Русская республика (Севернорусские народоправства во времена удельно-вечевого уклада. История Новгорода, Пскова и Вятки). - Николой Костомаров

Предзнаменования следовали одно за другим. Буря сломила крест на св. Софии; на гробах двух новгородских архиепископов, почивающих в мартириевской паперти у св. Софии, увидели кровь; у хутынского Спаса зазвонили сами собой колокола; в женском монастыре Евфимии в церкви па иконе Богородицы из очей покатились слезы, как струя; заметили слезы и на иконе св. Николы Чудотворна в Никитиной улице; а на Федоровой улице полилась вода с ветвей и с вершины топольцев (ветл) и это были как будто слезы.

Что-то зловещее носилось над Великим Новгородом.

31-го мая 1471 года великий князь отрядил рать свою под начальством Василия Федоровича Образца и Бориса Матвеевича Тютчева на Двину, чтоб захватить главнейшие новгородские колонии. К великокняжескому ополчению должен был пристать подручник московского государя —- устюжский князь Василий Федорович. Подожгли тогда на новгородцев и Вятку, где тлилась давняя неприязнь к бывшей метрополии, и вятчане послали свое ополчение. Пристала к великому князю и Вологда, пригород новгородский. Давно уже недовольна была она управлением Великого Новгорода. Как Торжок, она имела всегда партию, котовую перейти на сторону великого князя, особенно когда в распре с Новгородом счастье склонялось не к последнему. Новгородцы отправили защищать .Заволочье потомка низложенных суздальских князей — Василия Шуйского-Гребенку.

Через шесть дней после первой рати, июня 6-го, отправилась из Москвы другая рать, в двенадцать тысяч. Предводительствовали князь Данило Дмитриевич Холмский, да боярин Федор Давидович. Они должны были идти к Русе, оттуда обойти Ильмень и стать позади Новгорода. Снова через шесть дней после того - июня 13-го, отправлен был третий отряд, под начальством князя Василия Ивановича Оболенского-Стриги; много было в нем русских ратников; к ним придали еще и татар, подручных великому князю татарских царевичей Даньяров. Этот отряд послан на Волочок и должен был пройти побережье реки Меты. Всем дано приказание — жечь без пощады новгородские пригороды и селения: положить пусту землю, через которую будет лежать путь, — убивать без разбора и сострадания и малых, и старых, и загонять в плен людей. Во Псков был послан приказ выходить в новгородскую волость. Другой посол отправился к тверскому князю требовать, чтобы тверская рать была послана к Торжку на соединение с главной ратью московской. Таким образом, передовые отряды должны были опустошить Новгородскую Землю, прежде чем главное войско пойдет за ними к центру этой земли, к Великому Новгороду.

Великий князь отправил отряды один за другим, а потом и сам со своими родственниками и подручными князьями стал собираться. Управлять Москвой оставил он своего сына Ивана и брата Андрея; с ним должны были идти другие братья — Юрий и Борис, двоюродный брат Михаил Андреевич, много служебных князей, переставших уже дорожить своей независимостью в теплом углу под московским крылом, бояре и воеводы, и дети боярские, и татары касимовские с их царем Дамианом Касимовичем, и татары мещерские: иноплеменные поселенцы Русской Земли, они платили теперь верной службой московскому самовластию за раболепство ханам предков московского го-судаоя. Сборным местом был назначен Волок-Ламский.

Наступил день отъезда из Москвы. Иван Васильевич с обыкновенным невозмутимо-спокойным и благочестивым лицом посещал один за другим московские кремлевские соборы и молился усердно образу Владимирской Богородицы в Успенской церкви, молился перед гробами московских святителей, митрополитов, благословлявших всегда его предков на поражение удельной свободы; молился он в церкви архистратига Михаила, — прося предводителя сил бесплотных невидимо помогать ему; просил заступления святых, ознаменовавших свое земное житие воинской храбростью: Димитрия Солунского, Георгия Храброго, всегда покровительствующих воинам в бранях; припадал к гробам прародителей, начиная от Ивана Калиты до отца своего, Василия. Все они воевали против Новгорода. Теперь их потомок шел кончить дело, которого не суждено было окончить дедам.

