ЗВЕЗДЫ ЧУЖОЙ СТОРОНЫ - ЛЕВ КВИН

Я счел своим долгом успокоить его:

– Не взлетим, не бойся. Штука надежная, с гарантией. Я знаю.

– Я тоже. – Он хмыкнул. – Жену вот потерял с такой гарантией.

У Янчи была жена? А я его считал совсем молодым парнем. Сколько ему на вид? Лет девятнадцать, двадцать.

– Подорвалась?

– Не она. Я.

– Ты? – удивился я. – А говоришь – жену потерял.

– Все правильно. Я подорвался, а ее потерял… Покурить как охота!

– Нельзя, терпи. Огонек сейчас далеко виден… Так как же все-таки потерял?

Вопрос я задал не из одного только праздного любопытства. Мне хотелось отвлечь его, а заодно и себя от назойливых мрачных мыслей.

– Так потерял, что хуже некуда. Тут она. И нет ее.

Он умолк и молчал так долго, что я уже потерял надежду что-нибудь услышать. Все же он заговорил снова, медленно, то и дело останавливаясь, словно вспоминая:

– Как война началась, меня забрали. Не здесь – я в селе жил, за Будапешт еще сотню километров… Жена у меня была, Катица. Вот только поженились, двух месяцев не прошло… Ну, фронт, ну, наступление… Ничего, обходилось. Я все хвалился ребятам: Катица за меня молится. Католичка она у меня, такая богобоязненная… А потом, на Дону, одолжили меня на время саперам, мины ставить – у них своих почти всех повышибало. Показал офицер, как и что. Дело простое, говорит, с гарантией. Вот как ты сейчас… Стал ставить коробки эти проклятые. Одна и сработала.

Он снова невесело хмыкнул и замолчал.

– Ну? – поторопил я.

– В голову садануло. Видишь?- он провел рукой по большому копытообразному шраму на лице, который я вначале принял за след ожога. – Все бы не беда. Ноги, руки целы. Жив – и ладно. Да вот память у меня тогда начисто отшибло. Амнезия ретрораде – по-медицински. Лежу себе, как младенец в люльке, и ничего про себя не знаю. Ни кто я такой, ни что со мной было. Как будто только на свет народился.

– Вылечили?

– Рана зажила, а вот память не вернули. Тяжелый случай. Даже профессора смотрели… А потом опять на фронт отправили. Винтовку-то я в руках держать мог. И опять воевал. Бои, бои, ночные марши. Только прежде туда маршировали, а теперь обратным ходом… И вот тут, во время ночного боя, получил от ваших… – Он посмотрел на меня виновато и поправился: – Получил от русских блямбу на память. Трех ребер как не бывало, легкое вынули. Вот, пощупай, чувствуешь, мягко? Зато память вернулась понемногу.

Он опять умолк.

– А жена?

– Погоди, будет и про жену… Списали меня вчистую. Ну, куда мне? Домой, понятное дело. А там… Словом, они год с лишним назад похоронную на меня получили; меня ведь не в своей роте ранило, ну, а раз я туда от саперов не вернулся, там и решили, что убит… Замуж она вышла, моя Катица. Дочка у нее. Племянница мне.

Я думал, Янчи оговорился, но он повторил:

– Да, племянница. Брата моего дочка. Мы с ним так сговорились, когда на фронт меня забирали. Убьют меня, он на ней женится. Чтобы не пропала Катица. Никого у нее нет, сирота круглая… Катица как меня увидела: «Сгинь, сгинь» – и в обморок. Потом, когда откачали, к попу побежала советоваться, как ей быть. Поп говорит: «Он твой первый муж перед богом и людьми. Бог его от смерти сберег, значит, угоден он богу, с ним жить должна». Должна! А у нее дочка ведь! И его она любит, не скажу ничего дурного про брата, хороший парень, душевный, добрый. И меня ей жалко – любила ведь она меня. Три дня мы все ревом ревели, и отец и мать с нами. А потом, смотрю, совсем доходит Катица. Идет, качается, вот-вот упадет. Заговариваться стала. Взял да уехал. У меня здесь дядька, отцов брат, виноградарь. Да я уже тебе говорил.

– Так больше дома и не был?

– Зачем?.. Недавно вот только узнал, брата в армию взяли.

– Поедешь?

– Сейчас нет. Может, потом когда-нибудь…

Глаза наши на миг встретились, и он сразу же отвел в сторону взгляд, словно боясь, что я могу прочитать в нем то сокровенное и тайное, в чем он не решался признаться даже самому себе.

Война! Проклятая война!..

Янчи поднял голову:

– Идет!

Я тоже услышал быстрые шаги. Песчаная дорожка, днем покорно и беззвучно ложившаяся под ноги, ночью становилась хрусткой, как снег в лютый мороз.

Через несколько секунд Черный, запыхавшись, тяжело дыша, плюхнулся на скамейку.

– Ну что?

– Сейчас будет… Уже объявили… Сначала пассажирский, потом, сразу вслед за ним, специальный. Шандор сказал, штабной… Может, Гитлер катит в нем, как ты думаешь? Или пусть хоть Геринг, на худой конец. Я сам подпалю, ладно? Я – ладно?

