Неистовая волна - Андрей Орлов

Потом к лодке сильными гребками подплыл белобрысый мужчина спортивного сложения, без церемоний забрался в нее, испугав детишек, и безапелляционно брякнул:

— Ну все, я здесь, можно ехать. Вези меня, извозчик, — от блондина попахивало спиртным, и вел он себя развязно.

— А ты еще кто такой? — проворчал Горбатов.

— Юрисконсульт, — хохотнул новый пассажир. — Типа в командировке в этом славном городе. Первый мелькомбинат, процедура долгожданного банкротства. Вовремя же я, блин, приехал в ваше село… В нормальном таком коттедже поселили, телка была, выпить, закусить, и куда все подевалось, включая телку? Фееричненько у вас, мужик, — он развязно заржал. — Не аризонская пустыня. На чердаке пришлось посидеть, вывел там углем великое русское слово. Ну ничего, ничего. Восстановят вшивый городишко из резервной копии. Отличная возможность подумать о бренности нашего мира, согласись, мужик… — он фамильярно заржал. — Эй, ты чего завис, вывози меня отсюда. Ты же типа драный спасатель, нет? — он что-то пролопотал, показав детишкам «козу», чем окончательно их напугал. — О, мэм… — вкрадчиво заурчал он в бледное лицо женщины, — у вас такой печальный образ, неужели что-то стряслось?

— Заткнись, — процедил Горбатов. — И отвали от женщины. Еще одно слово, и я тебя размажу.

— Ой, какие мы грозные! — захохотал неудобный пассажир, и вдруг он спохватился, завертел головой. — А ну, стоять, мужик! — взревел он. — Куда ты нас везешь, спасатель долбаный?! А ну, поворачивай!

— Во-первых, не ори на меня, — проворчал Горбатов, отпуская парню звонкую оплеуху. — Я тебе не жена. Во-вторых, еще слово — и пойдешь гулять по воде, о’кей? А ну замри, скотина! — Он занес кулак, и «юрисконсульт» жалобно заскулил, съежился на дне.

За эту ходку он вытащил еще двоих: анемичную пожилую женщину и одноногого мужчину средних лет. Женщину придавило парником, в образовавшемся мешке возникла воздушная подушка, что позволило ей шевелиться и даже кричать. Она была в недоумении: почему выжила? Одноногий мужчина плыл самостоятельно, но уже выдыхался. «Дон переплывал быстрее всех одноногих», — похвастался мужчина, а когда его заволокли в лодку, потерял сознание…

И снова перегруженная посудина двигалась к центру города. Помощников не было — обиженный «юрисконсульт» наотрез отказался грести. Его такому не учили. Мать троих детей пыталась помочь, но только мешалась. И снова море по колено, спасенные бросались подполковнику на шею, за исключением «юрисконсульта», который быстро смылся. «Мужчина, вам нужно отдохнуть, — бормотала женщина, обнимая Горбатова. — Вас уже качает, отдохните, мужчина…»

Но Горбатов был упрямый, как осел. Добровольцев хватало, но он опять куда-то рвался. Стоило лишь выяснить, что спасателей МЧС по-прежнему нет (на часах уже полпятого, как это мило без государственной поддержки!), работают только местные добровольцы и кучка военных, как он опять куда-то рвался, вгрызался веслами в мутную воду, лавировал между лодками, набитыми людьми. Улица Советская, боковой проезд мимо подстанции и водонапорной башни. Под крышей, произрастающей из воды, возились люди, ломали доски, кого-то вызволяли. Взревела ручная бензопила. Навстречу проплыло подобие плота, за него держались двое. Горбатов дернулся было к ним.

— Не надо! — крикнул один из мужчин. — Мы сами доплывем…

— Там что-то происходит… — его спутник взобрался грудью на плот, шумно выдохнул и сообщил. — Мы уже проплыли, вернуться не могли… это, кажется, 25-й дом по Запрудному переулку… Двухэтажный особняк с покатой крышей… Там женщины кричали: помогите, убивают… Если можете, вызовите полицию — там реально что-то происходит…

