Тени в переулке - Эдуард Хруцкий

– На водку, – трагически вмешался Костя Журавлев.

– И то верно. Деньги настоящие поменял на фантики, раньше сотня была купюрой, а с десяткой нынче один раз в магазин зайти. А когда работяги пошли свои права качать, он их из пулемета…

– Вот мы об этом говорим и ничего не боимся. Это нам Хрущев дал, а при Сталине…

– А что при Сталине? – оборвал меня собеседник. – Он рабочих не трогал, он наш класс уважал.

Спорить с ним было бесполезно, и мы выпили.

Возможно, в этот же яркий осенний день в сторону Усова бежала маленькая «шкода» салатного цвета. Молодая женщина, управлявшая машиной, прекрасно разбиралась в географии подмосковного номенклатурного заповедника. Она остановила машину у самой главной дачи нашей страны.

А дальше начались заморочки. Офицеры КГБ, которые раньше охраняли человека, живущего на даче, теперь караулили его, поэтому получили строгий приказ никого не пускать к нему.

Но к вахте подошла подруга, которая сама и пригласила посетительницу. Машину оставили у ворот и пошли по длинной дороге. Вошли в дом. В огромной столовой за таким же огромным столом сидел старый лысый человек и горько плакал. Еще несколько дней назад он руководил огромной страной и был Верховным главнокомандующим одной из самых боеспособных армий мира. Всего несколько дней назад…

А сегодня сквозь слезы он говорил, что шел по ленинскому пути, а соратники его предали…

Маленький эпизод отставки…

Он плакал от горя – его лишили власти и от обиды, жестокой и неожиданной, нанесенной людьми, которых он не очень-то и уважал.

«Если бы выставить в музее плачущего большевика…» – написал в свое время Владимир Маяковский.

Через десять лет эта молодая женщина стала моей женой и рассказала эту печальную историю.

Хрущев искренне и свято верил, что идет по пути, начертанному Лениным, как говорили ему всего лишь полгода назад соратники в день его юбилея – 70-летия.

Я хорошо помню этот знаменательный апрель. Портретов Хрущева не было, пожалуй, лишь на дверях общественных туалетов, а так они висели везде, напоминая забытые сталинские времена, которые так осудил юбиляр.

Все было. И очередная Золотая Звезда, и торжественные собрания, и организованное ликование в колхозах и на заводах… В колхозах тем торжественным апрелем мне побывать не удалось, а на заводах я был. Видел мрачных рабочих, слушавших потоки славословий, льющихся с трибун.

Они не простили юбиляру понижение расценок и повышение цен на мясо и молоко. В этот день можно было вспомнить и вырубленные яблони в деревнях, и сданных на мясо коров – после введения налогов на каждое дерево, каждую корову. На Востоке даже ишаков выгнали из родных дворов, и они слонялись по улицам селений.

Рабочие молчали, только группы скандирования, организованные из парткомсомольского актива, выкрикивали бодрые лозунги.

А на экранах телевизоров и в знаменитом документальном фильме «Наш дорогой Никита Сергеевич» соратники крепко обнимали юбиляра, сравнивая его с самим основоположником.

Они говорили, а заговор против «нашего» Никиты Сергеевича набирал обороты. Во главе его формально стоял Брежнев, а на самом деле политическую кашу варили комсомольцы, прорвавшиеся к власти во главе с Александром Шелепиным и Владимиром Семичастным. Два председателя КГБ, один бывший, а другой действующий, были огромной политической силой. Тем более что Шелепин, уйдя из спецслужбы, стал фактически вторым человеком в партии, ему подчинялись все органы партийного и государственного контроля.

Однажды показывали по телевидению очередной фильм о трудной судьбе Никиты Хрущева. Авторы постоянно педалировали мысль, что вся история со знаменитой выставкой в Манеже была спровоцирована врагами руководителя партии, чтобы поссорить этого смиренного самаритянина с интеллигенцией.

Полноте! С кем его хотели поссорить? С десятком художников и писателей? Никита Хрущев в мелочах был не из тех людей, которому можно было внушить чужое мнение. Ему действительно не понравились выставленные картины, и его мнение поддерживал президент Академии художеств Серов. А что касается молодых писателей, он их не читал и не собирался этого делать. Просто они, как любили говорить в те годы, не «разоружились перед партией».

Для руководителя КПСС подлинной интеллигенцией был зал, полный творцов социалистического реализма.

Мне в свое время пришлось увидеть этих людей вблизи и услышать их пламенные выступления. По заданию редакции я поехал в Театр киноактера, где собрались жаждущие крови Бориса Пастернака авторы трескучих поэм, романов о рабочем классе и трудовом крестьянстве.

Что они говорили! Мне даже не верилось, что эти люди именуют себя «инженерами человеческих душ».

И только выйдя на улицу Воровского, после завершения спектакля всенародного обсуждения, я понял, что все эти люди смертельно завидовали Борису Пастернаку.

Не они, а он получил самую престижную в мире премию за литературу – Нобелевскую и мировое признание, и именно это делало прекрасного поэта врагом творцов, объединенных Союзом писателей.

После своего юбилея Хрущев еще давал указания, которые старались по мере сил не выполнять, собирал совещания, ругал матерно соратников, а те, боясь, что не доживут на своих постах до дня переворота, восхваляли его политическую прозорливость.

Ему говорили о заговоре. Его предупреждали сын и бывший управделами ЦК КПСС Валентин Пивоваров. Но Хрущев вспоминал льстивые лица своих соратников и не мог поверить, что эта шваль способна на какие-то действия против него. Он не знал, что Брежнев и Семичастный даже серьезно обсуждали возможность его физического устранения. Проигрывали варианты: отравление, авиационная катастрофа и даже арест во время его поездки в Ленинград.

Но они сами испугались своих планов, особенно Семичастный, который был всего лишь типичным комсомольским интриганом. И они сделали ставку на дворцовый переворот.

Ранее такой переворот мог произойти на заседании Президиума ЦК КПСС перед июльским пленумом. Тогда Хрущева спасли два человека: маршал Жуков и генерал Серов.

На этих людей Хрущев мог опереться в любое время, поэтому заговор развивался поэтапно: сначала отправили в отставку маршала Жукова, потом разжаловали и выслали в Приволжский военный округ генерала Серова. Хрущев остался один. Как ростовая мишень в поле.

Был еще один генерал, министр охраны общественного порядка Вадим Тикунов, но заговорщикам не надо было его убирать – Никита Сергеевич сам нажил в нем злейшего врага.

Глава государства вызвал к себе министра Тикунова. Не поздоровался, что, кстати, было в его манере, и сразу же начал орать на генерала: