Не удержать в оковах сердце - Шелли Такер

Раздался смешок.

— Допускаю, что вы талантливая воровка, мисс Делафилд, но ваши познания в области вооружений оставляют желать лучшего.

Она бросила на него обиженный взгляд.

— Надо было попробовать. — Она потерла заслезившиеся глаза. — И я совсем не талантливая воровка, — пробормотала она. — Я самая обыкновенная воровка.

— Судя по сумме вознаграждения, обещанного за тебя, этого не скажешь.

Сэм поморщилась.

— По правде, говоря, я никогда не стремилась стать талантливой воровкой. Просто мне помогало то, что я женщина.

— Каким образом?

Она пожала плечами.

— Глядя на молодую женщину, хорошо одетую, воспитанную, умеющую поддержать светскую беседу, большинство людей думает: «Ну, какую угрозу она может представлять?»

— Что, правда, то, правда.

Тембр его голоса странно отозвался во всем ее теле. Ей не понравилось, как он произнес эти слова. И как поглядел на нее при этом.

Подавив в себе желание, отползти от него, Сэм промолчала, глядя на пламя светильника.

Потом, вспомнив, что ему следует спать, а не вести эти раздражающие разговоры, она спросила:

— Ну, как, виски помогает?

— Немного. — Он снова улегся на бок и не смог сдержать стон, но не закрыл глаза, а продолжал разглядывать ее. — Предположим, что мы выберемся отсюда живыми, мисс Делафилд, и нам каким-нибудь чудом удастся снять эти проклятые кандалы. — Он указал на ненавистную цепь. — Что вы будете делать потом? Какие дьявольские планы роятся в вашей головке относительно того, как потратить нажитое нечестным путем богатство?

Язык у него начал заплетаться. Виски подействовало скорее, чем она рассчитывала. Не сомневаясь, что он уже плохо соображает, Сэм поддалась искушению сказать ему правду.

— Ты будешь смеяться.

— Не буду… — Он поднял свободную руку и перекрестил сердце. — Обещаю.

Традиционный жест выглядел не очень убедительно, особенно если учесть, что бродяга перекрестил то место, где было выжжено клеймо.

— Будешь, будешь, — тихо сказала она. — Ты всегда надо мной смеешься, сомневаешься в моей сообразительности.

— Только не сейчас, ангелочек, — пробормотал он. — Я не в том настроении.

Внимательно посмотрев на него, Сэм поняла, ему нужно чем-то отвлечься от боли. Она отвернулась, не желая, чтобы он прочел ее мысли. Перекинув волосы через плечо, она принялась заплетать влажные пряди в косу, обдумывая, стоит ли говорить правду. Вреда не будет, решила она, наконец.

— Когда все закончится, я хочу взять билет на корабль, направляющийся в Италию. В Венецию.

Он, кажется, удивился.

— В Венецию? Почему именно в Венецию?

— Потому что… — Она посмотрела на свод пещеры над головой, представив себе небо Италии над золотистыми полями. — Потому что там все не так, как в Англии. Там чисто, просторно, тепло, красиво… — Голос ее потеплел. Она взглянула на волосы, которые заплетала в косу. — Я никогда не видела Италию, но много о ней читала. С тех самых пор как посмотрела однажды летом в театре на ярмарке пьесу Шекспира «Много шуму из ничего», мне хотелось уехать в Италию. Я куплю, маленький дом в Венеции и буду жить на берегу Адриатического моря.

Она заплела косу, завязала ее полоской желтого шелка, оторванной от остатков рукава, и уже ждала, что он вот-вот рассмеется.

— Могу себе представить тебя в Венеции.

К ее удивлению, в голосе его не было привычной насмешки. Напротив, слова звучали мечтательно. Оглянувшись, она увидела, что он смотрит на нее полузакрыв глаза.

— На солнце, — пробормотал он, — на берегу Адриатики. В шелках и бархате, сверкающую, как чистое золото, среди драгоценностей, произведений искусства. — Он едва заметно улыбнулся, но это была не его прежняя насмешливая ухмылка. — Там ты будешь на месте.

Сэм покраснела.

Веки его, наконец, сомкнулись, как видно, писки или усталость, а может быть, и то, и другое вместе, сделали свое дело.

— Так почему же ты не уехала туда раньше? Почему оставалась в Англии?

Она ответила не сразу.

— Если уж быть воровкой, то лучше там, где все хорошо знаешь, а новую жизнь надо начинать в другой стране. Но без денег это невозможно.

— Что, правда, то, правда, — мрачно согласился он. — В этом ты права.

— В Венеции я никогда не нарушу закона. Я возьму новое имя и начну новую жизнь…

— И забудешь прошлое?

— Да.

— Отличная идея, — В его голосе, кажется, появилась насмешливая нотка. — Желаю вам удачи, леди.

— Прошлое нужно забыть, — уверенно заявила она, раздосадованная этой насмешливой ноткой в его голосе. — Лучше жить будущим. Я куплю дом и начну собственное дело. Я даже итальянский язык изучала и говорю по-итальянски довольно бегло. Sci uno sciocco insopportable.

— Posso direlo stesso di te, — ответил он. — А ты вполне прилично говоришь по-итальянски.

Она широко раскрыла глаза от удивления.

— Ты знаешь итальянский?

Он улыбнулся.

— Не у тебя одной есть скрытые таланты, ангелочек, — Слово «ангелочек» утратило свою язвительность.

Сэм видела, что он говорит с трудом, язык у него совсем заплетался. Едва ли это можно было объяснить лишь действием виски.

Она взяла светильник и, придвинув, с сильно бьющимся сердцем наклонилась над ним. Лицо раскраснелось, а глаза неестественно блестели.

— Только не это, — шепотом взмолилась она.

— Именно это, — засмеялся он.

— Я говорю не о твоих скрытых талантах. — Она приложила руку к его лбу. — У тебя жар.

Он вздрогнул.

— Мне тоже так показалось.

Сэм охватил страх. У них нет ни одеял, ни топлива, чтобы поддержать огонь, мало воды и нет лекарств. Она не сможет помочь ему.

Впервые настоящий ужас сжал ее сердце. Ведь он может умереть! И она рядом с ним. Долгая, мучительная смерть стала реальностью, такой же жестокой и неминуемой, как тьма вокруг.

— Нет, — задыхаясь, прошептала она. — Нет! С тобой будет все в порядке. По-другому нельзя. Ты обязан выжить.

Он открыл глаза, взгляд его блуждал.

— Конечно, обязан, — пробормотал он осипшим голосом — Я не желаю, чтобы надо мной кудахтала, как наседка, какая-нибудь женщина…

Он потерял сознание, не закончив фразы.

Глава 12

Лондон

Прескотт Хибберт откинулся на бархатные подушки экипажа, ослабил узел галстука и расстегнул парчовый жилет, слишком туго стягивающий его расплывшееся брюшко.

Прохладный ночной воздух, проникавший сквозь прикрытые шторами окошки, принес с собой запах роз из Гайд-Парка. Прескотт с улыбкой прислушивался к знакомым звукам города, который любил и на благо которого служил, — к возбужденным голосам кучеров наемных экипажей, переругивавшихся друг с другом, смеху припозднившихся прохожих, возвращающихся домой из гостей или театров.