Сеть для игрушек - Владимир Ильин

Вообще, я не очень-то любил оружие. Некоторые оперативники не могут обойтись без увесистого «форда», из которого никто, кроме законного владельца, выстрелить не сможет: сработает механизм блокировки затвора… Другим подавай подмышечный компакт-пулемет с пулями, самонаводящимися на людей. Третьи уверяют, что в решающий момент нет ничего надежнее, чем какая-нибудь огнестрельная штуковина, замаскированная под зажигалку или спрятанная в оправе экран-очков. Но лично я всегда придерживался мнения, что любое оружие абсолютно бесполезно для самообороны. Потому что его еще нужно успеть вытащить, приготовить к бою и постараться не промахнуться в противника. Что же касается применения оружия в целях угрозы и запугивания для добывания каких-либо сведений, то и в этом случае, рассуждая логически, пистолет бесполезен. Ведь тот, кому угрожают, если он не окончательный идиот, рано или поздно, придет к выводу, что он гораздо больше нужен человеку с оружием живым, чем окоченевшим трупом. Другое дело, когда завязывается перестрелка. Но «контролер», угодивший в перестрелку с противником, может спокойно подавать рапорт об увольнении по профнепригодности. Потому что это означает, что он нарушил главное правило Контроля – убей противника прежде, чем он воспользуется оружием… В целом, оружие – скверный заменитель силы и рефлексов. Человек, постоянно таскающий за поясом или под мышкой кусок стали, оставшись без оружия, чувствует себя примерно так же, как голый среди бела дня в центре Нью-Йорка. Зато безоружность дает несомненное психологическое преимущество – особенно, если об этом знает противник. Твоя безоружность обезоруживает противника, и он невольно перестает опасаться тебя (и напрасно, потому что в ближнем бою существует сотня способов убить человека голыми руками)….

Именно этот психологический фактор я и решил использовать, когда приступил к раздеванию. Никому из троих не могло прийти в голову, что я решусь на что-либо существенное под прицелом трех стволов сразу. Однако, прежде чем приступить к выполнению намеченного плана, я, расстегивая пиджак, незаметно расстегнул цепочку своей «заглушки», а потом столь же аккуратно вытряхнул ее через рукав в прорези канализационной решетки.

Потом я стянул с себя пиджак.

Неискушенному человеку и в голову не может прийти, что на миг пиджак способен превратиться если не в оружие, то, по крайней мере, в подручное средство… Эти, во всяком случае, явно не знали, и я восполнил их пробел в образовании, с силой швырнув пиджак в лицо молодчику с усиками. Его замешательство усилилось, когда я нанес ему удар в пах коленом, и он согнулся пополам, вскрикнув от боли и выронив оружие. Второго я поймал за ногу и нагнувшись, чтобы увернуться от очереди, пущенной мне в голову третьим парнем, резким движением не только свалил его с ног, но и сломал коленный сустав. Третий тип попятился от меня и вновь открыл огонь, но, по-моему, он больше стремился напугать меня, чем убить или ранить, потому что его очередь только слегка обожгла мне лопатку и вонзилась в борт автобуса. Вторую очередь он пустить уже не успел, потому что из-за автобуса прогремела серия пистолетных выстрелов, и он, постояв еще немного с таким видом, будто ничего не случилось и он просто задумался, обрушился на асфальт. Полицейский офицер, стрелявший в парня, неторопливо спрятал пистолет в кобуру и подошел ко мне.

– С вами все в порядке? – осведомился он. Его коллеги, подоспевшие вслед за ним, надевали наручники на парней, которых я отключил, и бесцеремонно волокли их в машину.

– Да, вполне, – сказал я, надевая пиджак. – Боюсь, правда, что этим субчикам повезло меньше. Одному из них я сломал ногу, а другого, кажется, вообще отправил на тот свет. – С этими словами я кивнул на громилу, распростертого возле автобуса.

Полицейский наклонился и приподнял у лежащего одно веко.

– Так ему, собаке, и надо, – сказал он после паузы. – Я надеюсь, вы проедете вместе с нами в управление, чтобы заполнить протокол?

– С большой охотой, – сказал я. – Кстати, вы знаете, как будет «собака» по-арабски?

