Собрание сочинений. Том 2. Путешествие во внутреннюю Африку - Егор Петрович Ковалевский

сажают, вместо него, другого, всегда, однако, араба, красного, уважая цвет кожи. Они вечно в волнении, в тревоге, как всякая военная республика. Мы не напрасно сказали слово республика. Бени-Шанглу, как и все горы, далее находящиеся, составляют отдельные республики, живущие сами по себе, почти без всякой связи с другими, и потому погибающие очень легко от набегов неприятеля, сколько-нибудь сильнее или дерзче каждой из них, порознь взятой, и нередко сами себя уничтожающие. Негры Белого Нила, как увидим, управляются иначе: это негры долин!

Племя Бени-Шанглу, года два тому, было разбито солдатами Мегемет-Али, и с тех пор опять признает его власть, то есть, платит подать; другого вмешательства в дела негров и арабов, джебель-аали, правительство не желает иметь. Пускай себе дерутся друг с другом, сколько хотят, – ему до того и дела нет; еще лучше: скорее подготовят себя к покорению. Несмотря, однако, на зависимость свою от законного правительства, негры и арабы глядели на нас очень неприязненно, и даже толковали о том, чтобы не пропустить нас в горы, узнав по опыту, что где турки пройдут, там хоть шаром покати, только поддайся им; но все их замыслы кончились ничем; и в самом деле, что могли они сделать против тысячи хорошо вооруженных солдат, хотя бы выставили все свое население в поле!

Не менее хотелось нашим солдатам, и особенно офицерам, напасть на негров, когда мы уже находились в горах, и победа была легка, и вместе с тем, так выгодна. Каждый рад был добыть дарового раба, на которого война давала законное право. Но так как со стороны негров, удерживаемых постоянно своими арабами, хорошо понимавшими намерение турков, не было никакого явного неприязненного движения, – раненый же ими верблюд или украденный осел далеко не стоили того, чтобы требовать выкупа кровью негров, то я строго запретил солдатам всякое надение, грабеж или насилие.

Мы пробыли в Бени-Шанглу дня два, довольно тяжелых для солдат; потому что они должны были беспрестанно сторожить лагерь и, с тем вместе, удерживаться от соблазна, который так часто представлялся им.

В первую же ночь нашего прихода, все горы, до которых только глаз хватал, покрылись сигнальными огнями, возвещавшими тревогу, беду, нашествие неприятельской армии. Эти огни, передаваясь от горы до горы, достигают отдаленнейших стран с быстротой телеграфа; по ним туземцы узнают, откуда идет неприятель, кто он – Галла, свои ли, или турки? Как силен и страшен? Но к чему им это служит? Разве только для того, чтобы бежать из своих тукулей и укрыться в неприступных ущельях.

Я теперь только заметил, что, увлеченный общим примером, называю правление Мегемет-Али турецким, солдат его – турками: здесь никто иначе и не выражается; не потому, чтобы хотели выразить подчиненность своего властителя Порте, о, совсем нет! Египтяне стоят за самобытность, по крайней мере, на словах, но потому что ни в армии, ни в правлении Мегемет-Али, как мы уже заметили, почти не видно собственно египтян, и турки различных стран и происхождений господствуют исключительно. Что же касается до негров, то это рабы, о которых и говорить нечего; только в армии их боятся, особенно в горах; раздражаемые видом своей родины, видом гор, столько пленительным для тех, кто провел в них детство и молодость, – негры часто убегают из рядов, и легко могут обратить свое ружье против белых, которых едва ли бывает сотая часть в отряде.

Дома здешних негров и арабов, как и всех живущих под влиянием тропических дождей – тукули, плетеные из бамбука, с высокими, конусообразными крышами. У людей, сколько-нибудь позначительней или посмышленей, они стоят на высоких подставках, предохраняющих от окончательного потопления во время дождей; кругом тукуля такая же плетеная галерея, только довольно сквозная, чтобы воздух свободно проходил внутрь ее. Вследствие этой двойной ограды, в тукуле темно; да и зачем здешним людям свет! Они ничего не делают; при том же, большую часть дня проводят под развесистым фиговым деревом, в общей сходке, куда и женщины имеют свободный доступ; они не только не кутаются в мусульманские покрывала, но даже вовсе не прикрывают своей наготы: только узкий пояс, повязанный пониже спинной кости, пояс из кожаной бахромы, украшенный разными металлическими висюльками и украшениями, составляет их одежду; другие и того не носят; зато множество ожерелий, браслет из слоновой кости, колец в ушах, колец в ноздрях, колец в губах, составляют их роскошь, украшение и гордость, да еще уборка головы. Надобно удивляться, как это нагое племя хлопочет об украшении головы! Негр совсем нагой, а в кустоватых, волнистых, как у шпанского барана волосах, торчит несколько красивых перышек. Здешние арабы подбривают волосы в узор, то оставляя одну верхушку, которую взбивают в виде короны, то выбривая только одну ее, так что остальные волосы ниспадают прядями, или в кольца завитыми локонами. Этот головной убор нелегко достается. Женщины принуждены употреблять, вместо подушки, деревянную развилину, или скамеечку, в которую вкладывают голову, как в клещи, для того только, чтобы не испортить прически. Иные негры, мужчины и женщины, заплетают волосы в мелкие плетеницы; но всех головных уборов не перечтешь. Женщины завязывают свой бахромистый пояс сзади. Мужчины, употребляющие, вместо его, лоскут кожи, в четверть длиной, завязывают ее спереди, так что только задняя часть несколько прикрыта, а спереди торчит один узел: вот и вся одежда; но, как я заметил, многие и ее не употребляют. Арабы не так наги; некоторые, шейхи, например, носят даже фереде, длинный кусок полотна, которым драпируются по произволу.

Сначала кажется диким вид этого нагого человечества; как уголь, черный цвет кожи поражает вас; потом, принимаешь его за какую-то особенную одежду, и привыкаешь к ней. Думаешь, если бы это был белый человек, о, тогда, конечно, нагота его была бы отвратительна, обозначая все части тела, а тут черный: все слито в один неопределительный цвет. Наконец, и сам цвет не пугает вас; более, – находишь какую-то прелесть в этой черной, пропитанной жиром коже, гладкой, нежной, лоснящейся, как лайка. Сложены горцы-негры и горцы-арабы, большей частью, хорошо, особенно происшедшие из этой помеси, движения их гибки, но большей частью судорожны, как у животных. Смышленость негров ограничена, постоянно находящаяся в детском состоянии, и если они делают зло, то большей частью по невольному увлечению, без размышления. У них есть, впрочем, понятие о честности; оно выказывается больше у тех, которые несколько пообразованней! После бунта негров-солдат в Валет-Медине, военный суд над ними потребовал выдачи зачинщиков: зачинщик явился сам, без всякого со стороны других указания. Его расстреляли. Несмотря на такой ужасный пример, вышел из рядов другой, также