Посол - Грэм Макнилл

— Там, наверху, гонцы из Альтдорфа. Они привезли тебе письма. Думаю, важные.

— Почему ты так считаешь?

— Вооружены до зубов. Крепыши. Скакали сюда во весь опор.

— Ясно, — сказал Каспар, мрачно передавая чудовищный окровавленный сверток Павлу. — Вот, подержи.

Павел кивнул и отогнул уголок ткани:

— Зубы Урсана, это же сердца!

— Знаю, — с отвращением бросил Каспар, поднимаясь по недавно застеленной ковром лестнице.

В кабинете посла ожидали четверо гонцов из Альтдорфа, их потрепанные одежды и изнуренные лица свидетельствовали о том, что они неслись во весь дух много недель, стремясь поскорее добраться до Кислева. Двое рыцарей, находившихся с ними, щелкнули каблуками, когда вошел Каспар.

— Господа, — начал Каспар, вставая за свой письменный стол, — вижу, вы проделали трудный путь. Могу я предложить вам чего-нибудь освежающего?

— Нет, спасибо, герр посол, — ответил дородный мужчина с лицом, подобным горному склону, держащий свиток, запечатанный зеленым воском. — Меня зовут Палланц, я привез вам важные письма, которые следует прочесть безотлагательно. Я обязан передать их вам из рук в руки.

— Как пожелаете, герр Палланц, — сказал Каспар, принимая бумагу.

Он увидел, что восковую печать украшает герб Второго Дома Вильгельма, и тревога его возросла. Посол сломал печать и развернул толстый пергамент, дав себе достаточно времени на изучение сути письма. Почерк был ровным, острые буквы стояли под наклоном, и еще до того, как он увидел простую подпись внизу листа, Каспар узнал руку, начертавшую строки, — она принадлежала императору Карлу-Францу.

Каспар дважды прочел письмо, прежде чем позволил ему выскользнуть из пальцев. Он тяжело опустился в кресло, давая словам проникнуть в сознание, не желая верить, что они могут быть правдой, не желая, нет, не желая понимать, что они означают для него лично, человека, занимающего пост посла Империи.

Едва ли услышав, как гонцы просят позволения удалиться, он неопределенно махнул рукой в сторону двери, но только после того, как вопрос повторили.

Когда гонцы покинули кабинет посла, вошел Павел, вытирая руки льняным полотенцем.

Кислевит показал на письмо и спросил:

— Все плохо?

— Да, — кивнул Каспар.

— Пей все, — велела Софья. — Если не выпьешь, не дождешься ни результата, ни пользы.

— Будь ты проклята, женщина! — прорычал Матиас Герхард. — Это подло! Я знаю, ты пытаешься отравить меня!

Софья Валенчик поднесла стакан к губам купца и сказала:

— Заверяю тебя, герр Герхард, если бы я хотела тебя отравить, ты бы уже был не в состоянии жаловаться на это.

Свет лампы едва пробивался сквозь густое варево, состряпанное Софьей из множества ингредиентов, добытых из ее холщовой сумки. Странновато выглядящее питье пахло травой и скисшим молоком. Герхард, морща нос и делая гримасы, все-таки взял стакан и осушил его одним махом. Проглотив лекарство, он рыгнул, фыркнул, брызжа слюной, и поставил стакан среди груды бумаг, после чего вызывающе скрестил руки на груди.

— Какая вопиющая наглость так обращаться с человеком моего положения! — заявил он.

— Считай, что тебе повезло, герр Герхард, — ответила Софья. — Любого другого просто заперли бы в темнице, соверши они твои преступления. Благодари посла фон Велтена за то, что ты ему еще нужен и он позволил тебе остаться в твоем доме.

— Меня держат весь день в кабинете, под постоянной охраной вооруженных рыцарей и этой старой гадюки! — Торговец ткнул пальцем в сторону Стефана, который сидел за роскошным дубовым столом Герхарда, за стеной, выросшей из стопок счетов и бухгалтерских книг в кожаных переплетах. На кончике его носа балансировало пенсне, гусиное перо металось по длинному пергаменту.

— Если бы ты спросила меня, Софья, — пробурчал Стефан, не поднимая взгляда от груды бумаг Герхарда, — я бы сказал, что надо дать ему сдохнуть от лихорадки. Получил бы по заслугам.

— Не ворчи, старый ты дурень. — Софья запихнула несколько кувшинчиков с травами и припарками обратно в сумку. — Посол просил меня позаботиться о том, чтобы этот тип не умер раньше времени, и я не собираюсь позволить ему это сделать.

— Еще бы! — Перо перечеркнуло пергамент наискосок.

— И что бы это значило? — угрожающе поинтересовалась Софья, поворачиваясь к Стефану.

— Ничего, — беззаботно ответил он. — Ровным счетом ничего.

— Хорошо, и я буду тебе весьма благодарна, если впредь ты придержишь подобные замечания при себе.

— Я же только сказал…

— Лучше молчи,- перебила она, и тут снизу раздался стук в переднюю дверь.

Женщина повернулась к Герхарду и спросила:

— Ты ждешь гостей?

К тому времени как Каспар и Павел переоделись в наряды, приличествующие для дворца, уже стемнело. Вместо того чтобы отправиться верхом, как он поступил бы в ином случае, сегодня посол согласился, чтобы его доставили в Зимний Дворец в карете. Четверо охранников посольства под командованием Леопольда Дитца устроились на запятках кареты, еще шестеро рыцарей скакали на лошадях рядом.

Коляска медленно ползла по кишащим людьми улицам города, прокладывая себе путь по проспектам Кислева к дворцовому холму.

Каспар, сгорбившись, сидел в карете, пытаясь точно сформулировать, что именно он скажет царице. Хорошо, конечно, что она согласилась принять его, но вот каков будет результат встречи на этот раз, он даже представить не мог. Посла не оставляло тошнотворное чувство, что каменную стену, на которую он до сих пор натыкался в своих попытках добиться аудиенции у Ледяной Королевы, кто-то разрушил с той стороны.

— Может, все не так уж и плохо, — предположил Павел, занявший место напротив Каспара. — Царица не глупа, она знает, что Александр — пустое место, и он ей все равно совершенно не нравился.

— Когда твой кузен тебе не нравится — это одно, а когда его убьют в чужой стране — совсем другое. На это трудно не обратить внимания, — вздохнул Каспар.

— Возможно, но ведь это был несчастный случай.

— Ты можешь себе представить, чтобы Карл-Франц подставил другую щеку, если бы кто-то из его семьи был «случайно» убит в Кислеве?

— Полагаю, нет. — Павел скрестил руки на груди и выглянул из окошка кареты. — Очень плохо.

— Да,- согласился Каспар.- Очень.

«Оценка Павла как нельзя лучше соответствует ситуации», — горько подумал Каспар. В письме от императора говорилось о «весьма прискорбном и достойном всяческого сожаления несчастном случае», происшедшем в одном из самых неблагополучных районов Альтдорфа несколько недель назад.

Слова «весьма прискорбный» и «достойный сожаления» лишь частично передавали суть происшедшего.