Пламя зимы - Роберта Джеллис

Стефан стал вовлекать меня в беседу. Поначалу мне было трудно. «Может быть, он таким образом старается сгладить свою вину за то, что потребовал от меня услуг оруженосца?» – подумал я. Но вскоре я понял, что король вообще не думает обо мне, а просто пытается избежать какого-то неудобства. Но какого?.. Мне казалось, что нет такой темы, которой хотел бы избежать король. Думается, неудобство ему причиняло просто присутствие его брата и лорда Солсбери, даже когда у них не было причин для спора и ссоры.

Эта мысль настолько занимала меня, что я больше в этот день не подумал о Мелюзине. Я знал, что Роджер Солсберийский был первым канцлером и верховным судьей Генриха и при помощи его племянников (если они, конечно, были племянниками, а не сыновьями), Александра, епископа Линкольнского, и Найджела, епископа Илийского, который был, королевским казначеем, Солсбери все еще сохранял почти полный контроль над правительством страны.

Не уверен, были ли они хорошими и честными людьми, но верховный суд лорда-канцлера и казначейство работали гладко. Они признали Стефана королем и, я думаю, исправно ему служили. Мне было жаль, что существует холодность в отношениях между Стефаном и его братом, которая появилась с конца осады Эксетера. Будет хуже, если гнев Стефана распространится на лорда Солсбери и его подчиненных.

Моя тревога была отчасти эгоистичной. Если Стефан сейчас перестанет верить Солсбери и отдаст посты кому-то другому с небольшими возможностями и опытом, скорее всего кому-нибудь из семьи или друзей Валерана, то очень возможно, что доход казначейства упадет. Я почти не сомневался, что в таком случае в первую очередь будет урезана выплата жалованья.

Но когда епископ ушел, мне стало стыдно за мои мысли.

Оказалось, что королю действительно не хватает меня, так как он держал меня рядом с собой весь день. Мы катались верхом после обеда, занимались соколиной охотой. (У короля была великолепная птица, подаренная ему в Джернейве). При этом Стефан рассказывал мне, как он рассеял всякую надежду Роберта Глостерского и императрицы Матильды войти в Англию и что основную роль здесь сыграла королева Мод.

Когда Уолчелин Мамино контролировавший Дувр, восстал, чтобы предоставить Глостеру порт для входа в Англию, королева послала свои корабли из Булони и блокировала Дувр с моря, пока не подошли ее войска и не осадили его с суши. Таким образом она заставила Мамино сдаться ей. Стефан не пытался присвоить себе успехи своей жены. Он ценил ее выше всего на земле и на небесах. Это была беззаботная речь. Возможно, потому, что он действительно считал себя с Мод едиными душой и телом, а может быть, и потому, что он был просто в хорошем настроении. Он был уверен, что здесь не будет новых восстаний, так как весь юг Англии, исключая только дальнюю западную окраину, находился в его власти.

Я не мог не подумать о захвате шотландцами севера, но попридержал свой язык. Я отлично знал привычки короля отодвигать на второй план неприятные мысли и темные перспективы и предаваться легкому оптимизму. В этом случае, несмотря на боль за свою землю, я не мог упрекать его. Для Стефана было немыслимым бросить богатый, хорошо населенный юг, чтобы выдворить шотландцев из бедных, бесплодных графств. Он уже дважды делал это, показывая свое хорошее отношение к Нортумберленду и Йоркширу, но сейчас были более опасные времена. Если король уведет на север свою армию, то здесь могут подняться восстания. К тому же у людей, контролирующих не Дувр, а другие порты в которых могли бы высадиться граф Гло-стерский и императрица Матильда, могут появиться мысли пригласить их к высадке.

Между тем стемнело, и я освободился от службы. Чувствуя, что мои мысли слишком далеки от моей женитьбы, я решил, что, пожалуй, лучше разыскать свою старую спальню, если только король примет мои полушуточные объяснения, почему я избегаю новых радостей брачной постели. Мне повезло: он отвернулся от меня слишком быстро, чтобы заметить дрожь, которую вызвали в памяти его слова. Я хотел найти себе новое место для сна, но я не мог бросить бедняжку, на которой женился, в сомнениях и, возможно, в страхе, если она помнит меня и рану, от которой страдала.

Дверь в спальню была открыта. В слабых отблесках света я увидел Мелюзину, лежавшую в постели под шерстяным одеялом. Она спала, а может быть, только притворялась спящей. Я обрадовался, так как в любом случае это избавляло меня от необходимости говорить с ней. Я разделся и лег на левый бок, повернувшись к ней спиной. Если она притворяется, то такое мое положение убедит ее в том, что я не намерен беспокоить ее.

К счастью для меня, мне больше нравилось спать на спине или на правом боку и я еще не привык делить с кем-то свою постель. Мне было неудобно, и я не мог уснуть. Через некоторое время я повернулся на спину. Мелюзина не подала виду, что заметила мое движение, и я начал расслабляться. Возможно, я уже наполовину спал, так как у меня изменился ритм дыхания, но присутствие Мелюзины в постели удержало меня от полного погружения в сон. Она слегка переместилась на постели, и это разбудило меня. Если бы перемещение было быстрое, то я бы не заметил его и действительно бы заснул. Но оно было слишком медленное, оно продолжалось слишком долго, чтобы быть естественным движением. Вряд ли я почувствовал какое-то подозрение. Это было только легкое раздражение на то, что Мелюзина не спит. Надо было найти какие-то слова, чтобы убедить ее заснуть. Но вдруг медленное движение Мелюзины сменилось быстрым, стремительным, и ее тень с тускло блестевшим кончиком какого-то предмета нагнулась надо мной.

ГЛАВА 8

Мелюзина

Ночь, когда ко мне возвратилось сознание, была так наполнена ужасом, а порой и яростью, что в моей голове не осталось места для памяти, а в моем сердце – для горя. Возможно также я выбросила из своего ума отца и братьев из-за страха страдания, которое принесут мне воспоминания об этой моей потере. Я уже проделывала такие вещи над собой и раньше, когда пыталась забыть о том что принес моей семье мой тринадцатый день рождения. Этим утром, несмотря на то, что я преднамеренно отказалась думать о своей родне, мои мысли могли соскользнуть на старую дорожку гнева и ненависти. Я знала, что мой единственный шанс отомстить будет потерян, если хоть кто-нибудь поймет, что я уже не сумасшедшая. Таким образом, все мое внимание было сосредоточено на том, чтобы вести себя так же, как я это делала до того, как ко мне вернулся рассудок.

Никто не удивился, когда королева ввела меня в общество придворных дам. И несколько человек из тех, кто пришел, чтобы убедиться в том, что до этой ночи я была непорочна, приветствовали меня так же любезно. – Я поняла, что уже нет необходимости ограничивать себя в прошлом. Каждый раз, прежде чем что-то ответить или как-то поступить, я долго обдумывала, и эта моя медлительность, проистекающая из-за боязни выдать то, что я уже в своем уме, считалась с их стороны для меня нормальной. Как только мой ужас от того, что я могу выдать себя, немного уменьшился, я начала думать, где я могу раздобыть нож, достаточно длинный большой и острый, чтобы им можно было убить.