Модельный дом - Фридрих Незнанский

— Страшно, — признался Трутнев. — Но не потому страшно, что ты сдашь мне сейчас паскудника-клиента твоей хозяйки, возможно даже маньяка, а потому страшно, что эта сука все равно достанет тебя.

— Господи, майор! — удивлению Татьяны, казалось, не было конца. — Я ли это от тебя слышу? Страшно… Уж не запал ли ты на меня?

— Может, и запал, — помимо своей воли произнес Трутнев. — И поэтому могу обещать тебе, если, конечно, сама не будешь трепать языком…

Татьяна слушала Трутнева и не верила своим ушам. Показала глазами на бутылку, которую тот все еще держал в руке, потом на коньячные бокалы.

— Слушай, Сережа, ты что это… такими ведь словами не шутят. Тем более, с нашей сестрой.

— А я и не шучу.

— В таком случае, попрошу повторить с самого начала. Со слова «запал».

Замолчала и вдруг радостно засмеялась, соскользнув с кресла и обхватив Сергея за ноги. Прижалась к нему лицом и зашептала горячечным шепотом:

— Ох же, Сереженька! Никогда… никогда не пожалеешь, что сказал мне это словечко.

Утром следующего дня, сразу же после оперативного совещания, Владимир Михайлович Яковлев попросил секретаршу соединить его с Турецким.

— Ну что, жив курилка?

— Живой, а хрен ли толку, — по привычке отшутился Александр Борисович и в то же время насторожился, догадываясь, что просто так начальник МУРа звонить не будет. Тем более в утренние часы, когда на Петровке координируются оперативные разработки версий, находящихся в производстве уголовных дел. И начальник МУРа не заставил себя ждать:

— Ладно, не буду томить, слушай сюда. Мой Трутнев копнул старенькое досье по «Зосе», массажному салону мадам Глушко, и кажется вышел на твоего любителя молоденьких женских тел.

— На Серафима? — мгновенно отреагировал Турецкий.

— На него… Только его настоящее имя не Серафим, а Серапион, и это пока что должно остаться между нами.

— Боишься утечки информации?

— Да. И тому есть причина. Так что, для твоей «Глории» он пока что должен остаться Серафимом.

— Что, настолько серьезная фигура?

— Нет, не настолько, может, и серьезная, насколько говнисто-влиятельная, и любая утечка информации может принести массу хлопот и неприятностей. А это, насколько я понимаю, ни мне, ни тебе не нужно.

— Это уж точно, — согласился с Яковлевым Турецкий, однако не выдержал, спросил: — Кремль? Правительство? Дума?

— Правительство. Замминистра. И все, по его личности больше ни слова, кроме главного. Большой охотник до красивых девочек, что заставляло нашу мадам Глушко держать специально для него парочку-другую малолеток, которых она привозила из такой Тмутаракани, что не приведи господь.

— Но они все, надеюсь, живы и здоровы?

— Живы. Но когда они начинали надоедать нашему Серафиму, мадам Глушко отправляла их обратно в глубинку. Да, и еще вот что. У этого козла в буквальном смысле сносило башню, когда среди таких девочек встречалась девственница. И судя по всему, случай с твоей моделью — тот самый вариант.

Турецкий молчал, переваривая информацию. Он подозревал нечто подобное, но тот факт, что Серафим-Серапион входит в так называемую касту неприкасаемых, осложнял дальнейшую разработку операции. Яковлев, видимо, также думал об этом.

— А теперь, Александр Борисович, слушай меня внимательно, — произнес он. — Я буду презирать себя, если не доведу это дело до конца. И поэтому предлагаю тебе свернуть разработку Серафима, предоставив это моим операм.

Он замолчал было, но, предчувствуя эмоциональный всплеск Турецкого, пошел на опережение:

— Прекрасно понимаю твои чувства, но ты сам знаешь, сколько потребуется сил, чтобы взять этого козла за вымя. И я боюсь, что твоей «Глории» с этим не справиться.

— Ты хочешь сказать, что Серафим и его влиятельные кореша размажут нас по стенке?

Многоопытный начальник МУРа только вздохнул на это.

— Что ж, может, ты и прав, — вынужден был согласиться с ним Турецкий. — И в то же время… Думаю, этот самый Серафим далеко не дурак, чтобы не почувствовать начинающуюся вокруг него возню, и он может просто залечь на дно, пока пресса не угомонится относительно смерти Фокина. Ну, а чтобы развалить уголовное дело… Господи, да мне ли тебе говорить, как просто все это делается!

Генерал Яковлев знал и поэтому вынужден был промолчать на выпад Турецкого. Наконец спросил раздраженно:

— Ну и что ты предлагаешь? Только предупреждаю сразу, о разработке Серафима забудь.