О, прародители мои! — восклицал Иван: — о, великие князья Владимира, Новгорода и всея Руси! Если вы духом и далеко отстоите, то молитвами помогите мне на отступников православия державы вашей!" Потом он посещал монастыри, возде прикладывался к святыне, принимал благословение и раздавал обильную милостыню. Окончивши путешествие по церквам, великий князь Иван принял торжественно благословение на брань от митрополита Филиппа и всего освященного собора. И благословил его митрополит Филипп на брань на противника, как благословлял Самуил Давида на Голиафа, — говорит московский летописец. Московское духовенство одушевляло ратных толкованием, что предстоит нам брань святая за православную веру. Как Димитрий Иванович, — говорит один из духовных того времени, которого слова вошли в летопись, — шел на безбожного Мамая и на богомерзкое воинство татарское, так и наш благоверный великий князь Иван идет на этих отступников, — дела их хуже неверных: неверные изначала не знали Бога, ни от кого не научились православию и держались всегда своего первого языческого идолопоклонеиия; а эти — пятьсот лет были в крещении, а теперь, на скончании седьмой тысячи, захотели отступить к латинству. Итак, наш великий князь идет не яко на христиан, но яко на иноязычников и на отступников православия.

Великий князь был верен своему нраву: он взял с собой архиепископского дьяка Степана Бородатого — умезшаго во-ротити русскими летописцы . Когда придут новгородские плслы, — говорил ему Иван, — ты им помяни давния неправды новгородцев: припомни им все, как они в прежния времена изменяли князьям, отцам нашим, и дедам, и прадедам".

24-го июня прибыл великий князь в Волок, 29-го в Торжок. На Волоке сошлись с ним его братья со своими ополчениями; в Торжке — ратная сила Тверской Земли. Великий князь понимал, с кем имеет дело и не думал о генеральной битве, — он собрал своих братьев и воевод и сказал им: "Ступайте каждый с своими силами; ступайте разными дорогами к Великому Новгороду; жгите, убивайте, в плен людей загоняйте . И они пошли исполнять повеление своего властителя — разными дорогами.

И в Новгороде, как в Москве, также собирались на ратное дело. И там, как в Москве, молились со слезами своей народной святыне, — просили помощи у Знаменской Богоматери, древле сохранившей Новгород от такой же рати, посланной предком великого князя; призывали заступничество архиепископа Иоанна, своими молитвами низведшего на Новгородскую Землю благодать побед ь!; поклонялись перед гробами владык, благословлявших народ на защиту святыни народной свободы. Но зато в Новгороде не переставали волнения. Одни шли с жаром на брань; другие колебались; иные соглашались, и потом охота отпадала у них. Новгородское население отвыкло от воинственности; ярые противники Москвы принуждены были подгонять палками и кулаками на войну непривычных плотников, гончаров, перевозчиков; были и такие, которые за упорство полетели с моста з Волхов. Сельский народ вооружался машинально по приказанию города, так же как в Московском Государстве машинально сельский народ должен был исполнять волю Ивана Васильевича. Владыка Феофил двоил, мучил совестью: то готов был принести повинную великому князю-самодержцу, то пробуждалось в нем патриотическое чувство свободного новгородца. У владыки был свой конный отряд — стяг; владыка отправил его на войну, но дал приказание — уклоняться от битвы с войсками великого князя. "Псковичи встретятся, так бейтесь", — сказал владыка. На псковичей злоба была преемственная от прежних владык за стремление Пскова отпасть от новгородской епархии. Сначала Новгород отправил передовое ополчение к Русе на судах по Ильменю; потом собиралось идти также на судах другое — главное, которого число простирают летописцы до тридцати тысяч.

