Контрольный выстрел - Фридрих Незнанский

И снова ничего не сказал Александр Борисович, но сделал такое кислое лицо, что Костю даже передернуло. Он отвернулся и резко махнул рукой: уйди, мол, с глаз долой. Уже взявшись за дверную ручку, Турецкий, возможно, просто так, из шалопайства, возьми да и ляпни:

— Слышь, начальник! — И подмигнул Федорову. — А ты хоть протокол допроса того единственного «толкового свидетеля», — передразнил он, — читал? По Назарову-то…

— А в чем дело? — сдвинул брови Юра.

— Да я ж этот твой единственный свидетель-то! Сыскари вы хреновы.

Пауза была до неприличия долгой. И весьма многозначительной. Наконец Меркулов, будто очнувшись, ткнул пальцем в Сашу, а потом в его стул, приказывая вернуться и занять свое место, теперь, по всему видать, подсудимого.

— Рассказывай, — приказал коротко.

Пришлось все рассказать. Но воображаемая «коробочка» принудила рассказчика вспомнить и день позавчерашний с происшествием на Трубной площади. В общем, кругом оказался виноватым Турецкий.

Костя возмущенно сопел, уставившись в свой полированный стол.

— Кому они хоть задницу-то раздолбали, не знаешь? — спросил у Федорова напоследок Турецкий.

И Юра вдруг захохотал. Отсмеявшись, объяснил оторопевшему Меркулову:

— Ну, слава Богу, груз с души да и со спины тоже снял! А этот деятель, ну, Игорь Борко, президент Интеркомбанка на меня чуть не с кулаками: покушение! Куда смотрите! Вот же поросенок… Верно говорят, что пуганая ворона и куста боится. Вон, значит, в чем дело! Постой, а почему же этот хрен-гаишник все иначе представил?

— А ты не понял? — удивился Турецкий. — Это ж он тебе версию банкира изложил. Словом, можешь прекращать дело о покушении. А я все-таки удаляюсь. С вашего разрешения.

— Нет, уважаемый, легко хочешь отделаться, — снова насупился Меркулов. — Ты почему ездишь без оружия?

— Костя, но я же не на операцию… Когда необходимо, другое дело. Да ты и сам…

— Я не занимаюсь оперативной работой, не веду следствия и не удираю от бандитов. Поэтому приказываю…

— Понял. Разрешите идти, господин замгенерального?

— Юра, хоть ты объясни этому балбесу, который словно нарочно так и лезет под пули, под разборки, черт знает куда… Ну почему на меня никто не нападает, не покушается? А на него — постоянно.

— Действительно, — пожал печами Федоров, видимо все еще переживая, — у тебя же есть такое право. Иногда это как обязанность. Если «Макаров» для тебя тяжелый, давай скажу ребятам, они тебе что-нибудь поудобнее подберут, покомпактнее.

— Спасибо. Понял. — И Саша вопросительно уставился на Костю.

Тот снова резко отмахнулся от него. На этот раз Турецкий молча и беспрекословно выполнил команду босса.

А в кабинет свой он зашел с единой целью: позвонить девочкам в Ригу. Неавторизованное поведение по этой части уже вошло у него в привычку.

За Турецким кто-то шел. Он спиной почувствовал это еще во дворе прокуратуры и сперва подумал — случайность. Но шагов через двадцать уже твердо знал, что за ним кто-то следует по пятам. Саша миновал свою машину, вышел из ворот и резко обернулся: ни одного знакомого лица, но и ни одного подозрительного. Московский люд спешил по своим вечерним делам, никто на него не обращал внимания. Тогда он дошел до угла Столешникова переулка и снова резко обернулся: нет, никого, на ком можно было бы остановить свой взгляд. Но ведь и сам он давно не новичок, и чувство преследования у него выработалось с годами, и стало как бы второй натурой, существуя уже независимо. Что же это, синдром преследования? Но ведь прежде ему как-то не приходилось замечать за собой подобное. А что, может, действительно вернуться и вынуть из сейфа «Макаров». Чем, в конце концов, черт не шутит?

Он знал в Столешниковом несколько палаток, которые торгуют всякой всячиной, включая даже горячий хлеб. В одной купил свежий батон белого, немного покрутился возле второй, торгующей сыром. Вообще-то никакого сыра ему не было нужно, да и очередь, правда небольшая, имелась. Потоптавшись и делая вид, что раздумывает — встать в очередь или не стоит, он еще раз внимательно огляделся и, не заметив никого подозрительного, решительно направился к своей машине. Выезжая уже за ворота прокуратуры, еще раз прислушался к внутреннему голосу и понял, что его надо холить и лелеять, поскольку до сих пор, кажется, он ни разу не подводил своего хозяина.