Контроль использует достаточно примитивный, но надежный пароль для того, чтобы наши люди могли опознать друг друга. Просто нужно употребить слово «собака» – неважно, в каком контексте или значении. Однако слово это может прозвучать в разговоре и случайно. Поэтому, чтобы быть уверенным в том, что данное слово действительно означает: «Я – свой», слушающий должен попросить собеседника перевести на какой-нибудь достаточно экзотический язык. Разумеется, с учетом возможных лингвистических познаний партнера. Любой оперативник Контроля знает наизусть примерно сотню эквивалентов перевода этого слова на редкие языки, начиная от амхарского и кончая японским. В данном случае в деле фигурировал «арабский след», и, видимо, в голове у меня сработали какие-то подсознательные импульсы, раз я избрал арабский язык …

Офицер недоуменно взглянул на меня, но тут же произнес:

– «Кельб»… А что?

Я хотел по-дружески хлопнуть его по плечу и поблагодарить за выручку, но он выразительно покосился на своих помощников, которые суетились рядом с нами, и я решил воздержаться от эмоций.

– Наверное, будет лучше, если вы поедете со мной на машине этих негодяев. – Мой собеседник кивнул на «парабелл», до сих пор стоявший посреди улицы с открытыми люками.

– Я тоже так думаю, – сказал я.

Меня ввело в заблуждение то, что он правильно отреагировал на пароль. Хотя стоило бы догадаться, что если геймеры за мной следили постоянно, то наверняка обратили внимание на мою странную манеру спрашивать у собеседников, как будет слово «собака» на других языках. Видимо, Шлемист был умен, раз сделал из этого факта правильный вывод.

Я понял, что меня облапошили, лишь тогда, когда полицейский, которого я принял за своего, заводя турбину «парабелла», царапнул чем-то острым меня по руке. Я почувствовал внезапную усталость и одышку, хотел ударить обманщика, но руки мои уже не поднимались, подбородок сам собой упал на грудь, и я провалился в темную яму…

Так что ваши сведения неверны, уважаемый доктор, и вы прекрасно об этом знаете. Скажите прямо, чего вы от меня хотите, а вернее, чего хочет от меня тот самый ваш «знакомый»? В принципе, я догадывался, что когда-нибудь буду удостоен чести отвечать на его вопросы, только не предполагал, что это произойдет в медицинском учреждении, а не в пыточной камере.

– Поэтому не волнуйтесь, – успокаивающим тоном продолжает доктор Сэм Бейтс, – все будет хорошо.

– Надеюсь, операция будет проходить под наркозом, доктор? – говорю я, хотя уже заранее знаю ответ.

– Увы, господин Клур, – с притворным сочувствием вздыхает изверг в белой шапочке врача, – исследования показали, что у вас отрицательная реакция на все виды анестезии… Именно поэтому мы и вынуждены были иммобилизовать вас на операционном столе.

Он опять лукавит, этот частник-хирург: ведь «аллергия», на которую он ссылается, вовсе не помешала им накачать меня сильнодействующим снотворным. Но мне уже не стоит обращать внимания на такие детали.

– Сестра, – обращается доктор Бейтс к своей ассистентке, – у вас все готово к операции? – Женщина по другую сторону стола кивает. – Что ж, можно начинать.

Это он произносит таким тоном, будто ждет, когда лично я дам добро на то, чтобы они начинали кромсать мою беззащитную плоть. Поскольку я молчу, то Бейтс приказывает сестре:

– Скальпель!

Острое стальное лезвие в красноречивом ожидании зависает над моей обнаженной грудью, которую сестра уже успела протереть вонючим дезинфекционным раствором, а затем медленно начинает приближаться к коже.

Самое время закрыть глаза и стиснуть зубы, чтобы попытаться молча перенести эту хирургическую экзекуцию.

Однако, я смотрю Бейтсу в глаза и жду.

Скальпель касается моей груди и опять поднимается вверх.

– Знаете, господин Клур, – говорит хирург. – Я должен предупредить вас, что операция, которую вам предстоит перенести, носит весьма сложный характер и может окончиться… э-э… весьма печально для вас. Не хотите ли вы, на всякий случай, – будем надеяться, что до этого не дойдет, – сделать какие-либо заявления… что-нибудь передать вашим родным, близким… знакомым?

Ну наконец-то!.. Я правильно полагал, что Шлемисту мало будет просто убить меня. Ему обязательно нужно выскрести из меня хоть какую-то информацию о Контроле. В принципе, он должен прекрасно знать, что я ничего не скажу ему – но ведь в этом следует убедиться, не так ли?

– Знакомым? – задумчиво повторяю я. – Пожалуй… Только не моим знакомым, а вашим – тому человеку, который нашел меня в столь плачевном состоянии и доставил сюда. Он ведь сейчас присутствует здесь?

– Разумеется, – не моргнув глазом, говорит Бейтс. – Наша клиника оснащена специальными мониторами, позволяющими видеть и слышать все, что происходит в операционной. – Он переводит взгляд на ассистентку и красноречиво кивает ей на выход.