Ралли Родина. Остров каторги - Максим Привезенцев

пресловутых коров, о которых я зарекся говорить еще до приезда в дацан.

Но, как выяснилось потом, магия великого Байкала, увы, касалась только окрестностей озера и не могла исцелить всю Россию.

Докурив в тишине, мы побрели к нашему домику. Свет в окнах уже давно не горел: наши спутники отсыпались перед следующим переходом.

На очереди был Красноярск – город с зеленого «червонца».

* * *

1890

– Приехали, Антон Павлович, – сказал Ракитин. – Вон он, дом Ландсбергов.

Чехов кивнул и полез наружу.

– Может, мне с вами? Не передумали? – спросил офицер, когда Антон Павлович оправлял наряд.

– Не передумал, – выдохнув, ответил Чехов. – Сам пойду.

– Что ж, тогда могу только пожелать удачи. Заеду за вами через два часа, как договаривались.

– Добро, – кивнул Антон Павлович.

Распрощавшись с Ракитиным, он побрел к обители Ландсберга. Сердце Антона Павловича бешено колотилось в груди: чем ближе он подходил к дому Карла Христофоровича, тем крепче становилось беспокойство в душе. Умом он прекрасно понимал, что встреча с Ландсбергом не таит никакой опасности, но гостить у человека, совершившего двойное убийство, было для Чехова в диковинку. Оттого и нервничал он преизрядно, но в то же время мечтал поскорей оказаться с Карлом Христофоровичем за одним столом, задать ему какие-то вопросы, связанные с Сахалином, выслушать, о чем инженер хотел поговорить… Сложно описать словами, известными русскому человеку, сколь многого литератор ждал от этого вечера, но еще трудней – объяснить, почему он вообще чего-то ждал от встречи с Ландсбергом. Да, толковый строитель, да, отличный инженер, но разве он – дух Сахалина? Разве он его хранитель? И разве обязан он, этот Карл Христофорович, чувствовать остров лучше, чем Корф или Кононович?

«Он тоже живет в обычном доме, а не в общей казарме или, прости Господи, кандальной. У него – жена и двое детей, мальчик и девочка. По сути, он вообще никаких тягот испытывать не должен – разве что сама близость каторги его угнетает, как Корфа…»

Но сцена, которая случилась недавно у сгоревшей казармы, заставляла Чехова априори смотреть на Ландбсерга и его отношения с заключенными под другим углом. Та искренность, с которой овдовевшая Тамара благодарила Карла Христофоровича за найденную дочь, сам факт, что девочка побежала не куда-то, а именно к инженеру – эти мелкие детали позволили Чехову нарисовать в уме определенный портрет.

«Теперь надо просто зайти и увидеть, насколько выдуманное совпадает с настоящим…»

Дом Ландсберга мало чем отличался от других домов, стоящих по соседству – тоже одноэтажный, с покатой стальной крышей и окнами с белыми крашеными рамами. Разве что здание казалось более опрятным, аккуратным. Чувствовалась в нем хозяйская рука.

«Впрочем, чему удивляться – строитель для себя строил…»

Рыжий Мишка встречал Чехова на крыльце – сначала сидел, скучал, с отсутствующим видом глядя на хмурые серые тучи, неторопливо ползущие по небу, а потом, увидев литератора, взвился на ноги и поспешил навстречу.

– Антон Павлович, здравствуйте! Как я рад вас видеть!

– Взаимно, Миша, – честно сказал Чехов.

Он протянул мальчишке руку, и тот от неожиданности замер на месте. Литератор руки не убрал, и Мишка, с робкой улыбкой, ее пожал. Видно было, как он смутился. Еще бы – известный писатель зовет по имени и сам руку тянет…

«Скромней надо быть, Антон Павлович, скромней…»

– Пойдемте со мной, Карл Христофорович вас уже ждет, – сказал Миша, пряча взгляд.

– Пойдем, – легко согласился Чехов.

