Исчезнувшие близнецы - Рональд Х. Бэлсон

Полковник Мюллер отпер входную дверь, взвалил на себя тюк шинелей с тележки и вошел в дом, кивком головы приказав следовать за собой. Я шагнула в прихожую и застыла. Не было классического польского декора, который так любили мои родители, из дорогого полированного дерева в традиционных польских тонах – карминном, голубом и золотом. Исчезли мягкие плюшевые диваны, обтянутые изысканными тканями, и роскошные, величавые высокие кресла. Исчезли написанные маслом в голубых и зеленых тонах картины импрессионистов в золотых резных рамах, которые украшали стену над мебельным гарнитуром.

Теперь мой дом был меблирован в Jugendstil – в немецком стиле модерн. Холодные современные свободные формы. Высокие стеклянные дверцы. Эмалированные вазы украшали столики из отбеленного резного дуба. Над обеденным столом из металла и матового стекла висела изогнутая бронзовая люстра. На стенах были вызывающе абстрактные рисунки чернилами в кроваво-оранжевых и коричневых хромовых рамках произвольной формы. Увиденное разбило мне сердце. В общем, дом мой было не узнать. Я стояла как громом пораженная.

– Одобряешь? – поинтересовалась сидевшая на диване блондинка. – Ты смотришь так, будто оцениваешь мой вкус в подборе обстановки. Он не совпадает с твоим? Видела бы ты хлам, который мне пришлось выбросить отсюда.

– Простите, мадам. Я всего лишь привезла шинели для полковника Мюллера. Я бы не отважилась ставить под вопрос ваш изысканный вкус.

– Ха-ха! – засмеялся полковник Мюллер, входя в комнату. – Эльза, устраиваешь девочке допрос?

Эльза скрестила руки на груди:

– Знаешь, она оценивающе осматривала мой дом. Или она из магазина, а не простая еврейская швея? – Она передернула плечами и сморщила нос. – Кто она такая, чтобы судить? Мне не нравится, как она смотрит на мои вещи. Ее взгляд их пачкает.

– Эльза, она всего лишь привезла шинели из Цеха. – Полковник повернулся ко мне со словами: – У меня документы на шинели в другой комнате. Иди за мной.

Пока я пересекала гостиную, Эльза провожала меня взглядом, как леопард, сидящий на огромном валуне.

Я вошла в кабинет отца, и меня словно ударили под дых. Здесь ничего не изменилось. Казалось, что этих двух лет не было. Все осталось на своих местах. Кожаное кресло моего отца. Мягкий красный персидский ковер с большим ворсом. Письменный стол с убирающейся крышкой орехового дерева с маленькими полочками, где он мог прятать мятные конфетки для Милоша и для меня. В углу бронзовая лампа с абажуром с бахромой – подарок моей бабушки, – которую мама называла «страшилище». Столько воспоминаний. Так тяжело смириться.

Книжный шкаф был тем же самым, только исчезли медали и военные документы отца, которые, конечно же, украл кто-то из этих презренных немцев. А еще не хватало фотографий моей семьи, особенно любимой фотографии отца – той, где мы с Милошем сидим у него на коленях. Она стояла на краю стола. Это было уже слишком. Я разрыдалась.

Полковник Мюллер покачал головой:

– Они не должны были тебя посылать. Я предупреждал.

– Не знаю, – плакала я. – Когда я соглашалась на это поручение, то не знала, куда меня пошлют.

– Теперь ты понимаешь. Передавать донесения можно только в этом доме. В другом месте нельзя. Скажи Давиду, что он должен подключить другого курьера.

Я покачала головой:

– Нет. Я справлюсь. Все будет хорошо. Это всего лишь шок.

Полковник покусал губы:

– А что с твоим лицом?

– СС. Эсэсовец ударил меня по лицу и ущипнул за щеку, чтобы продемонстрировать расовое превосходство. Вы все – чудовища! – гневно произнесла я и расплакалась.

– Не все. – Он минуту разглядывал меня, потом сказал: – Не хочу, чтобы Эльза видела тебя заплаканной. Она начнет выспрашивать, почему девушка-курьер плакала в моем доме. Мы должны держать ухо востро. Сейчас я на тебя накричу, чтобы все выглядело так, будто ты расстроилась из-за меня.

Я кивнула:

– Но сперва дело. Где донесения?

Я сняла туфли, отвернула стельку и отдала ему бумаги. Он просмотрел их, положил в металлическую коробку, запер ее и спрятал в выдвижной ящик стола.

– Готова?

Я закрыла глаза и кивнула.

Он приоткрыл дверь и заорал:

– Ты ленивая, тупая корова! На двух из шинелей разошлись стежки. Ты что, слепая? Как ты могла принести рваные шинели для моих солдат?!

