Неистовая волна - Андрей Орлов

— А ну-ка, крошка, сделай мальчику менуэт! — ржал Хорунжев. — Тебе понравится, понравится, не бойся! Сейчас ты убедишься, что жизнь прошла зря, ты такое в ней пропустила! А ну, не дергаться! — он схватил несчастную за горло, та захрипела, выкатила глаза. — Слышь, Фриц! — заорал основательно нагрузившийся Хорунжев, — а может, ты первым ее попробуешь, не желаете, ваше фрицевское высочество?

— Ты работай, работай, — ухмылялся Фриц. — Хозяйство отвалилось, Гоголь? А вроде петушился тут пуще прочих.

— Это у кого тут отвалилось хозяйство? — изумился Гоголь. — Щас достану, увидишь!

— Фриц не пользует таких замарашек, — заржал приплясывающий Осадчий. — Что русскому хорошо, то немец даже не понюхает, понял? Нам деловых фройляйн подавай, да, Фриц? А может, эту, а? — он поддел ногой неподвижное женское тело. Оно не подавало признаков жизни. — Фу, гадость, — осклабился Боксер. — Специально померла, чтобы ни хрена не делать. И куда ее теперь, пацаны? За борт, что ли?

— И варить пятнадцать минут после всплытия! — похабно загоготал Хорунжев.

— Сволочи, что вы делаете, вы ответите, вы сядете до конца жизни… — натужно выдавила жертва.

— Точно, — удивился Хорунжев, отпуская женщине хлесткую пощечину. — Ты права, милашка, мы совершаем преступное деяние, предусмотренное статьей УК РФ, — он резко разорвал на женщине майку. — Ну, поехали, родная. Ты уж не плачь. Таких красоток всегда подстерегает по жизни множество опасностей.

— И не все они способны доставить удовольствие, — тонко подметил с саркастическим прищуром Фриц.

Горбатов прокопался — нужно было подыскать на крыше подходящее метательное оружие. Просвистел огрызок доски, унизанный гвоздями, вонзился Хорунжеву в шею и позвоночник! Подонок дико завизжал, свалился с женщины, принялся елозить по полу, пытаясь дотянуться до прилипшей к спине доски. Но достать ее было трудно, он забился в судорожном припадке, пена хлынула из пасти. Доска приклеилась намертво — двумя гвоздями.

— Ба! — изумился Фриц, выметаясь из шезлонга. — А это что за самоубийца?

— Спецназ! — проорал Горбатов, вваливаясь в комнату.

— Охренеть… — Осадчий прыгнул в стойку, всмотрелся. — Не, Фриц, на пушку берет…

Горбатов кинулся напролом, рассчитывая на пресловутый фактор внезапности. Перед глазами вздымались волны, он явно переоценил свои возможности. Львиная доля сил ушла на то, чтобы справиться с доской… Обманный рывок вправо — и попятился Фриц, споткнулся обо что-то, отпрыгнул.

— Боксер, мочи его! — завизжал он со скандальным надрывом. Разболтанный Осадчий мельтешил перед глазами, как комар. С него ручьями лился пот, в пьяных глазах метался испуг. Поза боксера — и жирные сопли под носом… По соплям он и начал бить — удар за ударом, без тормозов, игнорируя блоки и встречные выпады, не замечая боли в рассеченной брови. Возможно, в молодости Осадчий и имел разряд, но это было давно, теперь он был способен лишь без всякой техничности махать кулаками. Два пропущенных удара, и сопли окрасились в вишневый цвет. Он отлетел к стене, отвесил челюсть. Горбатов злорадно оскалился, занес кулак, чтобы добить поганца.

И сам повалился на колени, получив по затылку бутылкой виски! Веселая карусель завертелась перед глазами. Он завалился на бок, прикладывал кучу стараний, чтобы не потерять сознание. Мутные круги плясали перед глазами, он стонал, собирал волю в кулак. Над ним склонились два нечетких силуэта, один злорадно хихикал, другой держался за скулу и плевался кровью.

