Правила эксплуатации, или Как не влюбиться в демона (СИ) - Орлова Марина

— Тело свое от меня сдвиньте, будьте добры, уважаемый, — сглотнув, все же попросила я, аккуратно оттолкнув демона от себя. Ну, оттолкнула, конечно, громко сказано, но, по крайней мере, заставила того замереть на месте. — С волос в чашки капает, — уже с заметным неудовольствием сообщила я, что вызвало очередную усмешку на красивых губах. Не моих, если что.

Затем демон вернулся на место, но смотрел вызывающе. Вызывал, правда, исключительно бешенство, потому что превосходство из янтарных глаз никуда не делось, а я чувствовала себя застуканной за нехорошим, как в детстве, когда таскала с Васькой малину и яблоки с чужих огородов, за что не раз были пороты ивовыми прутьями куда более расторопными хозяевами украденного имущества. — Что значит «договоримся»?

— Это значит, что я готов ответить на твои вопросы в случае, если и ты ответишь мне. Честно, — добавил он.

— И я вот так просто должна поверить, что ты мне не соврешь? — фыркнула я, отведя взгляд и сливая из чашек остатки чая, чтобы обновить напиток. А вот стоило поднять лицо, как едва не задохнулась, узрев то, как демон берет блюдечко с вареньем, а после выпивает его прямо из посудины. От подобной наглости у меня даже рот открылся. Но это еще можно было пережить. Но увидев, как это варенье стекает по подбородку демона и падает на столешницу, меня буквально затрясло.

Демон, заметив мой интерес, понял его, очевидно, превратно. Потому что вместо того, чтобы скрыть следы преступления и забожиться, что мне померещилось, этот… «я — демон» соблазнительно улыбнулся, отставил блюдце, напоследок облизнув его медленно и со смаком, пока я не сводила взгляда с красной струйки на подбородке, с которой вновь сорвалась новая капля.

— Варенье… — всхлипнула я, но была вновь неправильно понята.

— Очень вкусно, — на выдохе кивнул демон. — Только жаль, больше не осталось.

— Малиновое, — выдохнула я. — С брусникой и шиповником… — едва не плакала я.

— Кажется, все же немного осталось. Хочешь попробовать? — вконец не понял меня демон со сладким подбородком и губами и вновь подался вперед с неясными целями в мою сторону. — Могу поделиться…

— Я с медведем за эту малину дралась… — вместо криков «я на все согласная», оповестила демона, чем вызвала его ступор и непонимание. — Велесу буквально чуть хвост не откусили, пока он отбивал меня с корзинкой от косолапого… — проносилось у меня воспоминание едва ли не перед глазами. — Бруснику Аримчик добывал, — припомнила я «жертву режима» номер пять. И если б только режима. — Чуть было болотник не утянул в трясину. Видать за оленя принял из-за рогов. Кикимора, на счастье, подмогла и отбила беднягу, хотя пожевать ногу и сожрать сапог демона болотник успел. Правда, и кикимора не просто так спасала, а для того, чтобы сожительствовать с рогатым, и даже едва не сгрешила над беднягой. Чудом сбежал… Я после еще портки долго зашивала, несчастный корзинкой больше прикрывался, когда вернулся. Наверное, потому и не забыл ягоды у нее в гнезде, — убитым голосом продолжила я, отчего замерший демон в недоумении моргнул и не перебивал. А перед глазами все еще бедный Арим… ну, или как его там. Помню, он после того случая из дома выходить боялся еще два дня и вздрагивал от каждого моего прикосновения. Правда, рассказывать в подробностях, что там произошло, отказался наотрез. Вот и думай, что его так испугало: оголодавший до плоти болотник, который знатно обсосал ему пятку, лишив комплектующей обувки, или не менее жадная до любви и ласки кикимора. Что она ему успела обсосать, Арим не сообщал, а самой догадываться мне было боязно, потому предпочитала об этом не думать. Но зажимать меня по углам рогатик после этого даже и не думал. Напротив, таким чутким стал, вежливым, тихим… — Один только шиповник поблизости растет, да я все руки себе исцарапала, пока его собирала… а ты… сволочь! — всхлипнула я, почувствовав, как защипало в носу от обиды то ли за свой труд, то ли за бедного Аримчика. Некстати даже одинокая кикимора припомнилась.

— В смысле?

— В этом варенье страданья как минимум трех несчастных, не считая обиженного медведя и одинокой кикиморы! — вскочила я со скамьи, отчего мужик дернулся от меня в сторону. — А ты вот так расточительно и по столу размазал!