Передовой отряд Даниила Холмского прошел беспрепятственно до Русы. Везде, куда только проходили москвичи, они сожигали дотла жилища, истребляли хлеб; кого хотели — убивали, кого хотели — брали в плен; делали неудержимые неистовства над народом. "Видимая была благодать Божия над Иваном Васильевичем, — говорили москвичи. — Земля Новгородская обыкновенно летом наводняется, так что никакой рати пройти невозможно, и они, окаянные изменники, жили себе безопасно от войны от весны и до зимы: не чаяли они себе нашествия; а тут, на пагубу их Новгородской Земле, ни капли дождя не было все лето — с мая до сентября; жары были постоянные: болота высохли, и рать московская всюду гонялась за жителями и карала их за неправду. Так-то Бог смирял их крепкую руку благочестивому князю, государю нашему, Русския Земли".

23-го июня московское войско дошло до Русы, разорило ее и пожгло. Тогда новгородский передовой отряд высадился с судов на берегу Ильменя у Коростыпя. Новгородцы, ставши на твердую землю, думали неожиданно напасть на москвичей, но вместо того на них нечаянно напали. Сторожи великого князя, отправленные Холмским заранее к берегу, увидали новгородское войско и дали знать воеводе; и московское войско поспешно двинулось навстречу новгородцам. Пешая новгородская рать шла вперед, конная позади. Москвичи ударили на пехоту; новгородцы стали изнемогать и кричали, чтоб конные подоспели. Но конный отряд, владычный — не поспешил: "Владыка, — говорили конные, — не велел нам идти на княжий полк, а послал нас только на псковичей . И москвичи разбили новгородцев: пятьсот их пало на месте, другие убежали. Москвичи их ловили и приводили к своим воеводам. Воеводы приказывали отрезывать пленникам носы и губы, и в таком виде отпускали на свободу. Говорили им москвичи: "Покажитесь теперь своим!" По военному обычаю, ратники стягивали доспехи с убитых и пленных. Не берите себе, — говорили начальники, — изменничьих доспехов: у нас н своих доспехов много, и мы всем довольны . И москвичи бросали добычу в воду; а что могло гореть, то со-жигали. Неизвестно куда ушли конные владычного стяга, не хотевшие выручать из беды свою пешую братью в битве, однако, досталось тогда не одной новгородской пехоте, но и коннице. С побоища воеводы отправили во Псков боярина Зиновьева с тремя стами взятых в добычу лошадей, — распродать их во Пскове: показать псковичам плоды победы и заохотить их самих к скорейшему выходу на войну. Эти лошади были очень дурны: их назвал летописец "шкабатами и клячами". Псковичи отвели боярину и его отряду подворье; и была великая "истора" от него и от ста человек его отряда. Псков собирался на войну, рубили по старине, — то есть набирали военную силу; боярин торопил псковичей, и несколько дней сряду кричал им: "Поспешайте, садитесь па коней со мною скорее; наши уже и Русу пожгли и государь в Петров день в Торжке станет". Псковичи собирались медленно: должно думать, в Пскове тогда не совсем было единодушно, — верно, были и такие, что не хотели идти вовсе: еще больше было таких, которые не хотели выступить, прежде чем не вступит в новгородские волости вся великокняжеская сила: боялись, чтобы новгородцы, свободные еще от нападения с московской стороны, не уничтожили псковичей, собрав на них всю свою силу. Хотя боярин еще до Петрова дня понуждал к походу, но пришло десятое июля, а псковичи еще не выходили; и в этот день явился другой боярин от великого князя, вместе с псковскими послами, отправленными прежде к великому князю с изъявлением готовности. Этот новый посол — Коробьин известил псковичей, что великий князь еще в Петров день стоял в Торжке; тогда только псковичи решились идти и 12-го июля выступили под предводительством Василия, сына своего князя Федора Юрьевича, и тринадцати посадников.