Я его не слушал… Сначала пассажирский… Не вытащить ли детонатор, пока он не пройдет?

Вдали загромыхали колеса. Перестук становился все громче.

Пассажирский!

Поздно. Не успеть.

Поезд шел быстро. Вот из-за поворота уже показался паровоз. Непривычный для моего глаза зубчатый профиль без обычной высокой трубы четко выделялся на фоне еще не успевшего полностью потемнеть фиолетового неба.

Паровоз сосредоточенно пыхтел, преодолевая последние метры подъема. Затем, быстро набирая скорость на спуске, он пронесся мимо нас. Из короткой, словно обрезанной трубы вырвался сноп искр. Падая, искры отразились на мгновение в пустых и мертвых, будто глаза слепца, окнах вагонов, плотно затянутых изнутри маскировочной шторой, и погасли.

Я облегченно вздохнул. Поезд благополучно миновал опасное место.

– Четыре вагона, – Черный удивленно провожал глазами удалявшийся поезд. – Всего четыре вагона! Представляю, как там набито внутри.

– Тихо! Слушайте!

Шум пассажирского поезда постепенно затихал вдали. Но не успел он еще замереть совсем, как со стороны станции мы вновь услышали дробный перестук.

– Он!

Я пролез через кустарник, перебежал канаву и упал ничком возле заряда. И тут же рядом со мной на землю брякнулся Черный, в руке у него были спички.

– Рано! Я скажу когда!

Время остановилось. Секунды растягивались на целые часы. Возле моего уха раздавалось тяжелое дыхание Черного. Поезд, казалось, никогда не выйдет из-за поворота. Я всматривался в темноту, весь дрожа от нетерпения, до боли в глазах, боясь пропустить тот самый момент, единственный, невозвратимый, когда не слишком рано и не слишком поздно, а самый раз.

Та-та-та… Та-та-та…

Громче… Громче…

Паровоз осторожно, словно нащупывая путь, выдвинулся из темноты.

– Поджигай!

Черный прошептал что-то непонятное. Мне послышалось так:

– Шпарь лысого кипятком!

И чиркнул спичкой. Она сломалась. Еще раз. То же самое!

Я вырвал у него коробок. Пламя, прикрытое моей ладонью, коснулось конца шнура и сразу погасло. Но на занявшемся от огня кончике ваты уже заалела живая трепещущая точка. Когда она доберется до пороха, произойдет взрыв.

– Беги!

Черный вскочил и исчез в темноте. Сам я еще помедлил секунду, всматриваясь в злое дрожание огонька.

И в этот момент рядом со мной возник Шандор.

– Стой! Стой! -глаза его вываливались из орбит. – Обожди! Нельзя!

– Что случилось? Что? – поднялся я с земли.

Янчи, поджидавший меня возле скамьи, сообразил раньше и кинулся в нашу сторону. Сквозь уже близкое пыхтенье паровоза я услышал треск ломаемых ветвей кустарника.

– Это пассажирский! Пассажирский! – В уголках губ Шандора кипела пена. – Они провели нас! Они сначала пустили специальный.

Теперь понял и я, бросился к шнуру. Но Янчи уже успел зажать шнур в пальцах и преградить путь огню.

Обессиленные, мы лежали в канаве, а мимо нас лениво, медленно, словно нарочно, тащился пассажирский поезд. Колесные пары одна за другой с силой ударяли по стыкам рельсов, и я отчетливо, ясно, будто собственными глазами, видел, как маленький детонатор, подрагивая в такт ударам колес, шевелится в желтом смертоносном теле.

Я вернулся в бункер примерно за полчаса до наступления комендантского часа. Янчи уже был там – он шел более коротким путем. Фазекаш знал все. Расстроенный, с таким понурым лицом, словно только что вернулся с кладбища, он пытался утешить нас:

– Ничего! Бывает! Другой раз!

От его утешений становилось еще горше.

Последним пришел Черный.

– Раззия! (Облава! (венг.)

– Здесь?

– Нет. На улице.

– Тебя проверяли?

– Отсиделся в одном месте, а потом дворами.

– В каком это ты месте, интересно, отсиделся? – спросил Янчи.

Черный не ответил. Лег на нары, руки под голову, глаза в потолок, и долго лежал так, необычно тихий, молчаливый, безучастный ко всему.

И все-таки мы подорвали эшелон! Настоящий добротный воинский эшелон с танками и автоцистернами, направлявшийся на северо-восток Венгрии, туда, где развернулось колоссальное танковое сражение.

Произошло это в следующий вечер, на том же самом месте – после чуть было не закончившегося трагически вчерашнего происшествия с пассажирским поездом мы оставили здесь зарытыми в куче опавших листьев толовые шашки, детонаторы и запасной шнур.

На сей раз все шло как по расписанию. Шандор дежурил в диспетчерской вторые сутки, заменяя заболевшего напарника. Он заблаговременно узнал о подходе воинского эшелона, успел известить нас. Мы без помех прибыли на место, подготовили все. Эшелон подошел минута в минуту в сообщенное Шандором время. Его тянули два паровоза. Черный снова крикнул вчерашнее: «Шпарь лысого кипятком!» Мы подожгли шнур и бросились врассыпную, каждый в свою сторону.