Дом Ландсберга внутри оказался такой же, как снаружи – небогатый, но уютный, без излишеств, но со всем необходимым: в прихожей из стены торчали крючки для верхней одежды, снизу стояли полки для обуви. Коридор расходился в обе стороны: с одной доносились приглушенные голоса детей, кажется, и женский тоже; с другой не слышно было ни звука.

– Нам сюда, – сказал Мишка и первым устремился в «тихую» часть дома.

За коричневой деревянной дверью, которой заканчивался коридор, находился, как выяснилось, рабочий кабинет с огромным столом. За ним, покачиваясь на гнутом кресле, восседал сам хозяин кабинета, одетый в шелковую жакетку и цветной галстук. На краю стола стояли две чашки с дымящимся чаем. Когда Чехов и Мишка зашли внутрь, Карл Христофорович как раз что-то рисовал в большом журнале. Услышав шаги, Ландсберг отвлекся от своей работы и поднял глаза на гостей. При виде Чехова инженер тут же расплылся в улыбке и воскликнул:

– А, Антон Павлович, вы!.. Здравствуйте! Очень рад вас видеть! Как добрались?

Вскочив, он обошел стол и крепко пожал руку Чехова. Литератор улыбнулся самым уголком рта и ответил:

– Все хорошо, добрался прекрасно.

– Я рад. Ехать вам, в общем-то, недалеко, но мало ли что может случиться в дороге?

Прозвучало немного зловеще, но Чехов сделал вид, что не заметил негативного оттенка и сказал:

– Признаться честно, я и сам хотел пообщаться с вами, едва только увидел вас несколькими днями ранее у сгоревшей казармы…

– Вы там были? – удивился Ландсберг.

– Я говорил вам, Карл Христофорович, – с легким укором сказал Мишка.

– Ах да, точно, – вспомнил хозяин. – Память моя – мое проклятье… столько всего приходится держать в голове!..

Он задумался, рассеянно оглянулся и, наткнувшись взором на мягкий стул, спохватился:

– Ах, что я за хозяин, раз не предложил вам сесть!.. Прошу же, Антон Павлович!

Чехов с благодарностью опустился на стул. Ландсберг, обогнув стол, снова уселся в кресло. Антон Павлович, дождавшись этого, хотел продолжить разговор о пожаре, но Карл Христофорович его опередил:

– А как вы, кстати, познакомились с Петром Семеновичем?

– С Толмачевым? Да совершенно случайно забрел в местный магазин, там встретил его, разговорились… так и познакомились.

– А жить почему у него решили? Он ведь не в почете у наших начальников, Кононович его и вовсе за врага считает… ну да, он наверняка говорил, верно?

Чехов искоса посмотрел на Мишку, чуть повел плечами и с улыбкой сказал:

– Я ваших укладов не знаю, Карл Христофорович. Кононович действительно сказал, что Толмачев ими считается за врага, но сказал скорее шутливо, чем всерьез. По крайней мере, я истолковал это так.

– А вы сами что о Петре Семеновиче думаете? – не унимался Ландсберг.

– Мне он нравится. Настоящий, интересный, в меру порядочный.

– В меру порядочный? – эхом повторил хозяин.

Откинувшись на спинку, он усмехнулся:

– Умеете же вы, Антон Павлович, сказать, одной буквально фразой всего человека описать!.. Наш любезный доктор, как я подозреваю, не упоминал, что мы с ним дружны и довольно часто ходим друг к другу в гости?

Немного удивленный услышанным, Чехов вынужден был признать, что – нет, не упоминал.

– В этом весь он, – с улыбкой сказал Ландсберг. – Как вы сами заметили – в меру порядочный. В меру. Никогда ничего лишнего не скажет, а где посчитает нужным – даже чуточку слукавит. Не знаю даже порой, в чем ему выгода от той или иной недосказанности. Думается мне, он просто изредка так шутит, потехи ради. Ну да ладно…

Карл Христофорович резко подался вперед