Исчезнувшие близнецы - Рональд Х. Бэлсон

– Меня тревожат не только сомнения в роли Лены. Речь о том, как бы не купиться на эту шпионскую историю. Чтобы она да передавала союзникам донесения о газовых камерах? Я хочу сказать, что вся ситуация сомнительна. Почему союзники не разбомбили Освенцим или железную дорогу к нему, когда появилась такая возможность? Почему ничего не сделали, чтобы предотвратить массовые убийства? Уверена, что Лена, пережившая войну, задавалась этим вопросом всю жизнь.

Лиам кивнул:

– Как я понимаю из того немногого, что мне известно, Америка не знала о массовых казнях, которые проводились, до самого окончания войны, наверное, до 1944–1945 годов. Мне помнится фотография потрясенного генерала Эйзенхауэра в одном из отделений лагеря Бухенвальд. Он тогда приказал своим адъютантам фотографировать и снимать на кинопленку доказательства того, что лагеря смерти действительно существуют. Для тех, кто в будущем не поверит в это.

– Верно. А сейчас Лена рассказывает историю о польском патриоте, который намеренно засадил себя в Освенцим и тайком передавал оттуда дневники о массовых казнях Черчиллю и Рузвельту. И не в 1944 или 1945 году, а сравнительно рано, в начале войны. И вооруженные этими знаниями союзники палец о палец, черт побери, не ударили, чтобы остановить геноцид? На протяжении нескольких лет? А тут еще и Лена Шейнман оказывается в самой гуще событий. Она – Мата Хари, которая доставляет тайные донесения? Подобная самоуверенность не настораживает?

– Кэт, у тебя же есть инструменты…

– Знаю-знаю, перекрестный допрос – квинтэссенция правды. Но сделай мне одолжение, проведи одно из своих всемирно известных расследований. Посмотрим, удастся ли наткнуться на кого-то, кто бы походил на этого Ареса.

– Договорились.

Лиам снизил скорость и въехал на парковку больницы Нортвестерн-Мемориал.

– Давай посмотрим, смогут ли аппараты УЗИ сделать хороший глянцевый снимок самого красивого в мире будущего малыша.

– Лиам, меня еще кое-что тревожит, – призналась Кэтрин, выбираясь из машины.

– Что-то серьезное?

Она кивнула:

– У меня появились боли. Я не хочу, чтобы ты переживал, пока я буду у доктора.

– Боли? Какие боли? Где болит? Черт, Кэт, почему ты молчала? Когда начало болеть?

– Пару дней назад. Уверена, в этом нет ничего страшного. Чуть-чуть побаливает. Боль приходит и уходит. Я решила, что раз у нас все равно запланирован визит к врачу, я потерплю и все ему расскажу.

– Почему ты терпела? Где болит?

– Пусть врачи ставят диагноз. И еще кое-что.

– Еще кое-что?!

– Мне нужна одежда для беременных. Придется пройтись по магазинам.

Глава девятнадцатая

– Сегодня вы выглядите напряженной, – сказала Лена.

– Спина немного болит. И голова. Врач говорит, что это может быть воспаление мочевого пузыря. Будет наблюдать за моим состоянием. Спасибо, что поинтересовались. – Кэтрин достала свои записи из папки. – Во время последней встречи мы говорили о вашей встрече с Давидом и Яном. Они рассказали о неизвестном польском патриоте, который знал о массовом уничтожении людей в Освенциме за несколько лет до того, как об этом услышал весь мир, – он добровольно позволил немцам себя арестовать и отослать в концлагерь, чтобы иметь возможность все это документировать.

Лена недоверчиво смотрела на Кэтрин.

– Я излагала не совсем так. По всей видимости, у вас зародились сомнения.

– Лена, я уверена, что отдельные части своей истории вы придумываете. Возможно, делаете это ненамеренно…

– Я ничего не придумываю. Ни намеренно, ни каким бы то ни было иным способом. Все сказанное мною – правда. Я не выжила из ума. Это словно вчера произошло.

– Простите, – извинилась Кэтрин. – Я не хотела усомниться…

– Но усомнились.

– И уж точно я не хотела вас обидеть, Лена. Прошу вас, не обижайтесь. Я не сразу могу переварить вашу историю. Особенно когда она вступает в противоречие с тем, что мне давно известно.

Лена удивленно приподняла брови:

– А что вам известно?

– Что лидеры союзников ничего не знали о массовом истреблении людей в Освенциме. Мне трудно поверить в вашу историю. Выходит, они получали из лагеря донесения о происходящем и ничего не сделали, а потом отрицали, что знали правду.

– И это все, что вам известно?

Кэтрин кивнула:

– Вы упомянули, что были самой преданной поклонницей Бена Соломона. И не только вы. Во время наших бесед я училась. Он учил, а я училась. Наверное, впервые в жизни я почувствовала необходимость узнать об исторических событиях. Бен показал мне снимки президента Эйзенхауэра в лагере смерти Бухенвальд.