Преследователя Турецкий, конечно, увидел, но не в центре, где беспорядочное мельтешение автомобилей сбивает с толку и не дает возможности сосредоточиться ни на одной следующей за тобой машине. Но едва выбрался на Ярославку, как обнаружил его: он шел на приличном расстоянии, между ними было три-четыре машины. Когда Саша снижал скорость, тот делал то же самое, Турецкий прижимал акселератор к полу, и преследователь тут же взвивал все паруса. Уйти от него, судя по всему, опытного водителя, на Сашиной развалюхе было, конечно, невозможно: на первом же светофоре тот легко достал бы. И тогда Турецкий спросил себя: а зачем нужно от него уходить? Тем более что номер его вишневой «девятки» он уже «срисовал». Заметная машина, не самый лучший вариант для преследователя… Но кто он и что ему нужно? Что за лицо скрывается за притемненными стеклами вишневой «Лады».

Левой рукой Саша вытащил из кармана сигарету, прикурил, поглядывая в зеркальце заднего обзора, приспустил боковое стекло, чтобы дым вытекал из машины, и перестроился в правую сторону. Теперь он ехал спокойно, тщательно соблюдая все правила движения. На Енисейской улице преследователь неожиданно потерялся. А может, и не было никакого преследователя-то? Может, это просто от усталости?

Но припарковался Турецкий все-таки из осторожности за квартал от дома и быстрым шагом направился через несколько дворов к своему подъезду. С некоторых пор перестали ему нравиться проходные дворы в вечернее время. Осень, темнеет рано, холодно, на улице и с собакой человека не выгонишь. Хотя, разве что собачек только и прогуливают зябко кутающиеся в свои демисезонные плащи пожилые собаковладельцы. И потом, очень бывает неприятно, когда ты идешь как бы в пустоте, а твоим шагам вторят другие, где-то у тебя за спиной, и не поймешь, просто человек идет по своим делам или догоняет тебя короткими перебежками.

Саша рванул на себя дверь подъезда и тут же извернулся в позе готовности к удару — чтобы резко схватить преследователя за руку, которая, возможно, уже приготовила против тебя пистолет или нож. Не прошло и минуты, как взвизгнула дверь подъезда, и Саша увидел его. Человек был явно испуган. Нет, он испугался не Турецкого, сообразив, что его маневры разгаданы. Он, видимо, испугался много раньше, уже давно, и на лице его застыла маска с эпическим названием «Страх». Причем, страх подлинный, а не наигранный.

Поняв это, Саша слегка растерялся и сам:

— Что… с вами?

— Товарищ Турецкий… — почти прошептал преследователь. — Они меня хотят убить…

— Кто — они?

— Я от них оторвался, — заторопился незнакомец. — Они и не знают, что я к вам… Я вас целый день выглядывал возле прокуратуры, мне сказали на вахте, что вы, кажется, приходили, но сегодня же суббота. В общем, я проторчал на Пушкинской… а они рыщут возле моего дома. И тут вы. А я за вами… Скажите, что мне теперь делать?

Первая мысль была — сумасшедший. И физиономия никак не тянет на нормального.

— Да кто вы такой? — Турецкий наконец нашелся с вопросом. — И почему именно ко мне? Я-то вам зачем сдался?

— Как это — кто? — искренне удивился он. — Они ж Егорыча моего пришили, а теперь, значит, охотятся за мной. Вот поэтому я к вам и кинулся. Мне жена сказала, ну, Нина Васильевна… Вы ж с ней разговаривали. Это еще повезло, что я сразу, как вернулся, тут же к ней поехал, денег ей дать, я их много привез… А они, значит, возле моего дома дежурили, зевнули, другими словами.

Какая-то неясная мыслишка вроде бы мелькнула в голове, но Турецкий не успел с ней разобраться, потому что его странный преследователь говорил почти без остановки испуганно-бубнящим голосом.

— Егорыч-то, понимаете, отпустил меня на недельку, давай, говорит, вали, отдыхай, ты мне пока не понадобишься. Я и махнул в Висбаден, это в Германии, в картишки там играю. Так они меня и там, и здесь обложили, словно волка…

Увидев наконец выражение недоумения на Сашином лице, мужик вдруг запнулся и стукнул себя по лбу.

— Ну да, я все рассказываю, а вы… Так ведь Кочерга я, товарищ Турецкий. Вспомнили теперь?

Вот так: живой и невредимый, но трясущийся от страха, перед ним в настоящий момент находился личный шофер и телохранитель банкира Сергея Егоровича Алмазова со странной фамилией Кочерга, которого почти неделю все почитали за покойного. Между прочим, телохранитель мог бы быть и покрупнее, помассивнее. А, он же боксер, вспомнил Турецкий. А боксеру габариты не совсем обязательны, хотя и желательны. Или это его действительно от страха так скорчило?..