Далекое море - Кон Джиён

последние воспоминания, в которых преобладала не любовь, а горечь разрыва.

За дверями ресторана по-прежнему гулял ледяной ветер.

22

Оказавшись на темной улице в свете фонаря, он спросил у нее, поплотнее запахивая парку:

– Может, еще где-нибудь посидим?

Внешне он выглядел спокойным, однако напряженность в фигуре выдавала внутренний конфликт. Сестра опередила ее с ответом:

– Да, давайте! Лично я хочу продолжения!

Троица нырнула в один из переулков Манхэттена. Привычной поступью завзятого посетителя он стал спускаться по лестнице в цоколь какого-то здания. Вывеска гласила: PERPETUUM. До боли знакомое слово «вечность», с иронией подумала она.

Лысый хозяин заведения средних лет, в черном фартуке, напоминал араба. Он подошел и поприветствовал гостей.

– У вас есть «Замороженная Маргарита»? – спросила она.

Хозяин пришел в некоторое замешательство, однако главный в их троице шепнул ему что-то на ухо, и тот утвердительно кивнул.

Он заказал двойной скотч, сестра – скотч с содовой.

– В «Замороженной Маргарите» основа – текила. Видать, ты ее любишь? – спокойным, ровным голосом, словно вел беседу с деловым партнером, заметил он.

У нее возникло ощущение, что все рухнуло и они снова оказались на нулевом уровне Граунд-Зиро. Очень некомфортное чувство. Как спецназовец, вернувшийся с проваленного задания, когда бомба не разорвалась, она впала в оцепенение; в душе было пусто. Однако его вопрос заставил ее встрепенуться – ответ прозвучал даже с неким вызовом:

– Да, люблю. Frozen Margarita напоминает мне цвет моря в тот день.

Он осекся. Она же оправдывала себя: эта маленькая месть вполне позволительна за сорок лет абсолютно бессмысленных угрызений совести и чувства вины, которые она в одиночестве пронесла на своих плечах. Да и выпитое за весь вечер давало о себе знать.

– Про динозавров и насекомых я уже наслышана, так что теперь моя очередь – расскажу о «Замороженной Маргарите». Говорят, ее придумал один бармен из Лос-Анджелеса. В юности он любил девушку по имени Маргарита – она погибла в конце сороковых, поэтому свой коктейль он назвал в ее честь, дабы увековечить память о любимой. И кто знает, быть может, она погибла в морских волнах оттенка «Маргариты»?.. Есть такая песня:

И вот один из дней в селенье Маргарита

Я вновь за кружкой пива провожу.

Пропавшую солонку ищут, вижу – и слов не нахожу!

Ведь кто-то обвиняет девушку младую,

Но я-то знаю: некого винить…[23]

Его губы плотно сжались в тонкую линию, осушив залпом стакан с двойным скотчем. Он поднялся с места и подошел к роялю в центре зала. Сел за него. И раздались звуки… Той самой мелодии, что в отеле Майами была слышна только ей.

И вот ведь загадка: а такая уж ли прямая эта связующая их нить времени? В ночь, когда она не могла заснуть перед прилетом сюда, мелодией, звучавшей в ее голове, была «Гимнопедия № 1» Эрика Сати…

Первое празднование Рождества, куда с разрешения отца она, ученица первого класса старшей ступени, летела как на крыльях. В тот вечер он тоже исполнял эту композицию.

В ее жизни она прозвучала впервые. От мелодии как будто исходил запах подогретого молока. Закончив играть, он посмотрел на нее, и у нее вырвалось восклицание:

– От пианино пахнет подогретым молоком!

Наивысшая похвала с ее стороны, но по его реакции было непонятно, уловил ли он истинный смысл этих слов…

– Подогретым молоком? – переспросил он с улыбкой.

Той ночью на острове Монюдо, что в Желтом море, он тоже играл на фортепиано в одном из классов начальной школы, где они остановились на ночлег. Мелодия «Гимнопедии» звучала медленно, как бы замирая в нерешительности, его руки застывали над клавишами, и он смотрел на нее с улыбкой. И чудилось, что каждая нота, каждый аккорд срывали с небосвода звезду, передавая их сияние ее сердцу. Было так ярко и так больно. Теперь же он не смотрел на нее. Возможно, его душа сейчас парила над морем. А она, позволив плескаться изумрудно-оливковым морским волнам в бокале с «Маргаритой», вглядывалась в его профиль. Казалось, на его лицо неспешно, вместе с приливом, волна за волной набегают воспоминания из прошлого. И даже если не так, уже неважно. Ведь вся проблема в них прошлых, а не в них нынешних. И в этом, быть может, вся соль воспоминаний. Сорок лет – время, что стирает телесную память…

Все потихоньку стали расходиться по комнатам.

– Спать не хочешь? – спросил он, опуская вязанку дров на песок.

У костра остались четверо: он, она, его сестра и еще одна учительница.

– Нет, не хочу, – ответила она, сверкнув глазами, полными звездного сияния.

Он взял на закорки сестру, которая задремала, привалившись к ней. На пороге девочка обессиленно сползла со спины брата и побрела в комнату.

Не запомнилось, светила ли в небе луна, сияли ли звезды и был ли там еще кто-то, кроме них. Совсем не хотелось спать, а он сидел в паре шагов от нее. Сквозь шум волн слышалось потрескивание горящих веток. На землю опустилась кромешная тьма, поглотив все кругом, и вселенная, про которую он так часто говорил, раскинулась перед ними во всем великолепии. И вся она тонула в счастье, еще ни разу в жизни не испытывавшая подобного блаженства.

Первая любовь. Дни, которых больше не вернуть.

– А знаешь, почему море соленое? – спросила она.

– Ну, оттого, что в воде растворено много соли и минералов.

– Это шуточная загадка.

Он задумался. Тогда она ответила:

– Потому что ламинария спела соло и осолонилась.

Запрокинув голову, он расхохотался.

– Так, Иосиф, давай тоже на боковую. И тебе, Роза Ли Михо, пора в постель, – раздался за их спинами строгий голос учительницы, нагрянувшей из корпуса.

Пришлось подчиниться. По дороге Роза обернулась и увидела, что Иосиф, вместо того чтобы тушить костер, смотрит ей вслед. Их взгляды встретились. Ей ужасно не хотелось уходить. Отговорившись тем, что идет в туалет умыться, она вернулась к костру. Но его уже там не было.

Лишь тлеющие угольки на песке да пенистые барашки волн и ни единой души вокруг. Она замерла в черной пустоте пляжа. И тут откуда-то донеслась мелодия фортепиано, влекущая ее, юную девушку, к себе. Обогнув тускло освещенное здание, она оказалась у кабинета музыки. В совершенно пустом классе стоял огромный рояль. Она вошла, и мелодия умолкла. Он с улыбкой взглянул на нее. Все та же «Гимнопедия № 1» Эрика Сати.

Как завороженная, она подошла и села в отдалении, но достаточно близко, чтобы ощутить