– Ордруф, – поправила Лена. – Это был некий «филиал» Бухенвальда.

– В 1945 году Эйзенхауэр обнаружил обнаженные тела, сваленные друг на друга в деревянных сараях. Он увидел тысячи изможденных узников – обтянутые кожей кости! – и от этого зрелища его стошнило. Он ничего об этом не знал. Он позвал Джозефа Пулитцера и остальных журналистов, чтобы они записали увиденное. Пулитцер сначала даже ехать не хотел, полагая, что подобная история просто абсурдна. Но после приезда он решил, что отчеты не передавали всего ужаса. Никто ничего не знал, Лена.

– Все они знали.

– Бен рассказывал мне, что генерал Паттон был настолько потрясен увиденным, что приказал своим подчиненным отправиться в близлежащий городок Веймар и привести местных жителей, чтобы показать, что сделали их лидеры. Солдаты привели две тысячи человек и заставили их смотреть. Многие упали в обморок. Через три дня в эфир вышел Эдвард Р. Марроу – он прямо из Бухенвальда описал ужас всего там происходившего.

Кэтрин потянулась и достала с полки книгу. Полистала страницы и сказала:

– Позвольте я прочту. Марроу сказал: «Молю вас поверить в то, что я рассказал о Бухенвальде. Я доложил вам только о том, что видел и слышал, но это всего лишь часть – для оставшегося у меня просто нет слов. Если я вас обидел…»

Лена прервала Кэтрин и зашептала:

– «…Если я вас обидел своим довольно мягким описанием Бухенвальда, я ни капли об этом не жалею».

– Да. – В горле Кэтрин стоял комок. – Это страшное заявление одного из наиболее уважаемых в мире репортеров, человека, которому наверняка известно, что мир ничего не знал об этом. Все были шокированы. Никто даже не догадывался о масштабах нацистского геноцида. А теперь вы утверждаете, что лидеры свободного мира знали об «окончательном решении еврейского вопроса»[31]. Знали все о крематориях, о геноциде и ничего не сделали? Простите, но мне кажется немыслимым, что польский патриот добровольно дал отправить себя в Освенцим и тайком передавал оттуда донесения Черчиллю и Рузвельту, которые могли бы что-то предпринять, могли бы разбомбить крематорий или железнодорожные пути, но они это замалчивали, не говорили даже Эйзенхауэру…

– Она не ошибается, Кэтрин, – сказал, входя в конференц-зал, Лиам. – Лена говорит правду. Его звали Витольд Пилецкий[32]. – Он сел в кресло, разложил на столе какие-то бумаги и ткнул в них пальцем. – Пишется вот так, а по-польски произносится «Витольд Пилецки». Ты просила меня навести справки…

Лена кивнула:

– Благодарю вас.

Кэтрин была потрясена.

– Ты нашел имя этого тайного агента?

Лиам кивнул:

– Он был не один. Но мне кажется, что человек, о котором говорит Лена, – это Витольд Пилецкий. Настоящий польский патриот. Во время Первой мировой войны, еще подростком, он сражался на стороне Австро-Венгрии. Дважды был награжден Крестом за доблесть. Между войнами он посетил школу подготовки офицерского состава и имел звание подпоручика со старшинством, состоял в списке военнообязанных польской армии, когда началась Вторая мировая война. В ноябре 1939 года, когда на территорию Польши вторглись немцы, Витольд и его командование организовали Тайную польскую армию – сокращенно ТПА. Польское Сопротивление узнало, что в Освенциме строят огромный концентрационный лагерь, куда ссылают десятки тысяч людей. Под вымышленным именем Томаша Серафинского Пилецкий добровольно сдался немцам и дал себя сослать в Освенцим, чтобы организовать там сопротивление и тайком передавать информацию. Где-то в 1940 году…

– 19 сентября, – уточнила Лена.

Лиам кивнул и улыбнулся:

– Именно. Во время уличной облавы в Варшаве Пилецкий попрощался с женой и двумя маленькими детьми, смешался с толпой, дал себя схватить и отправить в Освенцим. Начиная с 1941 года его подпольная организация в Освенциме, которая называлась «Союз военной организации», тайком передавала подробные донесения по польской подпольной сети для польской армии в изгнании. Одно время у них даже было радио. Витольд надеялся, хотя и сам был узником, что союзники разбомбят Освенцим.

– Как ему удавалось передавать записки из Освенцима? – поинтересовалась Кэтрин.

– Время от времени заключенные убегали, поверите вы в это или нет, – ответила Лена. – В 1942 году трое польских заключенных убили охранников, завладели их формой и вышли через главные ворота. С одним из них я встретилась у Давида в кабинете. В другой раз донесения передали в нацистской форме, которую отправили в город в прачечную. Патриоты находили различные пути тайком передать информацию.