Жизнь в стёклах (сборник) - Елена Кочергина

Но я сломался. О Великий Ницше! Только избранные будут жить, слабые и гнилые вроде меня должны умереть. Нищие духом.

Я сижу в луже и воспоминания мелькают в моём воспалённом мозгу. Пять часов до моей смерти. Бурые бесы водят хоровод вокруг меня. Они помогут, они подтолкнут. Ещё месяц назад я приметил это дерево, серебристый ясень посреди лесной поляны. Это меллорн [14] . Нет, эльфы не спустились ко мне, они враги мне. Эльфы – это светлые ангелы, слуги Малельдила [15] . Малельдил проклял меня – хнакра [16] съест меня изнутри.

Честное слово, я всё рассказал ему. И про хнакру, и про эльфов. «Ты хочешь откосить от армии! – сказал врач. – Воображение у тебя хорошее, но лучше води машину. Нам, психиатрам, известны признаки, по которым можно отличить здорового человека от шизофреника!» И он был прав. Я здоров, я бесноватый. Я пошёл на отчитку.

Эту табуретку я нашёл на свалке. Маленькая, красивая, с блестящими ножками. Прочно стоящая на ногах. Зачем выбросили на свалку такую чудесную вещь? Люди зажрались! Люди думают, что будут жить вечно! Но они все неизлечимо больны. Это сам Николай Константинович Рерих мне сказал. Мы все – мразь, космический мусор. Видим источник своего происхождения в навозной куче и гордимся тем, чего достигли. Но мы ничего не достигли! Навозная куча совершеннее любого из людей. Но через четыре часа всё закончится, наступит конец света. Люди думают, что конец света далеко, в землетрясениях, наводнениях, смерчах. Они ошибаются. Конец света очень близко. Вам осталось до него всего пятьдесят лет. Или двадцать лет. Или десять лет. (Я хорошо умею считать.) Или три года. Или один. А может быть, месяц? Или день? Или ночь? Мне осталась одна только ночь. Стёртые краски, темнота, всё расплывается, всё растворяется в природе. Я буду там же, где и Лев Николаевич, ура! Лев меня не съест! Великое счастье раствориться в бесконечности, что может быть вожделеннее?

Я проверил, она крепкая. Мой вес выдержит. Бурые лисы обещали выбить табуретку. Неужели только три часа осталось? Кто установил это время? Какая сволочь выдумала время и пространство? До этого был чудесный, однородный, равномерный хаос. А потом пришёл Христос и испортил всё! Дети возненавидели родителей, родители детей. Люди стали пытать и убивать друг друга всего лишь за горсть пшеницы, не брошенную на жертвенник. Разврат, проституция, всё из-за него! Он наделил души стремлением к себе, и они не могут насытиться. Они страждут и пускаются в беззакония. Они пьянствуют, развращаются, убивают себя в поисках смысла. Они ищут себя, а находят тебя, Господи! Ты подсунул им суррогат и смеёшься над ними! Ты – покойник, ты умер на кресте и не воскрес! И мир потихоньку разваливается, энтропия распыляет его на атомы. Кто-то же должен за всем следить! На бесов надежды никакой. Придётся изворачиваться и самому выбивать табуретку у себя из-под ног.

«Я» – последняя буква в алфавите. Особенно если этому «я» осталось двигаться всего два часа. Потом оно минут пять будет двигаться непривычным для себя образом. А потом затихнет. Я ведь специально провожу этот эксперимент, чтобы посмотреть, что будет дальше. Если Бог есть любовь, я спасусь и из петли. Если Бог умер, то всё равно, проживу я ещё несколько лет или распадусь в эту ночь на атомы. Если Бог есть вселенная, я стану Богом. Если Бог – это Воланд, я с радостью стану служить ему. Хорошо, что Измайловский парк такой большой!

Батюшка сказал, что во мне нет беса. Конечно, нет! Все батюшки – попы. Если Бог пока ещё жив, я предъявляю ему жалобу. Жалобу на попов и психиатров. Они – не блюстители нравственности и даже не тираны. Они – блохи. И если Земля – твоя оболочка, Господи, то они прыгают по ней и кусают тебя безнаказанно. Убей их всех! В свою последнюю ночь я могу воспылать жаждой убийства! Ведь всего один час до рассвета. Это – мой последний час, и я могу делать всё что угодно!

Я был экстрасенсом уже в двенадцать лет. С первого раза вытаскивал пиковую даму из колоды, исцелял боли в мозгу и печёнке, по одной фотографии собаки определял, где она зарыла кость. А потом что-то произошло. На меня самого наслали порчу завистники. Всё рухнуло. Я сделался обыкновенным ребёнком. Серость, банальность, обывательщина. А я не хочу быть обыкновенным! Я хочу творить чудеса! Ну и где твои чудеса? Вот, я верую, что ты есть. Могу наступать на змию и скорпию? Неужели и предсмертную молитву ты не услышишь? Видно, ты – обманщик… Хвост лиса мелькает впереди. Спасибо, братья, спасибо! Без вас бы я заблудился. Иногда кажется, вы – вовне, а иногда кажется, вы – во мне. Высший разум, холодный. Он точно знает, что ему нужно. И он подчинил себе мой слабый ум. Управляет мной. Эй, бог, я последний раз прошу, покажи знамение! Останови меня! Ты бессилен, как импотент. Высший разум сильнее тебя!

