Ностальгия по чужбине. Книга первая - Йосеф Шагал

— Вэл, я завтра же пришлю свою жену на консультацию. Умоляю тебя, расскажи этой зашпаклеванной плоскодонке, что ты делаешь со своей грудью, как ты сохраняешь такую изумительную форму, почему, черт побери, она у тебя уже как минимум десять лет совершенно не меняется?!..

— Ты думаешь, твоей жене это поможет? — выдавила я из себя, жадно глотая воздух.

— Ей уже ничего не поможет!

— Тогда зачем рассказывать?

— Чтобы этой стерве, обрекшей своего любимого мужа и лучшего на восточном побережье ценителя женской плоти пожизненно щупать шарики для пинг-понга, было стыдно!..

Ослабив, наконец, стальной обруч объятий, Бержерак по-хозяйски огляделся, рухнул на диван в холле и с наслаждением раскинул руки.

— Если бы ты знала, Вэл, как я ненавижу летать!

— Что-нибудь выпьешь, ценитель женской плоти?

— Кофе, — кивнул Бержерак. — Литров десять. И без молока. Но с сахаром. Не очень сладкий. Ложек семь…

— Вэл, ты в порядке? — Голос Элизабет донесся из кухни одновременно со звуком льющейся воды.

— Да, — не оборачиваясь, ответила я. — Вполне.

— Тогда вот ваш кофе, молодые люди, я выйду присмотреть за мальчиками…

Умная и хорошо вышколенная бесконечными иносказаниями мужа и сына Элизабет была рождена идеальной свекровью.

— Если бы та знала, милочка, как я боюсь их роликовых коньков! — Вздохнула Элизабет, открывая дверь. — Это же открытые переломы на подшипниках!..

Когда дверь за свекровью закрылась, я тяжело вздохнула, а Бержерак моментально посерьезнел.

— У него будет все в порядке, Вэл.

— Ты еще и врач по совместительству?

— Я говорил с врачом. Он выкарабкается. В этом плане мое доверие к евреям безгранично

— Дай Бог… Давно я тебе не видела.

— После свадьбы… — Угреватое лицо Бержерака расплылось в улыбке. — Ох и наклюкались мы тогда!..

— Как твои дела?

— Все в порядке, все по-старому.

— Там же?

— Пока там.

— Зачем приехал?

— Он мой старый друг, Вэл! — Нос Бержерака протестующе дернулся. — Разве ты поступила бы иначе?

— Находясь на службе в конторе?

— Значит, сразу к делу?

— Прости, мне сейчас не до воспоминаний.

— Тебя допрашивала полиция?

— Еще нет… — Я покачала головой. — Меня выписали только вчера вечером.

— Ты что-нибудь видела?

— Ничего.

— Ничего подозрительного? Вспомни, не торопись говорить «нет». Прохожие, машины, какие-то шероховатости… Сгодиться все, только вспомни, Вэл!..

— Я ничего не видела. Мы стояли на улице, он обнял меня и в этот момент кто-то выстрелил… Понимаешь, Юджин полностью отгородил меня от улицы, перекрыл обзор…

— Вэл, только не делай из меня идиота, ладно?

— О чем ты?

— Он не отгородил тебя, дорогая, а ПРИКРЫЛ… — Бержерак залпом опрокинул в себя кофе, пролив на диван как минимум треть. — Прикрыл своим телом. Следовательно, он знал, что делает. Так вот, я хочу спросить тебя: ЧТО он знал? Что Юджин увидел ТАКОГО, после чего подставил свою спину между тобой и тем, кто стрелял?

— Ты хочешь сказать, что стреляли в меня?

— А ты хочешь сказать, что этого не знаешь?

— Короче, что тебе от меня нужно?

— Вэл, мы живем не в Колумбии… — Бержерак отпил кофе и поморщился. — В провинциальной Америке, в стороне от банков и других мест для хранения наличности не принято просто так, без веской причины, стрелять среди бела дня по живым мишеням. Особенно, если в качестве мишени выступают отставной офицер ЦРУ и его жена, тоже имевшая кое-какое отношение к спецслужбам… И еще одно обстоятельство: если ОНИ решили тебя достать, то рано или поздно все равно сделают это. Юджин получил вместо тебя три пули и чудом остался жив. Для вас это, безусловно, счастье, но для кого-то — оплошность. Впрочем, такие оплошности быстро исправляются. То есть, второго шанса на избавление не будет, Вэл. Если тебе наплевать на собственную жизнь, подумай о своем муже и детях…

— Ты же сам сказал, что им нужна я.

— Да, — кивнул Бержерак. — Но в реанимации сейчас пытается выжить твой муж…

Я тупо смотрела, как забавно двигается его гигантский нос, и ничего не ответила.

