О социализме и русской революции - Роза Люксембург

Правда, формально и в конечном итоге нынешней революционной эпохи в России бразды правления, политическое господство захватит в свои руки не рабочий класс, а буржуазия. Но в самой этой политической ситуации в России в несравнимо большей степени, чем, к примеру, после Мартовской революции [1848 г. ] в Германии, будет заранее заключен глубокий раздор, то противоречие, которое станет определяющим для всего дальнейшего политического развития России. Однако и сам ход революционных событий, лишь в начале которых мы в настоящее время находимся, может стать для социал-демократии особенно важным и запутанным.

Учитывая ту силу классовой сознательности и организации, которую развернула революция со времени 22 января по всей империи, учитывая также то, что со дня первой кровавой бани в Петербурге все движение, несомненно, находится в руках социал-демократии (как в Петербурге, так и в провинции, как в русской Польше, так и в Литве и на Кавказе), революция, рассчитанная не на недели, а на годы, никак не может пойти дальше таким же путем, как, например, в «безумный год» в Германии. Рабочий класс, а значит, и социал-демократия будут призваны вмешаться в события гораздо более решительным образом, стараться добиться для пролетариата осуществления гораздо больших непосредственно классовых требований, чем это было возможно и имело место в какой-либо буржуазной революции. Дабы понять этот дальнейший ход событий, а также их взаимосвязь с исходным пунктом — Петербургским восстанием, равным образом необходимо уже первую вспышку революции оценивать не по случайным и преходящим формам ее проявления, а по ее внутреннему смыслу и содержанию как классовое восстание в высокой степени просвещенного современного пролетариата.

Уже в первый период революции в царской империи, который мы только что пережили, рабочий класс завоевал и обеспечил себе внутри общества положение ведущего класса, причем в такой мере, как ни в одной из предшествующих революций. Правда, и революции нового времени во Франции, в Германии, в западноевропейских странах тоже были делом трудового народа. Это его кровь текла по улицам Парижа, Берлина и Вены, это его сыны гибли на баррикадах, его жертвами была куплена победа современного общества над средневековым феодализмом. Но трудящиеся массы были здесь лишь вспомогательным войском и орудием буржуазной революции. Дух, направление, руководство революции всякий раз определяла буржуазия, а ее классовые интересы были также и исторически движущей силой революционных восстаний.

В настоящее время положение вещей в России выглядит совершенно иначе. Правда, и в царской империи имеются и имелись с давних пор буржуазные оппозиционные течения и группы. В собственно России это был либерализм, в западной зоне империи — национальная оппозиция, которая привела в прошлом, прежде всего в Польше, к двум мощным восстаниям — в 1831 и 1863 гг.* Но именно история борьбы с царизмом в последнее время показала полнейшее бессилие обоих этих течений.

Русский либерализм, «буржуазный» скорее в смысле непролетарский, был с давних пор и остается поныне выразителем не капиталистически-буржуазного развития, а скорее оппозиции. С одной стороны — аграрного дворянства, которое как класс, экспортирующий зерно, заинтересовано в свободной торговле и недовольно крайней политикой абсолютизма, установившей высокие покровительственные пошлины, наградившей его дорогими сельскохозяйственными машинами и затруднившей сбыт [зерна] за границей, раздражено тупым хозяйничаньем бюрократии, чинящей препятствия на каждом шагу. С другой стороны, добавляется оппозиция городской буржуазной интеллигенции, которая возмущена азиатскими методами подавления с помощью кнута всякого свободного научного исследования, печати, всей духовной жизни, а также крайне ожесточена против правящего режима из-за ужасающего материального обнищания широких слоев народа. К этому надо еще добавить разные частные и особые интересы буржуазных слоев и групп: городских и сельских органов самоуправления, свободную деятельность которых совершенно парализует неуклюжее вмешательство господствующей камарильи. Из всех этих элементов и возникло в недавнее время либеральное брожение, к которому после начала войны примешался еще и несомненно серьезно оскорбленный «патриотизм», так что это брожение внешне производило поначалу даже довольно импозантное впечатление.