— Уже забыл, — буркнул Турецкий. — А вот насчет того, что я предлагаю, давай поговорим…

Глава 17

Сообщение, озвученное по телевизору в программе «Петровка, 38», было коротким, лаконичным и в то же время должно было сыграть роль палки, брошенной в осиное гнездо.

«В Борисовских прудах был выловлен труп молодой женщины, с признаками сексуального насилия. Можно предполагать, что это Станислава Кукушкина, семнадцатилетняя фотомодель, не вернувшаяся домой после очередного показа на подиуме. Сейчас уже никого не удивить сексуальным порабощением девочек, решивших посвятить себя модельному бизнесу, но то, что произошло с этой липецкой девочкой, решившей покорить Москву, вынуждает говорить о том, что этот вид преступления, за которое в законопослушных странах дают пожизненное заключение, тогда как в России порой невозможно даже возбудить уголовное дело, не говоря о том, чтобы довести его до конца, приобретает все более страшные очертания.

Эта девочка сначала была изнасилована, а затем убита профессиональным ударом в основание черепа. И уже после этого, видимо, для того, чтобы скрыть следы этого страшного преступления, труп был вывезен в район Борисовских прудов и утоплен с грузом на ногах.

Ведется расследование».

Александр Борисович выключил телевизор, к которому в последнее время стал питать особое отвращение, и, не скрывая своего удовлетворения, повернулся лицом к жене.

— Что скажешь?

Ирина Генриховна неуверенно пожала плечами.

— Впечатляюще, но…

— Что?

— Боюсь, что заряд может оказаться холостым.

— Не понял.

— А чего тут понимать? Эта пуля рассчитана на то, чтобы заставить Серафима активизироваться? Но где гарантия того, что эта информация вообще дойдет до него? Да я рупь за сто даю, что он даже знать не знает о программе, которая вещает с Петровки, не говоря уж о том, что он смотрит ее по телевизору.

— Может, и не смотрит, — согласился с ней Александр Борисович. — Но то, что ее регулярно смотрит Чистильщик, а возможно, что и вся его команда — в этом я не сомневаюсь. И то, что Чистильщик тут же доложит об этом своему хозяину, в этом я тоже не сомневаюсь. Как не сомневаюсь и в том, что главный источник опасности для себя Чистильщик видит в «Глории».

— Ой ли, господин Турецкий! — хмыкнула Ирина Генриховна. — Не переоцениваете ли вы себя?

— Нет, — скромно потупился Турецкий. — Я даже не сомневаюсь в том, что он уже успел навести о «Глории» кое-какие справки и должен будет констатировать, что если его хозяин, то есть Серафим, в состоянии развалить на уровне районной прокуратуры подобное уголовное дело, то репутация «Глории» заставит его предпринять кое-какие действия.

— То есть, Яковлев все-таки пошел на то, чтобы сделать нас подсадной уткой? — без особого энтузиазма в голосе уточнила Ирина Генриховна.

— Ну-у, не совсем, конечно, так, но…

— Ладно, Турецкий, не напрягай мозги, — усмехнулась Ирина Генриховна, — и без того все понятно. Только учти, Турецкий, мне хотелось бы и с внуками когда-нибудь понянчиться.

Утром следующего дня на стол капитана Трутнева легла распечатка телефонного разговора, имевшего прямое отношение к «Петровке, 38». Неизвестный, судя по всему сам Чистильщик, видимо, не очень-то благоволил к мадам Глушко, видя в ней источник опасности себе любимому, и поэтому был не особенно с ней любезен.

«Телевизор, надеюсь, смотришь?» — без каких-либо экивоков спросил он.

Она, видимо, сразу же узнала звонившего по голосу.

«Допустим. А что?»

«Петровку» вчера смотрела?»

«Времени нет на всякое говно глаза пялить».

«А зря. Надо бы иной раз и к говнецу приложиться, тем более, что сама в нем по уши завязла».

«Ну, не тебе, положим, об этом судить. Говори, чего вдруг позвонить надумал?»

«Надумал… дерьмо собачье».

«Ты бы того… слова подбирай».

«Сейчас ты у меня сама слова подбирать будешь. Труп всплыл!»

Глушко даже не уточнила, чей. Только и того, что спросила:

«Где?»

«Все там же, на прудах».

«И… и что?»

«Ментовская контора на ушах стоит».

«И… и что… Стаська?»

«Да, твоя Кукушкина. Видимо, уже прошло опознание».

«Но… но как они могли на нее. выйти?»

«Могу только догадываться».

«Петровка?»

«Не похоже».