— Я прилетел сюда по личному указанию Уолша, — негромко произнес Бержерак. — Я НА РАБОТЕ, Вэл. И то, что здесь случилось, находится на контроле у фирмы. А потому рассказывай все, что знаешь, дорогая. Абсолютно все, без исключения. Самое главное сейчас — понять, что произошло? Почему спустя семь лет они вспомнили о тебе? Кому ты вдруг стала мешать? Причем так сильно, что тебя даже не стали выслеживать — просто припасли наспех в провинциальном городишке, где все друг друга знают в лицо… И то, что им не удалось тебя убрать, только подтверждает эту спешку…

Конечно, Бержерак был прав со всех сторон. И мне сейчас надо было рассказывать ему все до мельчайших деталей. Про письмо Мишина, про номера счетов и телефонный пароль, про возражения Юджина, про патлатую парочку, самозабвенно целовавшуюся в спортивной машине напротив… Но что-то останавливало меня, хотя, видит Бог, давно уже мне не было так плохо, как тогда, давно уже мне так не нужна была помощь, поддержка, ощущение уверенности, как в те страшные часы… И мне не надо было копаться в себе, чтобы ответить на вопрос об этом «что-то»: я ЗНАЛА, почему ничего не говорю и ничего не скажу этому доброму, сильному и по-своему порядочному парню, когда-то давно так сильно выручившему меня в Праге… В памяти вдруг отчетливо и точно всплыли слова Юджина, словно они были записаны в голове на магнитофонную пленку:

«ОНИ ничего не делают просто так. Твои сострадальческие мотивы, твои идеи добра в ответ на добро им неведомы и чужды. Их единственный резон — ИНТЕРЕС собственной фирмы. И в этом интересе нет места личному. Кузнечный пресс лишен способности думать, он просто сплющивает все, что под него подложат. Любое обращение к ним, — пусть даже это просьба достать два билета на финал супербола, — автоматически означает СОТРУДНИЧЕСТВО. Со всеми вытекающими последствиями. А если я встречусь с Генри, речь пойдет не о билетах… И нас вновь вовлекут в их бесконечные игры, в их идиотские операции, насильно, угрожая и шантажируя, опустят за уши в ту грязь, от которой мы оба сбежали и еще даже толком не отмылись. Сделать это во второй раз нам вряд ли удастся… Неужели, ты хочешь, чтобы все вернулось?..»

Нет, милый, я этого не хочу. Мне нужно лишь одно: спасти свою семью, спасти тебя, наших детей и нашу любовь. Это и есть единственная цель моей жизни, ради которой я ничего не пожалею. Потому что я хочу пить с тобой на кухне кофе, твердо зная, что между нами нет и не может быть никого. Потому что ни одна душа, ни одна сила на свете не должна иметь права распоряжаться нами. Пусть даже под самым благородным, под самым патриотическим предлогом. Только мы с тобой. Только ты и я…

Я не знала тогда, что именно стану делать. Через час. Через месяц. И не видела реального выхода. Даже в том, что так складно, так логично объяснял и предлагал мне Бержерак. Я сомневалась не в искренности их желания защитить мою семью, а в намерении подчинить этой задаче СВОИ собственные интересы. Бержерак заработал мое «нет» почти сразу же, когда веско, с нажимом произнес: «Я НА РАБОТЕ». Все правильно: для него это была работа, для меня — жизнь. Мы не только по-разному видели эту ситуацию, мы по-разному собирались из нее выкарабкиваться.

Очевидно, Бержерак это понял, ибо к концу монолога нос его как-то сразу поник, а взгляд утратил характерную живость.

— Что ты задумала?

— Ничего абсолютно.

— Вэл!..

— Хочешь еще кофе?

— Мне пора уезжать?

— Можешь остаться. Комната для тебя есть.

— А ты?

— А я сейчас поеду в больницу.

— Вэл, я добирался сюда тремя самолетами.

— Тебе же оплачивают дорогу.

— Не будь свиньей.

— Что ты хочешь от меня?

— Я не хочу, чтобы тебя убили.

— Неужели больше, чем я сама?

— Они тебя достанут, как ты не понимаешь?

— Мы, кажется, пошли по второму кругу…

— Тебе что-нибудь нужно?

— Да.

— Что? Деньги?

— Нет, как раз деньги мне не нужны… — Я положила руку на его бетонное колено. — Слушай меня внимательно, Бержерак. Ты не раз говорил, что Юджин — твой друг. И у меня никогда не было оснований усомниться в твоей искренности. Так вот, дорогой, останься его другом. И сделай то, что ты обязан сделать — защити детей своего друга. Я думаю завтра Элизабет увезет их к себе. Это нормально — бабушка забирает внуков к себе в Айову на рождественские каникулы. Тебе известно, где она живет, и ты знаешь, ЧТО надо делать, чтобы с моими мальчиками ничего не случилось. Да?

— Да.

— Я не думаю, что моим мальчикам что-то реально угрожает. Тем не менее, мне необходимо знать, что они в полной, АБСОЛЮТНОЙ безопасности. Ты меня понимаешь, Бержерак?