Он выбросил меня за дверь и, толкая в спину, провел через гостиную. Эльза, скрестив ноги, с довольной улыбкой сидела на диване, потягивая коктейль. Я не сводила глаз с ее запястья, а точнее – с плетеного золотого браслета. Отец подарил его маме на десятую годовщину свадьбы. Полковник с силой толкнул меня в спину.

– Ступай назад и скажи, чтобы просматривали эти чертовы шинели, прежде чем отправлять! – орал он. – Я уже устал от их некомпетентности!

Он швырнул мне две шинели и вытолкал в прихожую. Я ударилась о дверь. Должна признаться, было больно, и я расплакалась – даже притворяться не пришлось. Я покинула дом, потирая ушибленный локоть.

Я положила шинели в тележку и, расплывшись в улыбке от уха до уха, повезла ее назад.

«Я сделала это! – мысленно ликовала я. – Я доставила свое первое донесение. Я, черт побери, настоящая польская разведчица!»

Не уверена, что получилось по-ирландски, но на углу улицы Костюшко я остановила тележку и станцевала джигу.

Я не могла дождаться, когда же вернусь в Цех и расскажу все Давиду.

У Лиама зазвонил сотовый телефон.

– Прошу прощения, я должен ответить на звонок. Вернусь через несколько минут. Еще раз извините.

Он вышел из конференц-зала и закрыл за собой дверь.

– Значит, вы вернулись в Цех и обо всем рассказали Давиду? – уточнила Кэтрин.

Лена так и засияла от воспоминаний.

– Я так гордилась собой! И хотела, чтобы Давид тоже мною гордился. Он ждал меня, и я видела, что он не шутку разнервничался. Я понимала, что он, конечно же, беспокоится об успешной передаче донесения, но втайне надеялась, что дело не только в этом. И я не ошиблась. По выражению его лица я видела, что он волновался обо мне, о том, чтобы я вернулась назад целой и невредимой. Уже давно перевалило за полночь. Он отвел меня в свой кабинет и закрыл дверь.

– Я отнесла бумаги, – похвасталась я. Меня распирало от радости. – Передала их Мюллеру. Я сделала это, Давид. Я сделала это! – Я даже подпрыгнула. – Я сделала это!

Он прижал палец к губам.

– Тсс… – Но потом улыбнулся и подхватил меня на руки. – Я не сомневался, – сказал он, – я знал, что ты сможешь.

Ту ночь я провела с Давидом. Она была просто изумительной.

Кэтрин улыбнулась и кивнула:

– Отлично. Потрясающий вечер!

– Да уж!

– Когда вы в следующий раз понесли донесение?

– Передавать отчеты из Освенцима было невероятно трудно, они приходили нерегулярно, без предупреждения. Давид обходил Цех, делал вид, что останавливается у моего рабочего места, чтобы проверить работу, наклонялся и говорил:

– Сегодня вечером у нас доставка.

Это означало, что я должна прийти к одиннадцати часам, на ночную смену. Туфли ждали меня в его кабинете.

Вторая передача донесения произошла через пару недель. Без сучка и задоринки. Когда я постучала в дверь, полковник Мюллер был дома и открыл мне. Эльзу я даже не видела, весь процесс передачи длился не более пяти минут. Я вернулась с одной шинелью, предположительно бракованной, что давало мне предлог войти в Цех после полуночи и провести ночь в кабинете Давида. Как обычно, Давид с тревогой ждал меня.

– Каким он был? – спросила Кэтрин.

– Добрым, нежным, но сильным, как Гибралтар. Постоянно погруженным в свои мысли. Однажды ночью мы лежали в ожидании рассвета. Давид, сцепив руки за головой, смотрел в потолок. Я спросила, о чем он думает.

– О том, что, когда все это закончится, какой тогда будет наша Польша?

– Если еще что-то от Польши останется.

– Никогда не говори так, Лена. Не верь в это даже на минуту. Потому что тогда нацисты победят. Они завоюют твой разум. И ты сдашься. Ты должна сопротивляться каждой мыслью. Мы никогда, ни на секунду, не должны верить, что битва проиграна. – Он смотрел на меня своими невероятно голубыми глазами. – Они никогда не выиграют. Я гарантирую. Нацистская Германия падет. Сгорит в огне. И такие люди, как мы с тобой, этому способствуют.

Глава двадцать первая

С самого утра, когда Кэтрин села за письменный стол готовить черновик меморандума, который собиралась представить судье Петерсону, раздался звонок.

– Кэт, ты велела мне переводить все твои звонки на себя, но на второй линии Уолтер Дженкинс.

Кэтрин потерла лоб:

– Уолтер Дженкинс? Он сказал, почему звонит?

– Нет.

– Хорошо, я отвечу. Соединяй. – Она взяла телефонную трубку. – Доброе утро, Уолтер. Чем обязана такой чести?

– Говорят, тебе нужен адвокат. – Кэтрин услышала, как собеседник засмеялся.

– Может быть. Откуда ты узнал?