Уродка: блуждая в потёмках истин - Геннадий Петрович Авласенко

не верить? – негромко осведомилась Уигуин. – Твой сомневаться в искренность мой слова сейчас?

– Да нет же! – Я вновь зло и издевательски рассмеялась. – Конечно же, я тебе верю, подруженька! Каждому твоему словцу доверяю! И едва удерживаюсь, дабы не разрыдаться сейчас от благодарности и умиления!

Выпалив всё это одним духом, я замолчала, потому что, и в самом деле едва удерживалась, чтобы…

Не разрыдаться, разумеется, кое-что иное совершить!

Уигуин тоже молчала, не сводя с меня немигающего своего взгляда, и общее наше молчание это грозило затянуться до бесконечности.

И всё больше крепло у меня желание завершить всё это одной короткой очередью по стоящей передо мной лекарке.

– Я показать тебе хотеть кое-что! – После этих слов крыса указала лапой на густой неколючий кустарник, растущий слева от дороги. – Туда если твой посмотреть, всё увидеть тотчас же.

Ну что ж, можно и посмотреть!

Сделав шаг влево, я друг увидела неподалёку от себя лежащего на земле человека. И не просто лежащего, а крепко связанного, да ещё и с кляпом во рту.

И это был именно мой соплеменник, а не человек посёлка.

Человек смотрел на меня, но, кажется, совершенно меня не различал. То ли одурманен был какой-то гадостью, то ли ещё что-то подобное с ним приключилось.

– Это один из тех, что со стороны запад придти, – послышался за моей спиной голос Уигуин, но я уже и сама об этом смогла догадаться.

– Ты даришь его мне? – в голосе моём всё ещё ощущались насмешливые нотки. – А почему одного только? Где все остальные?

Уигуин ничего не ответила. Вместо этого она совершенно бесшумно возникла вдруг совсем рядом со мной, потом наклонилась над лежащим и одним неуловимым движением освободила его от пут. Потом вытащила изо рта пленника кляп и, выпрямившись, отошла чуть в сторону.

Впрочем, незаметно было, чтобы лежащий хоть как-то заметил все произошедшие с ним изменения. Он даже не шелохнулся, зато Уигуин отошла ещё дальше в заросли кустарника.

– Теперь ты мочь любой вопрос ему задавать, – сказала она. – Он отвечать обязательно, и правдиво всегда. Даже промолчать просто не мочь после той порция зелье, что получил недавно внутрь.

– Вот даже как? – Я внимательно посмотрела на лежащего, потом перевела задумчивый взгляд на лекарку. – И как долго действие зелья продолжаться будет?

– Не очень долго чтобы, – такой был ответ Уигуин. – Часа два по ваш определений время, может больше чуть…

– Вполне хватит!

Я наклонилась над лежащим чужаком и взгляд, ещё мутный мгновение назад, вдруг прояснился, стал осмысленным.

И, одновременно, столько злобы и даже ненависти было в этом, устремлённом на меня взгляде.

– Ты знаешь, кто я? – спросила я первое, что пришло на ум.

– Да! – не проговорил даже, прохрипел чужак. – Ты – главный враг возрождаемого человечество, подлый предатель всех его интересов! Ты должна умереть!

Вот даже как?

– Действительно, ценный для меня подарок, Уигуин! – проговорила я, выпрямляясь. – И я тебе за него даже благодарна! Но это не значит, что я…

Не договорив, я замолчала, ибо лекарки уже не было рядом со мной. Она исчезла.

* * *

Разговор с чужаком, столь любезно предоставленным мне Уигуин, я продолжила уже в карете. Правда, предварительно выпроводив оттуда Корнея.

Ох, как не хотелось ему на кучерские козлы перебираться! Не потому даже, что места там для троих маловато, а просто элементарное любопытство мужика разбирало. Да и самолюбие, что не говори, взыграло: мол, всю дорогу почти на равных общались, а теперь вот к обслуживающему персоналу – шагом марш!

Но с Повелительницей особо не поспоришь…

Я подождала, пока Корней, взбешённый, как две тысячи чертей, не взобрался на козлы, потом захлопнула за ним дверку кареты (нарочно не соизволил сам её затворить). Подождала ещё, пока карета, резко дёрнувшись, тронулась, наконец, и лишь после этого вновь обратилась к сидящему напротив чужаку.

– Ну, что? Продолжим наш разговор?

– Жалею о том только, что не могу прикончить тебя прямо сейчас! – с ненавистью прохрипел чужак. – А ты, несмотря на всемогущий свой скафандр, всё же побаиваешься меня, раз руки и ноги скрутила намертво!

Я не стала объяснять собеседнику, что связала его лишь из-за опасения, как бы он, поняв, что, ни промолчать, ни сказать мне неправду, просто не в состоянии, не попытался бы покончить с собой. И, одновременно, пришла мне в голову мысль: а не сами ли жизни себя лишили те трое раненых, вывезенных мною из поселкового заточения? Может, у них яд в одежде припрятан был?

Хотя, с другой стороны, почему тогда не воспользовались чужаки этим ядом ещё в посёлке, пытки всевозможные претерпевая? Или там с них одежду сорвали (как с меня когда-то), а вторично одевали в спешном порядке лишь перед тем, как на носилках из здания выносить?

Впрочем, это теперь было не столь важно…

– Скажи, а почему всё же вы так стремитесь меня прикончить? – задала я чужаку вопрос, который и в самом деле очень меня интересовал. – Причина какая-то должна быть, как считаешь?

Чужак ответил не сразу. Вернее, он, кажется, попытался, то ли, солгать мне, то ли, вообще, промолчать, но, увы, не удалось бедолаге, ни то, ни другое. Уж в чём, в чём, а в лекарственных снадобьях крысиным лекаркам, а особенно, Уигуин, нет равных.

– Твой скафандр, – словно через силу заговорил чужак, – сможет выбрать себе другого хозяина лишь после твоей смерти. Даже если бы ты сама попыталась передать его кому-либо добровольно либо под принуждением, ничего бы из этого не вышло! Скафандр должен каким-то образом «почуять» твою смерть, и только после этого он вновь станет временно ничьим. А он нам позарез нужен, скафандр этот! Он нам необходим просто!

– Для чего? – тут же задала я следующий вопрос.

– Для завоевания вашей, так называемой, Федерации! – с каким-то даже злорадством выкрикнул чужак. – И это произойдёт, и уже скоро!

Он замолчал, тяжело и прерывисто дыша, а я тоже некоторое время сидела молча, обдумывая только что услышанное.

О том, что скафандр выбрал меня пожизненной своей повелительницей, я знала и раньше (наверное, во время моего подсознательного обучения, получила от скафандра и эти сведения), но того, что я сама не имею право передать его кому-либо постороннему, об этом я услышала впервые. Интересно, откуда у чужака такие сведения?

А ещё интересно, на каком именно расстоянии скафандр может мою смерть «почуять»? Сто метров, двести… километр? А если я на сотню километров от него отдалюсь, тогда как?

Тут я вспомнила, что, если верить словам Уигуин, время добровольных откровений со мной чужака ограничено действием зелья. И