Мёртвая зона - Стивен Кинг

Эрб выключил телевизор.

– Герберт Смит! – вскочила Вера, едва не рассыпав попкорн. – Я смотрела! Это был…

– Джонни пришел в себя.

– …Орал Робертс и…

Слова застряли у нее в горле, и она согнулась, как от удара.

Эрб отвернулся; ему очень хотелось обрадоваться, но он боялся. Боялся сглазить.

– Джонни… – Она замолчала и, с трудом сглотнув, продолжила: – Джонни… наш Джонни?

– Да. Он разговаривал с доктором Брауном почти пятнадцать минут. Судя по всему, это не было… ложным пробуждением… как они сначала решили. Он все понимает. И может двигаться.

– Джонни очнулся?

Вера зажала руками рот. Ведерко с поп-корном соскользнуло с ее колен и упало на пол. Нижнюю часть ее лица закрывали руки, а над ними все больше и больше округлялись глаза. Эрб испугался, что они выскочат из орбит и повиснут на ниточках. Потом они закрылись, и Вера издала какой-то странный звук.

– Вера? С тобой все в порядке?

– О Господи, благодарю Тебя за проявленную к Джонни милость! Ты вернул мне моего Джонни! Я знала, что так и будет! О, Господь милосердный, я не устану благодарить Тебя каждый день своей жизни за моего Джонни. Джонни, Джонни, мой Джонни!

Ее голос набирал силу и перешел в истерический торжествующий крик. Эрб приблизился к жене и, схватив ее за отвороты халата, резко встряхнул. Время будто повернулось вспять, и перед его глазами проплыла та ночь, когда они узнали об ужасной аварии по тому же телефону, стоявшему в том же самом углу.

То же место и те же действующие лица! – подумал Эрб. Безумие какое-то!

– Боже милосердный, Иисусе, мой Джонни, мой мальчик, это чудо, настоящее чудо…

– Прекрати, Вера!

Ее глаза потемнели и подернулись дымкой.

– Ты жалеешь, что он очнулся? После того как насмехался надо мной все эти годы? И говорил, что я не в себе?

– Вера, я никогда и никому не говорил, что ты не в себе.

– Это было видно по твоим глазам! – закричала она. – Но Господь рассудил нас! Разве не так? Не так?

– Рассудил, – кивнул Эрб.

– Я же говорила тебе, что Господь избрал моего Джонни своим орудием для чего-то важного. И теперь ты сам видишь, что я права! – Она встала. – Я должна поехать к нему. И должна сказать ему. – Вера подошла к шкафу, где висело пальто, не отдавая себе отчета в том, что на ней только ночная рубашка и халат. Ее лицо выражало ликование. Она вдруг напомнила Эрбу ту девушку, какой была в день их свадьбы, и сама мысль об этом показалась ему странной и кощунственной. Розовые шлепанцы с хрустом вдавили поп-корн в ковер.

– Вера…

– Я должна рассказать ему, что Господь…

– Вера!

Она повернулась к мужу, но мыслями была не здесь, а с Джонни. Эрб подошел и положил руки ей на плечи.

– Ты скажешь ему, что любишь его… что молилась… что ждала и верила. Как никто другой. Ведь ты же – его мать! Ты горевала по нему. И я ли не видел этого все пять лет? Я не жалею, что он очнулся, ты зря так говоришь. Я не считаю, как ты, что он вернулся для выполнения какой-то миссии, но я не жалею, что он пришел в себя. Я тоже переживал – не меньше твоего.

– Разве? – Ее глаза смотрели холодно, гордо и недоверчиво.

– Да. И я скажу тебе еще кое-что, Вера. Ты будешь молчать о Господе, чудесах и великом предначертании, пока Джонни не поправится и не сможет сам…

– Я буду говорить все, что считаю нужным!

– …решать, что делать. Я имею в виду, что ты дашь ему возможность стать самим собой и не будешь «грузить» своими идеями.

– Не смей мне указывать! Не смей!

– Смею, Вера, потому что я его отец! – хмуро возразил Эрб. – И прошу тебя в последний раз – не вставай у меня на пути. Поняла? Я не позволю вмешиваться в судьбу сына ни тебе, ни Господу, ни Сыну Божьему Иисусу. Поняла?

Смерив его угрюмым взглядом, Вера промолчала.

– Ему и так будет непросто смириться с мыслью, что его, как лампочку, выключили из жизни на четыре с половиной года. Мы не знаем, сможет ли он ходить, хотя врачи и уверяют, что сможет. Нам известно, что для этого ему предстоит операция на связках – об этом говорил Вейзак. Возможно, потребуется несколько операций. А потом новое лечение, очень болезненное. Поэтому завтра ты будешь просто его матерью.

– Не смей так говорить со мной! Не смей!

– Если ты начнешь читать проповеди, Вера, я сам вытащу тебя из его палаты за волосы.

Вера дрожала, раздираемая радостью и гневом, и в ее лице не было ни кровинки.

– А сейчас одевайся, – сказал Эрб, – и поедем.

Весь долгий путь в Бангор они молчали; их не переполняла общая радость, которую они должны были чувствовать. Только на лице Веры застыло выражение воинствующего восторга. Она сидела рядом с Эрбом, выпрямив спину, и с Библией на коленях, открытой на двадцать третьем псалме.

6

В четверть десятого следующего утра Мари вошла в палату Джонни и сообщила:

– Приехали ваши родители. Хотите увидеться с ними?

– Хочу.

Утром он чувствовал себя гораздо лучше. Сил прибавилось, и в голове прояснилось. Однако предстоящая встреча немного пугала его. Джонни казалось, что они виделись пять месяцев назад. Тогда отец закладывал фундамент дома, в котором теперь, наверное, уже три года жили родители. А мать приготовила фасоль и на десерт – яблочный пирог и все сокрушалась, как он похудел.

Мари собиралась уйти, но Джонни поймал ее руку.

– Как они выглядят? В смысле…

– Отлично.

– Ладно. Хорошо.

– Вы сможете провести с ними полчаса. И немного вечером, если неврологическое обследование не слишком утомит вас.

– Так решил доктор Браун?

– И доктор Вейзак тоже.

– Ладно. Пусть так. Я и сам не знаю, сколько выдержу их ощупываний и укалываний.

Мари помедлила.

– Что-то не так? – поинтересовался Джонни.

– Нет… не сейчас. Вам наверняка не терпится увидеть родителей. Сейчас я пришлю их.

Он с волнением ждал. В палате он остался один – ракового больного перевезли в другую, пока Джонни спал после укола валиума.

Дверь открылась; вошли его мать и отец. Джонни испытал потрясение и облегчение: потрясло его то, как они постарели. Вместе с тем Джонни обрадовало, что эти изменения не были роковыми. Наверное, и его вид производил такое же впечатление.

Однако в нем что-то изменилось кардинально и, возможно, необратимо.

Больше Джонни ни о чем не успел подумать – мать обняла его, в нос ударил терпкий запах фиалковых духов, и в ушах раздался ее шепот:

– Слава Богу, Джонни, слава Богу, слава Богу, что ты жив!

Он обнял ее, но ослабевшие руки через несколько секунд бессильно упали, а Джонни вдруг открылось, как она прожила эти годы, что чувствовала и думала – и что ее ожидает. Потом осознание исчезло, растворившись, как видение темного коридора. Когда Вера разжала руки, чтобы взглянуть на него, и безумная радость в ее глазах вдруг сменилась глубокой задумчивостью, он невольно произнес: