Любимый незнакомец - Эми Хармон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он прошел за ней за прилавок, через помещение магазина, и оказался на складе. Там она сняла с одной из стоявших вдоль стен стоек с одеждой серое пальто. Он надел его, одернул рукава, проверяя, хорошо ли оно сидит, и кивнул:
– Сгодится.
За шляпу и пальто он заплатил сразу, деньгами, которые лежали у него в нагрудном кармане. Он отдал деньги, когда они вернулись в магазин.
– Если вы захотите отдать какие-то вещи или если вам самому что-то понадобится, прошу, берите из тех вещей, которые мы… собираем. – Слово «собирать» не слишком точно описывало то, чем она занималась, но после того, как улеглась снежная буря, Мэлоун еще дважды ей помогал и вполне заработал все, что она могла ему предложить.
– Возможно, я так и сделаю. Спасибо.
– Я снова иду туда завтра утром, сразу после завтрака, если у вас… найдется время. – Она чуть не рассмеялась оттого, что пригласила его составить ей компанию в морге. – Прошу, не чувствуйте себя обязанным. Я вас зову лишь потому, что вы сами об этом просили.
Он кивнул:
– Я пойду с вами.
Приподняв на прощание шляпу, он поблагодарил ее за помощь с одеждой и, по-прежнему сжимая в руке грязную клетчатую кепку, исчез в коридоре, уводившем вглубь дома.
* * *
За ужином Мэлоун снова мрачно глядел в тарелку, почти ничего не говорил и едва ли слушал. Он явно был чем-то встревожен, и Дани решила, что это может быть как-то связано с той самой клетчатой кепкой.
– По четвергам мы обычно слушаем Кливлендский оркестр, они играют в Северанс-холле. Присоединяйтесь к нам, мистер Мэлоун. – Настойчивое предложение Ленки вывело его из задумчивости.
– Может, мистер Мэлоун не любитель симфонической музыки, – заметила Зузана. – Многим она не интересна, Ленка. Она требует хорошего вкуса. Кажется, ирландцы всему предпочитают волынку.
– Что за глупости. Кто ваш любимый композитор, мистер Мэлоун?
Мэлоун помолчал, и Дани решила, что он наверняка отговорится.
– Несколько лет назад я слушал в Балтиморском оперном театре Сергея Рахманинова, – тихо произнес он. – Это было замечательно.
Ленка ликующе захлопала в ладоши, словно дитя, а Дани неожиданно для себя самой расплылась в широкой улыбке.
– Это любимый композитор Дани! – воскликнула Ленка. – Она говорит, его музыка сводит ее с ума.
– Его «Рапсодия на тему Паганини» – самое прекрасное, что я слышала в жизни, – сказала Дани, стараясь сдержать нахлынувшие чувства. – Лучше только «Адажио состенуто».
– В тот вечер как раз была премьера его «Рапсодии». Пожалуй, я с вами соглашусь, – заметил Мэлоун, а Дани уже не смогла сдержаться:
– В детстве я впервые услышала его на «Виктроле», – выдохнула она, отдаваясь воспоминаниям. – Думаю, это было незадолго до того… до того, как я сюда переехала. Мы слушали новую пластинку, ее выбрала мама. Папа как раз был дома. Музыка звучала так чудесно, что, когда пластинка закончилась, мы все захлопали, а папа вскочил, подхватил маму на руки и поцеловал.
Мэлоун ласково смотрел на нее своими грустными глазами.
– Вы знаете, как я себя чувствую, когда в моем доме заходит разговор об этом человеке, – бросила Зузана, и счастливое воспоминание лопнуло, точно воздушный шарик, который проткнули булавкой. Дани потупилась, многоцветный образ ее счастливого детства разом исчез.
Мэлоун отложил вилку и пристально взглянул на Зузану.
– Джордж Флэнаган не убивал ни себя, ни свою жену. Я в этом уверен, – ровным тоном произнес он. – Кем бы он ни был и чем бы ни занимался, этого он точно не делал.
– Это наше личное дело. Семейное дело, мистер Мэлоун. Прошу вас, не вмешивайтесь, – отрезала Зузана.
– Мистер Мэлоун расследовал это дело. Он считает, что это была бандитская разборка, – сказала Дани, изо всех сил стараясь говорить спокойно.
– Нам говорили другое, – произнесла Зузана. Губы у нее гневно дрожали.
Мэлоун ответил ей спокойным, открытым взглядом:
– Я знаю.
– Они до безумия любили друг друга, – не выдержала Ленка. Если бы здесь была Вера, она бы вела себя так же, как Зузана. Вера поклялась, что в жизни не произнесет имени Джорджа Флэнагана.
– Я в это не верю, – бросила Зузана.
– Правда не зависит от того, верите вы в нее или нет, – сказал Мэлоун. Он снова опустил глаза и продолжил есть.
– Ваше общество меня утомило. Желаю всем спокойной ночи. – Зузана встала из-за стола и зашагала прочь, оглушительно стуча тростью по деревянному полу.
– Думаю, нынче вечером мы уберем со стола, не прибегая к помощи мадам Зузаны, – беззаботно улыбнулась Ленка. – Расскажите еще, мистер Мэлоун. Я уверена, вам нравятся многие вещи. Расскажите, что вас сводит с ума, делает вас счастливым. От чего вы испытываете истинное блаженство.
Мэлоун взглянул на Ленку так, словно случайно оказался в дамской уборной.
– Я сегодня испытала настоящее блаженство, – вмешалась Дани, решив во что бы то ни стало спасти Мэлоуна от Ленки.
– Расскажи нам, – потребовала Ленка.
– Мне попалось идеальное яблоко. Не слишком твердое, не слишком мягкое. Оно так приятно хрустело, было сочным и кисло-сладким.
– И от этого вы испытали блаженство? – насмешливо уточнил Мэлоун.
– Да. Особенно когда откусила первый кусочек.
– В день по яблоку съедать и болезней не видать, – вставила Ленка. – Моя дорогая, что еще доставляет тебе блаженство?
– Носки, – ответила Дани.
– Носки? – переспросил Мэлоун.
– Теплые носки на замерзших ногах.
– Вас сводят с ума носки? – не унимался Мэлоун, уже явно валявший дурака.
Она рассмеялась. Конечно, он знал, какие именно носки сделали ее счастливой.
– А вы можете себе представить жизнь без носков? – парировала она.
Он вытер рот салфеткой:
– Нет.
– Ваш черед, мистер Мэлоун. – Ленка не собиралась сдаваться, и Мэлоун откинулся на спинку стула.
– Мне нравятся хорошие сигары, – медленно произнес он. – Люблю первую затяжку. Ее запах, то, как ее вкус разливается во рту. Если курить слишком часто, то этого уже не замечаешь. Так что я лишь изредка позволяю себе сигару и наслаждаюсь ею.
Ленка глядела на него во все глаза, так, словно перед ней стоял первый ученик в классе.
– Продолжайте, – потребовала она.
Он немного подумал и продолжил, внезапно почувствовав, что готов о многом им рассказать.
– Я терпеть не могу мороз, но люблю, когда в январе светит солнце. Когда от холода щиплет кожу, но солнечные лучи согревают верх шляпы и кончик носа. Люблю, когда простыни пахнут морем. Люблю запах жареного бекона. Люблю, когда после бритья на лицо кладут горячее полотенце. Люблю теплые носки, – он бросил взгляд на Дани, – и мятные леденцы. Я вообще сладкоежка. К еде я скорее