— Фриц, дай я его добью… — стонал Боксер. Он шепелявил, ощупывал челюсть, в которой явно происходили сдвиги.

— Подожди, Боксер, смотри, какой жгучий кент. Ведь не побоялся в одиночку на троих. Гладиатор, в натуре. Зуб даю, я его где-то видел… Эй, брателло, ты что за кекс?

Горбатов собрался что-то сказать, но подавился, начал остервенело кашлять.

— А теперь своими словами, дружище, — хихикнул Фриц. — Все, Боксер, вспомнил, — хлопнул он себя по коленке. — Местный мент, в будке на нас глазел. Смотри-ка, и не узнать.

— Падла, Гоголя уделал, — прошамкал Осадчий.

— Уделал, — согласился Фриц. — Как голубь статую. Не жилец теперь наш Николай Васильевич. Недействителен, так сказать… — примерно полминуты висело молчание, выжившие зэки меланхолично разглядывали третьего товарища. А тот хрипел, пытался привстать, обливался кровью. Гвозди прочно засели в позвоночнике и затылочной части, высасывали из уголовника последние капли жизни. — Ладно, светлая память корифану, — с деланой грустью сказал Фриц. — Что-то шухерно мне становится, Боксер. Вроде один он прибыл, не до нас сегодня мусорам, а в натуре как-то шухерно… Валить надо из этого райского уголка, пока армада не слетелась. Отменяется дискотека. Мочим бабу, мочим мента — и на лиман. Нормально, Боксер, тут бардак навели — идем к другому дому…

— А с Гоголем что делать? — растерялся Осадчий.

— А ты догадайся, — злобно выплюнул Фриц. — Мочим всех — и за борт, чтобы ментам тут ясный пень не рисовать. Этот перец наверняка не на руках приплыл — так что бригантина у нас имеется. Мочи его, Боксер, наслаждайся.

Ржущая морда склонилась над поверженным подполковником. Матово блеснуло лезвие кухонного ножа. Не бывать такому! Горбатов напрягся — и ударил в промежность носком ботинка! Ублюдок так роскошно подставился! Осадчий выпучил глаза, громогласно икнул, словно выстрелил. Звонкий треск, осколки в разные стороны! Бутылка с недопитым виски, которую Фриц неосмотрительно поставил на пол, внезапно взлетела и разбилась о его преступную башку! Горбатов не задумывался о причинах, вторично согнул ногу в колене, пока остолбеневший Боксер никуда не делся — мощно врезал в живот. Того понесло и закружило. Выпал нож. Появилась причина подняться, хотя и не хотелось. Разъяренный Боксер, рыча, как пылесос, уже летел обратно… и внезапно напоролся животом на собственный нож. Горбатов, сидя на коленях, держал его в вытянутой руке. Было больно, неохота, но Горбатов провернул лезвие в брюхе — чтобы наверняка. Он не был сторонником самосуда, но был убежден, что некоторым представителям человеческого племени категорически воспрещается жить — что на воле, что в тюрьме. Осадчий давился кровью, икал, хватался за лезвие — нормальные «остаточные» явления. На Земле определенно становилось чище. Он распростерся, а Горбатов, наоборот, поднялся, стиснул рукоятку, опасаясь, что Фриц опять чего-нибудь отмочит. Но Фриц валялся на полу с разбитой головой. Из мерцающей мути вырисовывался жалкий силуэт — смертельно бледная молодая женщина со спутанными волосами и трясущейся челюстью. У дамы подгибались ноги, но в глазах метался хищный мстительный огонек. Она прерывисто дышала, вздымалась грудь, едва прикрытая рваным бюстгальтером.

