Изнанка - Лилия Волкова

бы знакомая, но какая именно – Катя сообразить не могла. Что ей делать? Где найти хорошую няню за один день? Нужно будет завтра с Ленкой поговорить. И отпроситься пораньше с работы, чтоб хоть немного отодвинуть срок казни.

Возле подъезда Таша кинулась к своим приятелям – мальчишкам-близнецам со второго этажа. Катя не была толком знакома с их матерью, но они всегда радовались друг другу при встрече: на ее лице Катя не раз видела выражение, с которым была хорошо знакома по отражению в зеркале. Выражение это было радостно-усталым – по-другому и не скажешь.

– Добрый вечер! Таша, не лезь в сугроб, ноги промочишь. Таша!

– Да, здравствуйте. Мальчишки, не деритесь! Степа, выброси палку! Как ваши дела?

– Да вот опять в детский сад опоздала. Никак с работы не получается раньше уйти. Подруга предлагает няню взять, но мне-то не нужно на целый день, а только чтобы Ташу из детского сада забирали и пару часов с ней посидели, пока я не вернусь… Таша! Прекрати есть снег!

– Палку брось, я же сказала! Это я не вам, конечно. А знаете, у меня есть для вас вариант. В соседнем доме живет одна женщина, она как раз такими вещами подрабатывает. От моих она отказалась, сказала, что двое – это для нее слишком, а подруге моей очень помогла, пока ее девочка в школу не пошла. Она такая… экстравагантная немного, но, говорят, дети ее обожают. У меня дома телефон есть, зайдите ко мне через полчасика, я мальчишек покормлю и поищу. Вас как зовут, кстати? Палку, Степан! Последний раз говорю!

– Таша! То есть я Катя, а вы? Таша, выплюнь снег немедленно! Нет, он не может быть чистым!

– Я – Галя, – женщина улыбнулась. – Ну, договорились? Через полчасика, хорошо?

Всей громкоголосой толпой они ввалились в подъезд: курносый, веснушчатый Степан с палкой, его брат (лицо – точь-в-точь, только с царапиной на носу) без палки, демонстративно плюющаяся Таша и две женщины, объединенные общим знанием: радость материнства – весьма утомительная штука.

Дома Катя быстренько проверила холодильник. Сосиска осталась только одна. Это Таше, она за сосиски скопом отдаст торт, ананас и родину. Сейчас быстренько вермишели. Там еще сырок глазированный где-то был, нужно доесть. Пусть на столе полежит, чтоб не забыть. Кастрюля, вода, ложка, дуршлаг, масло – налить, высыпать, вывалить, промыть, перемешать. Полчаса прошло, нужно за телефоном няни сбегать.

– Таша, я на минутку! На кухне на столе – вермишель с сосиской твоей любимой, иди есть!

Когда Катя вернулась, дочери на кухне не было. Еда почти остыла. Где она там? Дверь детской открылась ровно в тот момент, когда Катя подошла, чтобы еще раз позвать дочь ужинать. На Таше были Катины резиновые сапоги, на шею в четыре слоя намотан шарф, который лез в рот, так что она энергично двигала нижней челюстью, пытаясь убрать с лица колючую шерсть. Вместо шапки дочь нахлобучила пластиковую корзинку для фруктов (черт, яблоки ведь собиралась купить!), а за Ташиными плечами, почти волочась по земле, болтался Катин рюкзак. Дочь схватила Катю за руку и потащила в комнату:

– Садись, я буду выступать!

Такое бывало частенько: выступать Таша обожала. Катя была благодарным зрителем: хлопала в ладоши, кричала «браво» и восхищалась Ташиными талантами – громко и абсолютно искренне.

Катя села на кушетку, а Таша отошла подальше и вошла в роль: сгорбилась, сделала несчастное выражение лица и начала маршировать от балкона к двери. При каждом шаге сапог наполовину сваливался, и Таша прихлопывала его сверху. Ритм получался затейливый. Через минуту к нему добавилась и песня:

– По разным странам я бродил,

И мой сырот со мною!

По разным странам я бродил,

И мой сырот со мною!

И мой сырот, и мой сырот,

И мой сырот…

Мама! Ты смеешься?! Это же грустная песня! – Таша топнула ногой, но на этот раз сапог все-таки свалился.

– Ну, извини, извини, пожалуйста! Ты очень хорошо выступила! Это я просто радовалась, а не смеялась. Иди ко мне… Ну иди, иди сюда! Давай шарф снимем, а то вспотеешь. Расскажи, про кого эта песня и откуда ты ее знаешь?

– Это нам сегодня на музытальных занятиях заводили! А песня – про сырот! Ты что, не понимаешь? Вот же! – К счастью, Таша не умела обижаться надолго. Сейчас она до пояса влезла в рюкзак, пошебуршала там чем-то и достала глазированный сырок – в надорванной фольге и уже довольно помятый.

– Таша! Фантазерка моя! – Катя захохотала – сдерживаться больше не было сил. – Вам разве в садике не рассказали, про кого песня?

– Да! Говорили. Но мне Саша про свою новую машину на ухо шептал – с пультом! – и обещал дать поиграть. А песня не про сырот?

Они долго сидели на кухне: ели сосиску, вермишель и потрепанный странствиями сырок. Потом пили чай с тортом, тоже слегка помятым. А ананас есть не стали: решили оставить на завтра. Катя рассказывала про песню и про сурков: где они живут, что едят и как предсказывают погоду. Но о том, что, по мнению этого жирного грызуна, весна наступит не скоро, она решила дочери не говорить.

На следующий день они пошли знакомиться. Разговор по телефону был коротким и деловым. Женщина с грудным голосом и оперным именем Иоланта (к которому прилагалось простецкое отчество «Петровна») сообщила цену на свои услуги и продиктовала адрес. И то и другое Катю вполне устроило. В детский сад на этот раз Катя не опоздала. У Держиморды, наверное, сегодня был выходной, и вторая, юная воспитательница вручила Кате дочь без претензий и нравоучений.

Четвертый подъезд, третий этаж без лифта. Дом кирпичный, по виду – еще довоенный, коричневый дерматин с узором из медных гвоздиков, утопленная в стену кнопка звонка. Дверь распахнулась сразу.

– Здравствуйте! Иоланта Петровна? Я Катя, а это Таша, мы с вами сегодня днем договаривались. Таша, поздоровайся! Ты где?

Дочери на пороге уже не было: она стояла внутри квартиры и неотрывно смотрела на отдельно стоящую рогатую вешалку. На ней рядом с курткой из синей плащовки и красным пальто висело боа – длинное, роскошное, желто-розово-голубое.

– Мама! – Ташин голос был полон благоговения. – Что это?! Это из чего? Мама!

– Из птичьих перьев. Таша, поздоровайся же! – Кате было неловко. Но Иоланта Петровна, кажется, не сердилась: с еле заметной улыбкой на узких, накрашенных вишневой помадой губах она внимательно смотрела на Ташу.

– Птица?! Вор-робей? Голубь? Тутушта? Турица? Татаду? – Таша выдала весь запас своих орнитологических знаний без остановки. Катя