кухню. Человек двенадцать. Остальным заняться устройством и размещением. Об исполнении доложить. Вопросы ко мне будут?

— Все ясно, гражданин старший лейтенант.

— Действуйте.

При появлении ротного штрафники сами построились и теперь ждали указаний взводных. Привычно отдав команду «Равняйсь! Смирно!», Павел начал перекличку солдат, глядя в листок со списком фамилий.

— Баев!

— Я!

— Бачунский!

— Я!

— Василевич!

— Я!

«Отлично, отлично!» — машинально отметил Павел, радуясь, что Яффа отозвался, как положено, хотя до настоящего момента упрямо «нукал» и каждый раз приходилось его поправлять.

— Дроздов!

— Я!..

И так далее до Тихаря. На фамилию Порядников из строя никто не отозвался.

— Порядников! — грозно повторил Павел, думая, что тот зазевался или «фокусничает». Но отзыва опять не дождался.