— Неплохой триллер, девушка, — глупо улыбаясь, прошептал Горбатов. — Я, кажется, догадываюсь. Вы оказались не такой мертвой, как выглядели. Спасибо вам…

— Это вам спасибо… — отозвалась шепотом представительница слабого пола. — Вы не возражаете, если я его убью? — она устремила исполненный ненависти взгляд на стонущего Фрица.

— Не стоит, — предостерег Горбатов. — Грех на душу как кредит — лучше не брать. Убьете паршивца — потом всю жизнь будете просыпаться в холодном поту. Я сам, если позволите…

Вернулись силы, бодрость и даже настроение! Он поднялся, схватил Фрица за шиворот и поволок к разбитому оконному проему. Тот понял, что обречен, пытался вырваться, шепелявил, заикаясь: «Уважаемый, что вы делаете? Это незаконно, вы не можете, опомнитесь, вы же офицер полиции…» Он треснул его лбом об угол проема, чтобы отключился. Из раскроенной лобной кости выплескивалась кровь. Он прислонил бесчувственного рецидивиста к подоконнику, нагнулся, схватил за ногу ниже колена — и перекинул безвольное тело через подоконник. Фриц упал красиво, взбив фонтан, и провалился в пучину. Горбатов терпеливо ждал — такие живчики способны очнуться даже в огне. Но нет, не всплыл, капут Фрицу… Он медленно обернулся. Хорунжев и Осадчий уже затихли. Бандитская кровь растворялась в воде, оставляла разводы на полу, закручивалась в кольца, словно нефтяные пятна. Списаны все трое, меньше забот правоохранительным органам… Он облегченно перевел дыхание. Поживем еще, подполковник? Ночь закончилась, к рассвету подтянется МЧС, Настя уже все ждалки прождала…

Пока он разбирался с уголовщиной, его спасительница развязала подругу по несчастью. Обе сидели, прислонясь к дивану, таращились на подполковника. Их била крупная дрожь.

— И чего сидим, девчата, в томительном ожидании? — усмехнулся Горбатов. — Вставайте, такси заждалось.

И тут они наперебой заговорили! Стали вываливать на него свои проблемы, ворохи нужной и ненужной информации. Горбатов растерялся, он бы с удовольствием выслушал одну, но чтобы обеих — обуянных словесным поносом, кричащих, не слышащих друг дружку! Храбрую «покойницу» звали Екатериной, ее подругу — Кристиной. Екатерина проживает через дом с братом и матерью. Брат — старший, ему уже пятьдесят, мать — совсем старенькая. В связи с потопом в их доме творилось что-то невообразимое. Дом небольшой, его практически затопило. Удар волны насилу пережили, но брат с матерью оказались в западне. Екатерина не смогла проникнуть к ним в комнату. Тогда, отчаявшись, поплыла к подруге Кристине — у той здоровый крепкий муж. Но на Кристину в этот час навалились свои проблемы. Муж по срочному звонку от родственников уплыл полтора часа назад. И пропал. Телефон не работает. Кристина места себе не находила, металась по второму этажу — благо успели все ценное поднять. Вся на нервах, в отчаянии. А тут волна — полный ужас! Выжила просто чудом. Насилу оклемалась, пришла в себя. Бродила сомнамбулой по колено в воде. Потом различила мужские голоса за окном — трое на бревнах подплыли. Она обрадовалась, стала взывать к состраданию. У одного из мужчин был нормальный интеллигентный голос. Они вскарабкались к ней, уверяя, что помогут… И начался омерзительный шабаш! Она визжала, норовила сбежать, ублюдки бросали ее, словно мячик, ржали, как придурки. Обыскали бар, нашли не разбившееся пойло… Кристина подоспела к самому разгару вечеринки. Девушка храбрая, не струсила, услышав вопли, вскарабкалась наверх, где ее и встретили, как родную! Уголовники просто обалдели от такого «выбора». Она сопротивлялась, ударила одного, другого. В итоге они рассвирепели, кто-то швырнул ее затылком об стену, посчитали мертвой…