Щелкнуло в мозгу. Он растерянно проводил глазами плывущие головы. Он сам полиция! Впрочем, мужики могли ошибиться, мало ли что почудилось. Он налег на весла. И к вящему неудовольствию обнаружил, что на затопленных территориях вновь становится неспокойно. Шла волна — не сказать, что разрушительная, но способная доставить беспокойство. Он добрался до гребня кирпичной ограды, вцепился в нее обеими руками. Лодку тряхнуло, клацнули зубы. Откуда берутся эти волны?! По воде бродило смятение, но уже ничего критичного. Он тронулся в путь и через пару минут вплывал во двор двухэтажного коттеджа, лавировал между макушками персиковых деревьев. Даже в тихие времена здесь было уединенное местечко. Несколько домовладений на краю переулка, покой, тишина, ничего не происходит. Стена деревьев заслоняет местных обитателей от шумных улиц. Под боком река… Истошный женский крик со второго этажа, где волной выбило все стекла. Звонкая затрещина, развязный мужской гогот. Горбатов уже догадывался. Спина покрывалась мурашками. Звякнула бутылка. У кого тут пир во время чумы? Он аккуратно вздымал весла, обогнул здание с южной стороны. Уже рассвело, все было видно. Он подогнал лодку к вертикальной пилястре — ненужному архитектурному «излишеству», привязал ее к столбику задней веранды. Наверху гудели, ржали мужики. Он подтянулся, забросил локти на крышу веранды, стал подтягиваться. Ныли кости, немели сухожилия. Он был выжат до предела. И снова на «подвиг»? Вскарабкавшись на крышу, он долго не мог отдышаться, хватался за сердце — оно колотилось, как очумевшее. Он пополз к стене, взгромоздился на кирпичный выступ. Начал осторожно привставать, прижавшись к разбитому проему.

В доме ударно потрудилась волна. Разбросанная мебель, вода на полу. Правили бал три знакомые морды — у подполковника глаза полезли на лоб от удивления! Так вот кто сбежал из следственного изолятора! Убийцы, опасные рецидивисты, мать их в душу! Посреди вселенского разгрома на мокром шезлонге с бутылкой початого виски восседал Роденберг Сергей Карлович по кличке Фриц — ехидный, с прищуренным оком, в самом превосходном расположении духа. Он присосался к бутылке, зычно срыгнул. У дальней стены приплясывал лысоватый Осадчий (погоняло Боксер) — ржущий, разболтанный, точно на шарнирах. А на мокром диване исполнял разнузданный экзотический танец третий арестант — Хорунжев Николай Васильевич по кличке Гоголь. Штаны уже были спущены, он картинно стягивал с себя пропотевшую майку. Волосы на макушке торчали наподобие «ирокеза». «Любовная прелюдия» была в разгаре. Между ногами Хорунжева извивалась женщина в разорванной майке. Ей связали руки за спиной, лицо уродовали кровоподтеки, нижнюю губу рассекала царапина. Сил кричать уже не было, она только мычала. В дальнем углу лежало еще одно женское тело — руки разбросаны, шея свернута. Спутанные волосы мокли в воде. «Отработанный материал». Поздно нагрянул в гости подполковник Горбатов, ох, поздно…

— А ну-ка, крошка, сделай мальчику менуэт! — ржал Хорунжев. — Тебе понравится, понравится, не бойся! Сейчас ты убедишься, что жизнь прошла зря, ты такое в ней пропустила! А ну, не дергаться! — он схватил несчастную за горло, та захрипела, выкатила глаза. — Слышь, Фриц! — заорал основательно нагрузившийся Хорунжев, — а может, ты первым ее попробуешь, не желаете, ваше фрицевское высочество?

— Ты работай, работай, — ухмылялся Фриц. — Хозяйство отвалилось, Гоголь? А вроде петушился тут пуще прочих.

— Это у кого тут отвалилось хозяйство? — изумился Гоголь. — Щас достану, увидишь!

— Фриц не пользует таких замарашек, — заржал приплясывающий Осадчий. — Что русскому хорошо, то немец даже не понюхает, понял? Нам деловых фройляйн подавай, да, Фриц? А может, эту, а? — он поддел ногой неподвижное женское тело. Оно не подавало признаков жизни. — Фу, гадость, — осклабился Боксер. — Специально померла, чтобы ни хрена не делать. И куда ее теперь, пацаны? За борт, что ли?

— И варить пятнадцать минут после всплытия! — похабно загоготал Хорунжев.

— Сволочи, что вы делаете, вы ответите, вы сядете до конца жизни… — натужно выдавила жертва.

— Точно, — удивился Хорунжев, отпуская женщине хлесткую пощечину. — Ты права, милашка, мы совершаем преступное деяние, предусмотренное статьей УК РФ, — он резко разорвал на женщине майку. — Ну, поехали, родная. Ты уж не плачь. Таких красоток всегда подстерегает по жизни множество опасностей.

— И не все они способны доставить удовольствие, — тонко подметил с саркастическим прищуром Фриц.

Горбатов прокопался — нужно было подыскать на крыше подходящее метательное оружие. Просвистел огрызок доски, унизанный гвоздями, вонзился Хорунжеву в шею и позвоночник! Подонок дико завизжал, свалился с женщины, принялся елозить по полу, пытаясь дотянуться до прилипшей к спине доски. Но достать ее было трудно, он забился в судорожном припадке, пена хлынула из пасти. Доска приклеилась намертво — двумя гвоздями.

— Ба! — изумился Фриц, выметаясь из шезлонга. — А это что за самоубийца?

— Спецназ! — проорал Горбатов, вваливаясь в комнату.

— Охренеть… — Осадчий прыгнул в стойку, всмотрелся. — Не, Фриц, на пушку берет…