Однако сколь мало это либеральное брожение само по себе поддерживалось серьезными, сильными классовыми интересами какого-либо буржуазного слоя, сколь малую опасность оно представляло для абсолютизма, показывает обращение с ним со стороны последнего. После непродолжительной «либеральной» игры периода Святополк-Мирского* деспотизм покончил со всякой либеральной «весной» лаконичной репликой, которую Николай II нацарапал карандашом на полях петиции земств о введении конституции, назвав просьбу «бестактной и наглой». Тут и делу конец! Либеральные анкеты, речи и резолюции были просто-напросто запрещены, а дворянско-интеллигентский либерализм, совершенно сбитый с толку, так и застыл в полном ошеломлении и растерянности. Остается фактом и должно быть категорически подчеркнуто то, что в момент, предшествовавший началу пролетарского восстания в Петербурге, либеральное брожение пришло в состояние застоя и явно чувствовало себя полностью парализованным в результате козырного хода абсолютизма. Не выступи неожиданно на арену рабочий класс, либерализму пришлось бы в надцатый раз свертывать свои паруса и весь оппозиционный период закончился бы играючи добытым триумфом абсолютизма.

Но в мгновение ока вся декорация изменилась. Царизм, который только что обращался с кампанией либералов высокомерно en canaille («как с озорниками» — франц.) и мог отчитывать их словно за юношескую дурацкую и «наглую» выходку, при первом же выступлении пролетарской массы посерел от страха и, лишь только рабочие собрались подступиться к нему со своими «прошениями», сразу же уразумел, что теперь вопрос для него стоит так: быть или не быть? И он немедленно, при первом же ходе, бросил на стол свою последнюю козырную карту: массовое убийство, открытую борьбу против пролетариата. Тем самым движение за свободу одним махом превратилось в прямой конфликт между абсолютизмом и рабочим классом, а буржуазно-дворянско-интеллигентский либерализм оказался оттесненным на второй план.

В еще большей мере это имело место в нерусских провинциях царской империи, особенно в Польше. Здесь национализм как сильное оппозиционное движение дворянства благостно почил уже со времени последнего восстания в 1863 г. Мощно пошедший в гору с 60-х годов в Конгрессовой Польше* капиталистический способ производства не только сломил дворянство с его сепаратистскими устремлениями, но и поставил во главе общества современную буржуазию, которая в интересах капиталистической погони за прибылью стала надежнейшей и усерднейшей опорой русского царизма. Тем не менее национальные традиции, хотя и полностью лишенные всякой активной живой силы и притом в совершенно расплывчатой форме, еще появлялись как привидения в сферах мелкой буржуазии и городской интеллигенции. Недавний революционный период в царской империи стал пробой огнем и для этих пережитков национальной оппозиции. Выяснилось, что в этих пережитках не осталось и следа живого политического порыва. Совершенно очевидно, что если какой-нибудь момент и был пригоден или словно специально создан для выхода на поверхность национального движения, то это должен был быть именно период внутреннего либерального брожения в собственно России. Вот теперь следовало тоже сказать свое слово, участвовать в протесте, использовать всеобщее возбуждение для выражения национальных стремлений. Ничего этого не произошло. В период открытых либеральных протестов, банкетов и резолюций именно Польша была единственной провинцией царской империи, где буржуазия, дворянство и интеллигенция равным образом вели себя пассивно, где не раздалось ни единого громкого голоса из какого-либо буржуазного или мелкобуржуазного слоя, выражавшего хотя бы либеральное стремление.

И только вместе с всеобщим восстанием польского рабочего класса, чисто пролетарским восстанием солидарности с петербургским пролетариатом, Конгрессовая Польша тоже влилась в общий революционный поток царской империи. И это восстание было так же свободно от национального сепаратизма, как и восстание еврейского, латышского, армянского пролетариата в последние недели. Это было единое современное классовое движение чисто политического характера, которое соединило все группы рабочих в царской империи в одно боевое войско против деспотизма и обеспечило руководство обществом рабочему классу как единственному политически активному фактору.