На земле мы только учимся жить. Непридуманные рассказы. - Протоиерей Валентин Бирюков

Утром хозяйка встает, на кухне свое дело делает. За ней встает хозяин, пытается лампу керосиновую зажечь, спичкой чиркает… Жена удивляется:

— Ты зачем, Иван, лампу зажигаешь? Ведь солнце уже подымается, совсем светло стало.

— Какое светло — темно!

Спичка у него в пальцах горит, а он ее не видит. Достает вторую спичку. Тогда жена отбирает спичку, зажигает перед его глазами и спрашивает:

— Ну теперь видишь?

А он только по столу руками щупает, где лампа стоит. Ни спички, ни солнца — ничего не видит. Черная ночь для него настала.

Жена затряслась, зарыдала: муж ослеп! Тогда Иван понял: Господь отнял зрение. Заплакал Иван: значит, Бог есть!

— Пойдем скорей в больницу! — говорит ему жена.

— Зачем в больницу? — отвечает Иван. — Бог меня наказал, больница не поможет…

Евдокия упала на колени, давай перед иконами просить за мужа.

— Что ты плачешь, — говорит Иван, — я же сам просил. Вот наказание и пришло.

А на следующую ночь он видит сон. Спаситель прямо с той самой иконы, над которой Иван надсмеялся, говорит ему:

— Ты мне глаза завязал — и Я тебе глаза завязал… Вот так-то. А когда 40 дней прошло — отошли глаза.

Видно, жена молилась усердно. А Иван таким проповедником веры православной стал — будь здоров!

Произошло это в 1932 или 1933 году на севере Томской области — в Нарымском крае, куда ссылали людей.

«НЕ МОГУ ЗАЙТИ В ЦЕРКОВЬ!..»

Сколько я повидал за годы моей службы различных паломников и исповедников — со всей России! С разными грехами приходят к священнику люди, но особенно горько бывает слышать о тяжких последствиях, какие бывают у тех, кто кощунствует или глумится над иконами.

Один такой случай произошел в Самарканде. Субботняя всенощная уже закончилась, народ расходился. В это время в дверях храма появился молодой мужчина, очень больной даже с виду. Лето, жара — а он в шапке, и все за голову держится. Прихожанка, которая прибиралась в храме, подошла к нему:

— Дяденька, освободите церковь, закрывать надо.

А он словно не слышит, к дверям прислонился. Усадил я его на лавочку, стал расспрашивать:

— Что с тобой? Ты болен?

— Голова болит, — ответил.

— Давно ли с тобой такое?

Он и рассказал свою печальную историю.

«Учился я в институте и очень стеснялся, что дома у нас были иконы — мама перед ними молилась каждый день. Я же не верил в Бога. Глупостью казалась "отсталость" матери. Сколько раз просил я ее:

— Мама, убери иконы!

— Да ты что, сынок, как можно говорить такое! Долго я спорил с ней, но мать — ни в какую! Наконец, я

решил больше не упрашивать ее, а просто убрать иконы. Так их спрятал, что никто не найдет.

Мама пришла с работы, глядь — икон нету.

— Володя, где иконы?

— Не спрашивай, мама, нету их.

— Куда ты их дел, Володя? Отдай, не бери греха на душу!

— Нету икон.

Как ни просила мать, не мог я ей сказать, что сделал с иконами. Она заплакала. Долго плакала. Умоляла:

— Отдай иконы!

Я молчал. Наконец, мать сказала сгоряча:

— Дурак ты, дураком и будешь!

Вот и все. Мне не по себе стало немного от этих слов. Но я храбрился, лег как ни в чем не бывало. Но в полвторого ночи проснулся от страшной боли в голове — так мне тяжко сделалось, что я схватился за голову и кричал во весь голос.

Мать вызвала "скорую помощь", увезли меня в "психушку". Шесть месяцев пролежал, как ни кололи — головные боли не проходят, и сам я вроде как умом повредился. Мать давай плакать, корить себя:

— Да зачем я так сказала на своего сынка?!

То в одну церковь бежит, то в другую — кается, просит прощения. А чего просить, если икон нет…

Наконец решилась, пошла в больницу, написала расписку, чтобы отпустили меня домой. А я дома больше половины месяца не спал. Не могу спать — и все тут. Никакие таблетки не помогают. Мне кто-то подсказал:

— Володя, ты в церковь пойди.

Вот я и пришел в церковь. Мне здесь легче — так спокойно стало. Можно у вас ночевать остаться?..»

Снял этот несчастный Володя шапку и стоит, упершись головой в дверной косяк. Все уже вышли из церкви, а он все стоит — будто уснул. Ему снова напоминают:

— Храм закрывается уже…

Он отошел на несколько шагов. А потом снова просит:

— Можно я у вас ночевать буду?

Ну, покормили его ужином, оставили на ночь. Потом еще на одну. И так он месяц жил при церкви — домой даже не думал появляться. В гараже ему постель устроили, поставили шифоньер, стол. Читал он много — ему книг надарили… А мать его потеряла совсем: и в «анатомичку», и в милицию, и в больницу обращалась — нигде нету. Опять плачет:

— Куда Володя девался?

В соседней церкви ей сказали, что сын в Георгиевском храме. Прибежала она к нам, залилась слезами:

— Володя, ты живой! Слава Богу! Я уж думала, что совсем тебя потеряла… Сыночек, прости меня!

— Мам, за все — слава Богу.

— Пойдем домой, сыночек.

— Нет, мама, не пойду. Мне тут хорошо. Поплакали они вместе, а потом мать снова спрашивает:

— А все-таки, Володя, куда ты иконы девал?

— Ох, мама, их нету — не спрашивай больше об