— Дарин, да ты чего? — пошел мужик на попятную. — Я сейчас все уберу! — пообещал он, а после взял край ПРОСТЫНИ, в которую был закутан, и смахнул все капли со столешницы.

Я схватилась за сердце, демон за голову. Я потянулась к самовару. Володька, не поняв, стал тереть столешницу с двойным усердием. Мои кулаки сжались. Скрип ткани по столешнице усилился, пока, как гром средь ясного неба, не прозвучал треск от протертой простыни. Мои глаза налились кровью, не иначе, потому что демонское обличье стало каким-то совершенно испуганным. Почти таким же, как у Аримчика в тот день, после встречи с болотником и кикиморой.

Подумалось, что если Аримчик и у кикиморы себя так вел, то я полностью оправдываю все содеянное над демоном. Поделом!

— Простыня же все равно была старой? — гулко сглотнув, уточнил Володя, с опаской посматривая, как я судорожно хватаюсь за ручку разогретого самовара с неясными даже для себя целями. — Я все исправлю.

Через пять минут пристыженный демон в одних портках послушно жамкал простыню в корыте, отстирывая пятна от варенья. Я же, дабы успокоиться, пила травяной отвар и заедала медом, вспоминая, где держу швейные принадлежности. Чувствую, к концу срока Володька у меня приноровится, и не только латание крыш освоит, но и художественную вышивку! А там и до вязания крючком и спицами недалеко.

Спустя минут десять, вывесив мокрую простыню на улице, демон вернулся в предбанник и угрюмо вытер покрасневший нос. То ли от обиды, что его стирать заставили, то ли от вечернего морозца. В итоге я вздохнула, наполнила полную чашку кипятком и пододвинула в сторону демона, молча предлагая тому сесть.

— Что ты там говорил про «договоримся»? — опустила я подбородок на кулак, внимательно разглядывая демона. — Особенно меня интересует пункт о честности.

— Я уже говорил, что за честность. Мне скрывать нечего. Потому — обещаю не врать, — пожал он плечами, вроде бы свободно, но я чувствовала какую-то нервозность. Хотя, учитывая, что демон по-прежнему зябко передергивает плечами, то скованность обоснованная. — Ты сама знаешь, что демоны не могут нарушить свое слово, данное хозяйке на момент действия контракта.

— Знаю, — вынуждена была я кивнуть и затихнуть, уже под выжидательным взглядом демона.

— А что по поводу твоей честности? — видимо, устав ждать, поторопил Володя.

— Я не знаю, что именно ты хочешь узнать. Многие моменты моей жизни я бы хотела оставить при себе, — прочистила я горло.

— Давай попробуем, а там, так и быть, по обстоятельствам, — предложил демон компромисс, с которым спорить я не могла.

— Хорошо, но я задаю вопрос первой.

— Валяй, — легко согласился демон и откинулся на стену, сложив руки за головой. Грудь была уже не голой, а даже в рубашке, но ширина по-прежнему впечатляла и внушала уважение. На таком плацдарме, вероятно, очень удобно плакаться. У меня прямо нос защипало от потребности разместиться на «жилетке», щедро орошая ее не только слезами, но и соплями. А учитывая ширину, то и плакальщиц грудина демона способна принять с полдесятка.

Опыт стирки у демона, опять же, присутствует…

— Почему ты ведешь себя иначе? — подумав, задала я вопрос напрямую, помня, что блины он ел с аппетитом, чайком запивал, потому сейчас Володьку должно активно клонить в сон. А сонный демон — ленивый демон. Ленивый демон — честный демон. Да и слово дал, так что…

— Поясни, — кажется, удивился Володька, подняв брови и моргнув.

— Мы уже больше недели вместе живем, а ты не предпринял ни одной попытки залезть ко мне в постель…

— Я на ней сплю, вообще-то. Так что я в нее залез и давно, — проворчал демон и поморщился, видимо от воспоминаний, что ему на моей неудобной койке не только спать, но и в конце срока еще ее и ремонтировать, так как на месте изголовья по-прежнему табуретка. — Твоя печка еще более узкая. И высокая. Шваркнуться и с нее ночью я не мечтаю. И без того рога стер, не хватало еще сломать, — хмыкнул демон и вновь заморгал. Видимо, теплый предбанник после мороза, стирки и парной действовал как дополнительное снотворное.