А вот и моя волшебная поляна. Эта полянка – самое лучшее место, чтобы умереть. Любовно намыленная верёвка уже болтается на толстой ветке меллорна. Я горько смеюсь и сажусь на свою красивую табуретку. Бурые бесы куда-то исчезают. Осталось сделать только последний шаг, но моё тело обессилело, оно хочет спать. Надо остановить свой внутренний диалог, надо увидеть линии мира. Да пребудет со мной Сила! «Махатмы, возьмите мою душу!» – кричу истошным охрипшим голосом. Вскакиваю. И на мой крик из-за деревьев появляется косуля. Начинает светать. «Махатма Мория! – восклицаю я в исступлении. – Спасибо, что пришёл за мной сам!»

Я никогда не видел газель. Она стройна, влажная мордочка тыкается в моё голое плечо. Огромные глаза, мягкая шёрстка, копытца, как палочки. Похожа на добермана или гончую. Дикая коза…

– Аз есмь онагр, – говорит копытное.

– А я – боров, – сказал я.

– Почто от веры Христовой отступи́ши, басурманин? – спрашивает волшебное животное.

– Махатмы… – говорю я косуле.

– Аще не покаешися, погибнеши! – отвечает существо и целует меня в лоб. Как мать.

Мне снится сон. Я стою на коленях перед огромным чёрным джипом с тёмными стёклами. А в джипе сокрыто что-то большое и ужасное. Тёмное. Через бесконечное время оттуда вылезает страшный негр-священник, иеромонах. Он огромен, метра три ростом, полтора в плечах. У него чёрные глаза, чёрная борода, чёрная мантия и даже чётки чёрные. Пожилой. Я целую ему ноги и говорю: «Прости меня, отче!»

«Для тебя свет тёмен, а тьма светла! – говорит он. – Что хочешь от меня?»

«Чтобы мне прозреть».

«Веруешь в Сына Божия?»

«Я не знаю его», – отвечаю я. Немыслимо, невероятно лгать перед этим существом.

«Это тот, кто сейчас говорит с тобою!» – оглушительно ревёт негр.

«Верую, Господи!» – говорю я, изо всех сил стараясь не пятиться (я умею быстро перемещаться задом, стоя на коленях). Негр садится на корточки и улыбается. Я с ужасом замечаю, что зубы у него тоже чёрные. Он плюёт на пальцы, смешивает свою слюну с дорожной пылью и протягивает к моему лицу свою огромную ручищу. «Не зажмуривай глаза, сынок!» – ласково говорит священник.

В следующую секунду всё меняется. Я вижу белое небо, белый джип, белые одежды, белую руку и светлого старца с ослепительно белой бородой. В небе я вижу ангелов. «Скажи, отец, – спрашиваю я то, что давным-давно хотел спросить. – А кто явился Аврааму у Мамврийского дуба? Святая Троица?» «Да нет же, сынок! – отвечает отец. – Сын Божий явился. С архангелами Михаилом и Гавриилом. Бога Отца никто никогда не видел. Но кто видел Сына, тот видел Отца».

И вот я иду по лесу или парку. Ветер сильный и тёплый, весенний, хоть сейчас не весна. А снежинки холодные и тают на моём лице. Ноги увязают в грязи, и она приятно хлюпает под ногами, напоминая морской прибой. Никогда нигде вы не увидите таких красивых деревьев, как поздней осенью! На них ещё даже сохранились последние листья, которые радостно машут мне с высоты! Деревья таинственны и духовны, как ангелы света. Они словно обнажаются под светом Истины, который пробивается из-под рваных облаков. Боже, что это за облака! Можно часами завороженно смотреть на то, как они несутся вдаль. Они не серые, а серебристые, алмазно-перламутровые и живые. Вдали грохочет автомобиль, и поступь какого-то огромного добрейшего существа слышится мне в вибрации земли. Я слышу какой-то звон. Наверно, неподалёку звонят к Всенощной. «Динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь-дон-дон-динь-динь-дон-дон-динь-динь-динь-динь-динь-дон-дон». А потом я осознаю́, что звенит не снаружи, а внутри, у меня в голове или в сердце. Это Иисусова молитва. Это образ Божий рвётся наружу и пытается любовью своею объять весь мир. Но мне ещё предстоит множество скорбей. Хотел бы принимать их с радостью, но я наперёд знаю, что ещё буду злиться и роптать.

Но того, что произошло, уже никому не вытравить из моей души. Теперь чёрные тени бессильны надо мной. И всё вернётся сюда, к Иисусовой молитве в тихий сумеречный час. Небо распахнёт свои объятья, я явлюсь на суд Солнца Правды и забуду Землю. И, конечно, я буду осуждён за грехи мои. Но перед тем, как я буду отправлен в ад, мне будет позволено обнять моего Отца. Ведь последнее желание осуждённого на смерть всегда исполняется. И я обниму моего Господа изо всех сил и никогда не отпущу. Во веки вечные!